Библиотека путешествий...

О путешествиях и путешественниках




Первооткрыватели

Норманны (Викинги), Эрнанд Кортес, Себастьян Кабот, Генри Гудзон
Давид Ливингстон, Генри Стэнли, Фристоф Нансен, Роберт Пири
Роберт Скотт, Батискаф "Триест", Жак-Ив Кусто, Штурм Эвереста, Руаль Амундсен, Соломон Андре, Адольф Эрик Норденшельд, Джон Франклин
Чарлз Дарвин, Абдель Тасман, Виллем Баренц, Бартоломеу Диаш
Фернан Магеллан, Васко Нуньес Де Бальбоа, Марко Поло, Генрих Мореплаватель

 
    Путешествия,
         впечатления:


По родному краю
История Белозерского края

По странам и континентам
Я опять хочу Париж!
Венгерские впечатления
Болгария за окном

Библиотека путешествий

Тайна острова Пасхи
Путешествие на "КОН-ТИКИ"

На страницах «Литературные забавы»




Впервые на русском языке:
Элизабет Гаскелл
«Север и Юг»



Джейн Остин
Уникальные материалы о жизни и творчестве блистательной английской писательницы XIX века


В библиотеке романы: Джейн Остин:

«Мэнсфилд-парк»
«Гордость и предубеждение»
«Нортенгерское аббатство»
«Чувство и чувствительность» («Разум и чувство»)
«Эмма»
 «Леди Сьюзен»
«Доводы рассудка»
Ранние произведения Джейн Остин: «Замок Лесли»
«Генри и Элайза» и другие

Статьи:

Любовь по-английски, или положение женщины в грегорианской Англии: «Девушка (особенно, если она не богата) нуждается в богатом женихе...»

Знакомство с героями. Первые впечатления: «В полном соответствии с русской пословицей, оценке подвергается внешний вид, второй - не менее важный критерий - манеры и особенности поведения...»

Счастье в браке: «Счастье в браке − дело случая. Брак, как исполнение обязанностей...»

Нежные признания: «Cейчас нам предстоит прочесть шестую главу романа «Гордость и предубеждение», совершенно замечательную, как в художественном, так и в техническом отношении...»

Популярные танцы во времена Джейн Остин: «танцы были любимым занятием молодежи — будь то великосветский бал с королевском дворце Сент-Джеймс или вечеринка в кругу друзей где-нибудь в провинции...»

Джейн Остин и денди: «Пушкин заставил Онегина подражать героям Булвер-Литтона* — безупречным английским джентльменам. Но кому подражали сами эти джентльмены?..»

Дискуссии о пеших прогулках и дальних путешествиях: «В конце XVIII – начале XIX века необходимость физических упражнений для здоровья женщины была предметом горячих споров...»

О женском образовании и «синих чулках»: «Джейн Остин легкими акварельными мазками обрисовывает одну из самых острых проблем своего времени. Ее герои не стоят в стороне от общественной жизни. Мистер Дарси явно симпатизирует «синим чулкам»...»

Гордость Джейн Остин: «Я давно уже хотела рассказать (а точнее, напомнить) об обстоятельствах жизни самой Джейн Остин...»


Литературный клуб:

Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...
  − О жизни и творчестве Джейн Остин
  − О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
  − Уголок любовного романа.
  − Литературный герой.
  − Афоризмы.
Творческие забавы
  − Романы. Повести.
  − Сборники.
  − Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл,
  − Люси Мод Монтгомери
Фандом
  − Фанфики по романам Джейн Остин.
  − Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки


история нравов,обычаи,мода Англии, России
История в деталях

Одежда на Руси в допетровское время
Старый дворянский быт в России
Моды и модники старого времени
Брак в Англии начала XVIII века
Нормандские завоеватели в Англии
Правила этикета

 

По странам и континентам

Тур Хейердал

Художники: П. Бунин, Н. Гришин
Перевел с норвежского Якуб В. Л.
Издательство "Молодая Гвардия", Москва, 1956 г.


OCR  -  apropospage.ru



ТАЙНА   ОСТРОВА   ПАСХИ
(аку-аку)

    Глава II

Что ожидало нас на "ПУПЕ ЗЕМЛИ"

Начало

 

Как тихо, все дышит покоем... Остановлена машина. Погашены огни. Звездное небо словно очистилось от всего, что его закрывало, и, сверкая яркими точками, мерно покачивается вокруг мачты.

Откинувшись поудобнее в шезлонге, я наслаждался ощущением этой полной гармонии. Казалось, постепенно исчезла связь с континентом, замолкли голоса многочисленных радиостанций, остались лишь настоящий момент и голая действительность. Свежий воздух, темная ночь и мерцающие над мачтой звезды. Ничто не мешает чувствовать дыхание природы; не отвлекают посторонние впечатления, суета большого города с его ослепляющей рекламой, конкуренцией и шумными увеселениями, которые, состязаясь друг с другом, проникают во все щели, стремясь захватить чувствительную душу человека. Здесь полный покой, будто прекратилась поступь времени, оно остановилось и выжидает. Мы боялись даже кашлянуть, словно это могло разбудить задремавшие мирские тревоги и волнения. Откуда-то издалека временами доносился слабый шум; то клокотали волны, то ветер шумел, короткими порывами налегая на скалы.

На борту все были удивительно молчаливы: видно, у каждого тишина вызывала благоговейное чувство. И только из люка камбуза до меня долетали обрывки приглушенного разговора под аккомпанемент мелодичных звуков ударявших о борт волн и спокойного, ритмичного «скрип-скрип-скрип», веселого хлюпанья маленького бота, который мирно и осторожно покачивался в ночной тишине.

Наступил конец хриплому, непрестанному биению поршней, исчезла бесконечная вереница волн, которые ударяли в нос судна и, прежде чем с шипением пронестись мимо, кидали нас вверх и вниз, вправо и влево. До наступления ночи мы зашли в укрытие пустынного берега. Там, в темноте, лежал остров Пасхи.

Мы подошли к берегу как раз вовремя, чтобы успеть еще засветло разглядеть гряды серовато-зеленых холмов и обрывистые прибрежные скалы, а вдали, на склоне потухшего вулкана, словно зернышки тмина на фоне багрового вечернего неба, чернели каменные изваяния. С помощью эхолота и обычного лота мы подошли как можно ближе к берегу, и капитан приказал бросить якорь.

На берегу ни души, нашему взору предстал лишь покинутый окаменевший мир неподвижных каменных изваяний. Одни смотрели на нас издалека с гор, другие столь же неподвижные каменные люди лежали, поверженные рядами у подножия длинной каменной террасы вплоть до глыб лавы на побережье. Казалось, на межпланетном корабле мы попали на вымершую планету, где когда-то жили иные существа, непохожие на обитателей земного шара. Неподвижно лежали длинные тени, ни признака движения, только огненно-красное солнце медленно опускалось в черный океан и тянуло за собой завесу мрака.

Строго говоря, бросать здесь якорь не разрешалось. Нам следовало пройти вокруг острова и сообщить о своем прибытии губернатору, который, как и все население острова, жил в небольшой деревушке на другой его стороне. Но приход судна является здесь огромным событием года, и наше прибытие уже в сумерки не доставило бы радости ни губернатору, ни нам, ни местному населению острова. Лучше переждать ночь тут под защитой скал, хотя грунт здесь и малопригоден для того, чтобы бросать якорь, а затем рано утром с поднятыми флагами подойти к деревне Хангароа.

Дверь нашей каюты осторожно приоткрылась, на палубу легла узкая полоска света, и показалась Ивонна. В каюте мирно, как само ночное небо, спала маленькая Анетта, обняв одной рукой куклу-негретенка, а другой мишку.

− Может быть, отметить сегодняшний день, хотя официально мы еще не прибыли?- шепнула Ивонна и кивнула с улыбкой в сторону земли.

Впервые после двух недель морской качки она могла думать о еде, находясь в вертикальном положении. Я сказал ей, что стюард уже получил распоряжение и через несколько минут капитан соберет всех на палубе. Ивонна остановилась у поручней, зачарованно глядя в темноту в сторону земли. Мы как бы чувствовали ее слабое дыхание, и к запаху чистого соленого морского бриза примешивалось чудесное благоухание сухой травы.

Начал собираться народ; ребята, свежевыбритые и приодетые так, что их трудно было узнать, занимали места на стульях и скамьях, установленных на верхней палубе в круг между двумя спасательными лодками. Вот доктор Уильям Мэллой, он же Билль. Широкий, коренастый, он шел, покачиваясь, и, швырнув в море окурок сигареты, уселся, задумчиво глядя на палубу. Вскоре появился доктор Карлайл Смит, он же Карл, длинный и худощавый человек. Он зажег сигарету, остановился, взявшись рукой за штаг, и устремил взор на звезды. Оба они профессора археологии в университетах: первый - в Вайоминге, второй - в Канзасе. Вот идет наш старый друг Эд, или Эдвин Фердон, сотрудник музея в Нью-Мексико, единственный из трех американских археологов, с которым я был знаком раньше. Полный и улыбающийся, он перегнулся через поручни рядом с Ивонной, с удовольствием вдыхая ароматы земли. С мостика скатился капитан, маленький и упругий, как мячик, с озорной искрой в глазах. Капитан Арне Хартмарк плавал в дальние страны уже двадцать лет, но такого острова ему никогда не доводилось видеть даже в бинокль. За ним стоял гигант-штурман Санне, кроткий и добродушный человек. Он крепко ухватился руками за штаги - такая добрая ручная горилла! Вот блестят зубы второго штурмана Ларсена, самого веселого в мире человека, который нашел бы над чем пошутить даже на электрическом стуле. А сейчас он к тому же оказался между двумя неутомимыми комиками: всегда улыбающимся толстяком-машинистом Ульсеном и тощим, как щепка, вторым машинистом, который недавно отрастил себе козлиную бородку и напоминал не то мирянина-проповедника, не то фокусника. По лестнице поднялся наш врач, доктор Ессинг, отвесил общий поклон и сел. Позади него сверкали очки фотографа экспедиции Эрлинга Шервена, который, как всегда в особо торжественных случаях, курил небольшую сигару. Тур-младший забрался в шлюпку, и его долговязая мальчишеская фигура виднелась там между двумя рослыми матросами. Там же уселись рядом друг с другом кок и стюард: они только что поставили на стол самые лакомые блюда. Нет такой качки, которая помешала бы стюарду Гренмюру и коку Ханкену совершать на борту свое кулинарное волшебство. Вот появились боцман, моторист, юнга и подручный кока. Последним пришли Арне Шельсволл и Гонсало. Арне - археолог, директор нового краеведческого музея в Эльверуме[1], принимал участие и в экспедиции на Галапагосский архипелаг. Гонсало Фигероа - студент-археолог университета в Сант-Яго, был официальным представителем Чили при экспедиции. Мы опасались, что можем с ним не поладить, потому что я пригласил его заочно, не познакомившись предварительно, но в Панаме на судно поднялся по тралу веселый и жизнерадостный атлет с внешностью аристократа, наделенный даром легко приспосабливаться к самым разнообразным обстоятельствам.

Итак, собрались все двадцать три участника экспедиции. Это была в высшей степени разнородная группа людей, самых различных специальностей, которые в течение проведенных на борту недель подружились и были объединены общим стремлением сойти на сушу того самого острова, который лежал перед нами в темноте. Теперь, когда все собрались на палубе, а машина остановлена, естественно было рассказать им, что увидели на острове Пасхи те, кто посетил его ранее,− каждый участник экспедиции должен иметь представление о том, что может ожидать здесь нас самих.

− Никто не знает настоящего названия этого острова,− начинаю я свой рассказ.− Сами островитяне называют его Рапануи, однако, исследователи не верят, что это и есть первоначальное название острова. В своих древнейших легендах островитяне всегда называют остров Те Пито о те Хенуа, или Пуп Земли, но это скорее поэтический образ, чем настоящее название острова,− позднее местные жители называли его также Глазом, видящим Небо и Границу с Небом. Мы же, европейцы, живущие за тысячи морских миль от всех горизонтов острова, назвали его островом Пасхи: когда голландец Роггевен и его спутники подошли сюда в 1722 году, был вечер пасхального дня. Они были первыми европейцами, посетившими этот остров. Приблизившись к нему, они заметили, что какие-то люди развели на берегу костры, желая, видимо, обратить на себя внимание. Голландцы подошли на своих двух парусниках ближе и бросили при заходе солнца якорь. До наступления ночи они еще успели познакомиться с этим удивительным островом и его жителями. Вначале на борт к ним поднялись высокие, хорошо сложенные люди, бывшие, судя по всему, светлокожими полинезийцами, которых мы знаем по Таити, Гавайским и другим восточным островам Южных морей. Но похоже было на то, что население острова является смешанным, поскольку среди этих людей некоторые выделялись более темной кожей, тогда как другие были «совсем белыми», как европейцы. Небольшое число людей имело также «красноватый оттенок кожи, точно они обгорели на солнце». Многие носили бороду.

Сойдя на берег, голландцы увидели гигантские фигуры десяти метровой высоты, на макушке которых, подобно коронам, покоились большие цилиндры. Сам Роггевен рассказывает, что жители острова зажигали перед этими гигантскими изображениями богов костры и садились вокруг на корточки, вплотную прижав к земле ступни и почтительно склонив головы. Сложив руки, они то поднимали их вверх, то опускали вниз. Беренс, находившийся на борту второго парусника, записал, что на заре следующего дня жители острова лежали на берегу ничком и молились восходящему солнцу, а вокруг горели сотни костров, зажженных, по мнению голландцев, в честь богов. Это − единственное имеющееся у нас описание обряда поклонения солнцу на острове Пасхи.
    Одним из первых на борт голландского судна поднялся «совершенно белый человек», державшийся более важно, чем другие. По осанке этого человека можно было заключить, что он занимает в обществе высокое положение, и голландцы решили, что перед ними жрец. Его наголо обритая голова была украшена короной из перьев, а мочки ушей проколоты и искусственно вытянуты с помощью круглых белых «серег» величиной с кулак, так что мочки ушей свисали до самых плеч. Голландцы обнаружили, что многие островитяне имели такие же искусственно удлиненные уши. Если мочки мешали работать, островитяне вынимали «серьги» и закидывали длинную мочку за верхнюю часть уха. Многие жители были совершенно голы, а тело их покрывал очень искусный узор-татуировка, изображавший птиц и каких-то причудливых существ. Некоторые носили одежду из коры, выкрашенной в красный и желтый цвет. На голове одних раскачивались короны из перьев, другие имели своеобразные шляпы из камыша. Все жители были настроены дружелюбно, и голландцы не заметили у них никакого оружия. Как это ни странно, но почти не было видно женщин; мужчин же было очень много. Те немногие женщины, которых удалось увидеть, держали себя с незнакомыми гостями очень свободно, однако мужчины не обнаруживали ни малейшего признака ревности.
    Жили островитяне в длинных низких хижинах из камыша, похожих на перевернутые вверх дном лодки. Никаких окон эти домики не имели, а отверстия, заменявшие двери, были столь малы, что в них с трудом можно было протиснуться. По-видимому, в каждом из этих домиков жило очень много людей. Всю обстановку составляли несколько циновок на полу и камни вместо подушек. Разводили жители только кур, а домашних животных не имели. Выращивали они бананы, сахарный тростник и прежде всего сладкий картофель, который голландцы в своих записях называют «хлебом насущным» островитян. Вряд ли островитяне часто выходили в море: самыми большими судами, которые увидели голландцы, были каноэ длиной в два с половиной метра, настолько узкие, что в них с трудом можно было всунуть сразу обе ноги. Лодки эти так протекали, что половину времени гребцы затрачивали на то, чтобы вычерпывать из них воду.
    Островитяне все еще жили, как люди каменного века: не знали металла, а пищу приготовляли на раскаленных камнях, разводя в ямах костер. И голландцам, наверное, казалось, что на всей земле не найти такой отсталости, как здесь. Поэтому нетрудно представить себе, как они были поражены, обнаружив, что на острове, населенном этими бедными людьми, возвышались гигантские статуи, равных которым по размерам они не видели по всей Европе. Прежде всего им было непонятно, каким образом островитянам удалось поднять эти статуи, ведь голландцы не нашли у местных жителей ни солидных бревен, ни толстых канатов. Исследовав подвергшуюся выветриванию поверхность одного из этих колоссов, голландцы, к собственному удовлетворению, пришли к выводу, что фигуры сделаны не из камня, а просто слеплены из глины, которую затем покрыли слоем камешков.
    Голландцы вернулись на корабли, подняли паруса и покинули удивительный остров, пробыв на нем всего лишь один день. В вахтенном журнале они записали, что жители острова − народ веселый и миролюбивый, с изящными манерами, но крайне склонный к воровству. По недоразумению один островитянин был застрелен на борту и дюжина других − на берегу. Сами же европейцы отделались потерей одной скатерти, нескольких шляп, украденных у них прямо с головы.
    На берегу около своих убитых и раненых остались островитяне, глядя вслед исчезавшим на западе парусникам.
    Прошло почти пятьдесят лет, прежде чем иностранцы вновь посетили остров. На этот раз сюда прибыли испанцы. У берегов острова Пасхи в 1770 году появились два парусника под водительством дона Фелипе Гонсалеса, и местные жители их также встретили дымовыми сигналами. Испанцы спустились на берег с двумя священниками и большой группой солдат и торжественно промаршировали к вершине трехглавой горы на восточном берегу. За ними по пятам, ликуя и приплясывая, шли охваченные любопытством островитяне. Испанцы с песней водрузили по кресту на всех трех вершинах горы, произвели салют и объявили остров испанской территорией. Чтобы придать делу законный характер, они составили письмо королю Испании Карлосу и предложили самым храбрым из столпившихся вокруг них островитян подписаться. Смельчаки, «обнаруживая все признаки радости и торжества», нарисовали каких-то птиц и странные фигурки, что испанцы и утвердили в качестве подписи. Так король Испании стал первым владельцем острова, и последнему дали новое название: остров Сан-Карлос.
    Испанцы не поверили, что статуи сделаны из глины; взяв кирку, они с такой силой ударили по одному из монументов, что во все стороны посыпались искры, и тем самым убедились, что статуи сделаны из камня. Подъем этих гигантов казался испанцам чудом, и они даже выражали сомнение в том, что статуи сделаны на самом острове.
    Все, что островитяне получили в подарок, а также украли, бесследно исчезло, а поскольку вся местность была открытой и лишенной растительности, испанцы заподозрили, что на острове имеются подземные тайники. Нигде к тому же не видно было детей; казалось, что все население состоит из множества взрослых мужчин и крайне немногочисленных, но в высшей степени легкомысленных женщин.
    Первыми испанцы встретили на берегу рослых светлокожих людей. Они измерили высоту двух самых высоких мужчин, и рост их оказался соответственно сто девяносто девять и сто девяносто пять сантиметров. Многие носили бороду по мнению испанцев, они походили на европейцев, а не на туземцев. В своих журналах испанцы записали, что некоторые из островитян не были черноволосыми: одни имели волосы каштанового цвета, другие красноватого или же цвета корицы. Когда вдобавок удалось научить жителей отчетливо произносить по-испански «Аве Мария, да здравствует Карлос третий, король Испании», все испанцы пришли к выводу, что островитяне − народ смышленый и любознательный и приручить их будет нетрудно. Довольные своими новыми подданными, они покинули остров, чтобы никогда больше не возвращаться.[2]
    Следующими на остров прибыли англичане под водительством самого капитана Кука.
    Островитянам начали надоедать эти чужеземные гости. Когда Кук сошел на берег, он нашел здесь очень мало жителей, всего несколько сот человек, все они были ниже среднего роста, имели жалкий вид, казались угрюмыми и апатичными. Спутники Кука решили, что после пребывания здесь испанцев на остров обрушилось какое-то несчастье и жители его вымирают. Сам Кук, однако, заподозрил, что люди укрылись под землей. К своему удивлению, они встретили на острове очень мало женщин, хотя Кук посылал дозоры во всех направлениях. Во многих местах англичане обнаружили груды камней с узкими проходами между ними, которые, как предполагали, вели вниз, в подземные пещеры, но каждый раз, когда англичане пытались их обследовать, местные проводники мешали туда проникнуть. Разочарованные, подавленные и измученные цингой, покинули англичане остров Пасхи. Им удалось запастись лишь сладким картофелем − единственным важным продуктом, который они нашли на острове. Но даже и в этом их надули: ловкие островитяне наполнили корзины камнями и лишь сверху положили немного картофеля.

    Не прошло и двенадцати лет после посещения Кука, как в 1786 году с таким же кратковременным визитом явился сюда француз Лаперуз. На этот раз повсюду на острове было множество людей, в том числе светловолосых, и почти половину жителей, к удивлению европейцев, составляли женщины. Много было здесь и детей всех возрастов. Казалось, будто они родились из чрева земли и выросли на безлесном лунном ландшафте маленького таинственного острова. Впрочем, так оно и было. Люди выползли из подземных коридоров, и Лаперуз мог беспрепятственно осмотреть некоторые из узких каменных тоннелей, куда не пустили англичан. Французы убедились в правильности предположения Кука о том, что население устроило себе тайные убежища в темных подземных помещениях. Здесь местная аристократия скрывалась от капитана Кука, а дети и большинство женщин прятались тут еще тогда, когда остров открыли голландцы. Лаперуз пришел к выводу, что, поскольку Кук и его люди отнеслись к жителям доброжелательно, островитяне набрались теперь мужества и вышли из своих убежищ. Число жителей достигало примерно двух тысяч человек.
    Хотя большая часть населения, когда Кук был на острове, находилась в укрытиях под землей и там же жители прятали все самое ценное из своих вещей, огромные каменные фигуры оставались упрямо стоять на своих постах. И Кук, и Лаперуз считали эти фигуры памятниками прежних эпох,− уже тогда они были в их глазах очень древними монументами. Кук восхищался техническим мастерством неизвестных инженеров, которые когда-то без помощи механизмов подняли эти колоссы наверх ступенчатых сооружений из камня. Как бы эта работа ни была выполнена, Кук пришел к выводу, что она свидетельствует о редкой одаренности и энергии людей, живших когда-то на этом пустынном острове. Он не сомневался, что нынешние жители острова не имеют к этой работе никакого отношения, ибо они даже не пытаются чинить все эти каменные фундаменты, которые давно уже начали разрушаться. Он заметил также, что многие статуи сброшены со своих пьедесталов и лежат там же, у подножия, лицом вниз; причем все говорит о том, что повалили их намеренно.
    Кук исследовал два больших постамента, на которых стояли статуи, и, к своему большому изумлению, обнаружил, что они сложены из огромных глыб камня, настолько точно вырубленных и подогнанных, что они, как гигантские кубики, держатся без прокладки или цемента. Более совершенной каменотесной работы Кук никогда не видел даже в лучших сооружениях Англии. И все же, писал он, все эти старания и усилия не смогли помешать времени оставить свои разрушительные следы.

    На борту судна Кука находился полинезиец, уроженец острова Таити, который немного понимал диалект тогдашнего населения острова Пасхи. С его помощью англичанам удалось выяснить, что статуи не считались обычным изображением богов, а были памятниками прежним арики, людям священного королевского рода. Части скелетов и кости свидетельствовали о том, что прежние пьедесталы широко используются нынешним населением острова как места для погребения умерших.
    Было очевидно, что жители верят в загробную жизнь: они часто знаками и жестами стремились объяснить, что в то время, как скелет безжизненно лежит в земле, хозяин его улетел на небеса.
    В первый раз жители нашей части света попытались оказать влияние на местную культуру острова Пасхи, когда Лаперуз, доставил на берег свиней, коз и овец и за те немногие часы, что находился на острове, посеял там множество семян. Но голодные жители съели всех животных, не дав им размножиться, и остров остался таким же, каким был прежде.
    До начала прошлого столетия, уединенный остров Пасхи никто больше не посещал. Но вот неожиданно появились новые представители нашей же расы, и островитяне высыпали на прибрежные скалы, не пытаясь больше забираться в свои тайники. На сей раз, короткий визит нанес на остров капитан американской шхуны, который охотился за колонистами для создаваемой на острове Хуан Фернандес, близ побережья Чили, фактории тюленьего промысла. После отчаянной схватки ему удалось увезти с собой двенадцать мужчин и десять женщин. Когда после трех дней пути он выпустил пленников на палубу, мужчины тотчас же кинулись за борт и поплыли в сторону исчезнувшего за горизонтом острова Пасхи. Бросив их на произвол судьбы, капитан повернул назад и совершил новое нападение на остров.
    Несколько следующих кораблей не сумели высадить людей на крутой берег, ибо каждый раз местные жителя встречали их непреодолимым градом камней. Одной русской экспедиции удалось все же с помощью пуль и пороха высадиться на берег, но спустя несколько часов и ей пришлось отступить и покинуть остров.
    Шли годы. Изредка, с многолетними интервалами, проходившие мимо суда ненадолго останавливались у острова, и постепенно удалось еще раз завоевать доверие его жителей. Чужеземцев все реже и реже встречали камнями, и все больше женщин выходило с ними полюбезничать. Но вот пришла беда.
    Однажды у берега бросила якорь флотилия из семи перуанских парусников. Многие островитяне поплыли к судам и поднялись на борт, где им доставили удовольствие, разрешив нарисовать какие-то каракули на листе бумаги. Этим они снова подписали контракт, завербовавшись на сей раз работать на острова около Перу, где производился сбор гуано. Когда веселые островитяне, ничего не подозревая, хотели вернуться на берег, их связали и бросили в трюм. Затем восемьдесят охотников за рабами, захватив с собой предметы одежды и яркие украшения, отправились на остров. Все эти вещи они разбросали на берегу. Соблазн был велик, собравшиеся на окружающих бухту скалах островитяне подошли ближе. Наконец, когда на берегу образовалась толпа в несколько сот человек, перуанцы ринулись в атаку. Они хватали островитян, стоявших на коленях и сгребавших подарки, и связывали им за спиной руки; тех же, кто пытался спастись в скалах или уплыть в море, обстреливали. Когда последняя из лодок, нагруженная дополна пленниками, собиралась уже отчалить от берега, один из капитанов обнаружил двух островитян, спрятавшихся в пещере. Эти двое отказались последовать на судно, и капитан их тут же прикончил.
    В рождественский вечер 1862 года остров Пасхи был пуст и безлюден. Те, кто не лежал бездыханным на прибрежных скалах или связанным в трюме кораблей, забрались в свои подземные пещеры, завалив входы камнями. Гнетущая тишина воцарилась на острове, и только угрожающе шумели волны. Гигантские боги невозмутимо стояли на своих постаментах, а с кораблей доносился шум веселья и пьяного разгула − гости не снимались с якоря, они праздновали рождество.
    Теперь, когда жители «Пупа земли» познакомились с пасхой и рождеством, им предстояло получше узнать и дальние страны. Парусники покинули остров, увозя с собой тысячу рабов копать гуано на островах близ побережья Перу. Епископ Таити выступил с протестом и власти постановили тотчас же вернуть рабов. Но прежде чем за ними пришел корабль, около девятисот человек погибло от болезней и непривычных условий, а из ста оставшихся в живых восемьдесят пять умерли в пути. Всего лишь пятнадцать человек возвратились живыми на остров Пасхи. Они привезли с собой оспу, которая, подобно чуме, быстро распространилась по острову, унося с собой почти все его население, даже тех, кто спрятался в самых глубоких и тесных пещерах. Нужда и болезни привели к тому, что число жителей острова сократилось до ста одиннадцати человек.
    Тем временем на острове поселился первый иностранец, движимый самыми лучшими намерениями. Это был одинокий миссионер, который искренне желал облегчить тяжелую жизнь островитян, но последние его дочиста обокрали, стащив даже всю его личную одежду. С первым же судном он бежал с острова, но вскоре возвратился вместе с помощниками и открыл маленькую миссионерскую станцию. Через два года после того, как все оставшиеся в живых островитяне позволили окрестить себя, на остров приехал один французский авантюрист и восстановил население острова против миссионеров. Жители выгнали миссионеров, но и француза прикончили. Уничтожив все следы миссионеров, они продолжали петь псалмы уже самостоятельно.
    В конце прошлого столетия чужеземцы обнаружили, что остров Пасхи имеет великолепные пастбища для овец, и его захватило Чили. Теперь на острове есть губернатор, священник и врач, и никто больше не живет в пещерах или камышовых хижинах. Цивилизация сменила древнюю культуру острова Пасхи, точно так же, как у эскимосов, индейцев и обитателей всех других островов Южных морей.
    − Но мы приехали сюда не для того, чтобы изучать жизнь цивилизованных островитян,− продолжал я.− Мы приехали копать. Если сегодня и можно найти ответы на загадку острова Пасхи, то только в земле.
    − А до нас разве никто не производил здесь раскопок?− спросил матрос.
    − Все считают, что здесь нет почвы. Деревья на острове не растут. Если и в древние времена здесь не было лесов, то одна лишь засохшая трава не могла образовать достаточный слой земли. Поэтому никто и не верит, что тут можно что-то найти в земле.
    На этом удивительном острове побывали лишь две археологические экспедиции, и никто больше не собирался сюда приезжать. Первой была частная английская экспедиция под руководством Кэтрин Рутледж. Она приехала на остров на собственной шхуне в 1914 году, измерила и нанесла на карту все обнаруженное на поверхности земли, прежде всего каменные террасы, древние дороги и свыше четырехсот гигантских каменных статуй, разбросанных по всему острову. Будучи здесь пионером, экспедиция настолько была занята работой, что не имела времени для проведения систематических раскопок и ограничилась лишь очисткой от земли нескольких статуй. К несчастью, все научные записи экспедиции Рутледж оказались затерянными. В книге о своем кругосветном путешествии Рутледж пишет, что весь остров представляет собой сплошное сочетание мистики и нерешенных загадок. С каждым днем пребывания здесь ее все более и более поражала удивительная, неразгаданная тайна этого острова, над которым, по ее словам, витает тень неизвестных ваятелей прошлого. Они напоминают о себе повсюду и кажутся более активными и реальными людьми, чем ныне здравствующие жители; они неограниченно властвуют над островом, опираясь на своих вассалов − безмолвных камерных гигантов. Движимые неведомыми нам мотивами, они врубались своими топорами в скалы, преобразив лицо целого потухшего вулкана для того лишь, чтобы получить сырье и выполнить свой фантастический план − воздвигнуть вокруг всех бухт и на склонах гор гигантские скульптуры человека.
    «Вокруг острова − необъятные просторы неба и океана, царит полный покой и тишина. Живущий тут всегда к чему-то прислушивается, хотя сам не знает, к чему, и невольно чувствует себя в преддверии чего-то еще более великого, лежащего за пределами нашего восприятия»[3].
    Таким представлялся Рутледж остров Пасхи. Она прямо заявила о его тайне, трезво изложила собранные ею факты, предоставив решение загадки последующим исследователям.
    Двадцать лет спустя военное судно высадило на остров франко-бельгийскую экспедицию, за которой позднее зашел другой корабль. Один из археологов умер в пути. Пока француз Метро собирал у местных жителей устные предания для большой работы по этнографии острова, бельгиец Лавашери был по горло занят изучением тысяч удивительных изображений острова Пасхи, которые повсюду можно было обнаружить на лишенном растительности острове. Поэтому и на сей раз, никаких раскопок здесь не производили.
    Франко-бельгийская экспедиция ставила перед собой в основном иные проблемы, чем экспедиция Кэтрин Рутледж, и изучение статуй не являлось для нее главной задачей. Метро полагал, что тайна острова преувеличена, что сюда могли прибыть жители с других, расположенных дальше к западу островов, которым и пришла в голову мысль создавать фигуры. Поскольку на острове не было древесины, они занялись обработкой камня.
    И до и после названных экспедиций на острове побывали многочисленные исследователи и путешественники. Пока корабли стояли здесь по нескольку дней, а чаще часов, люди эти слушали легенды, выманивали разные изделия из дерева у нищих жителей острова и отбирали образцы фауны и флоры у столь же нищей природы. Постепенно крохотный островок к востоку от солнца и западу от месяца был обобран для пополнения музеев мира и сувенирных полок. Почти все, что можно было увезти, было вывезено, остались лишь гигантские головы на склонах гор. С окаменевшей и надменной улыбкой встречают и провожают они лилипутов, которые приезжают, таращат на них глаза и уходят вновь, между тем как одно столетие сменяет другое. Завеса таинственности, словно дымка, окутала этот остров.
    Таковы основные моменты истории острова Пасхи.
    − А может быть, островитяне сохранили еще какие-нибудь предания?− негромко спросил капитан.
    − Оптимист,− ответил я.− Завтра ты встретишь таких же цивилизованных людей, как ты и я.
    Первым начал собирать здесь легенды американец Пэймэстер Томсон в 1886 году. Тогда остров населяли еще его исконные жители, выросшие до того, как здесь поселились иностранцы. Они рассказывали, что предки их прибыли на больших судах с востока, из-за океана; они плыли шестьдесят дней, держа курс на заходящее солнце. Первоначально на острове обитали два народа − «длинноухие» и «короткоухие»,− но короткоухие истребили в войне длинноухих и остались на острове одни. Все древние легенды ты можешь прочитать сегодня в книгах,− сказал я.− Теперь в Полинезии осталось уже мало устных памятников.
    − И в особенности на острове Пасхи,− заметил Гонсало.− Теперь там поселилось много белых людей, построены даже школа и маленькая больница.
    − Единственное, в чем мы можем рассчитывать на помощь местных жителей, так это на рабочую силу для раскопок,− добавил я.− И хорошо, если они будут продавать нам свежие овощи.
    − Надеюсь, вахины не откажутся научить нас танцевать хулу,− пробормотал один из машинистов, вызвав смех и восторженные возгласы в одной из спасательных лодок.
    Неожиданно нам послышался чей-то хриплый голос. Все удивленно оглянулись. Голос принадлежал кому-то чужому. Но кому же? Штурман осветил темную палубу. Никого. У всех был недоуменный вид. Машинист попробовал отпустить новую шуточку насчет хулы, но в этот момент мы вновь услышали тот же голос. Может быть, кто-то за бортом? Мы бросились к перилам и посветили вниз, ожидая увидеть черную воду. Но воды не было видно. Свет фонаря упал на множество обращенных к нам лиц, это были физиономии самых отъявленных пиратов, каких нам когда-либо доводилось видеть. Они стояли в битком набитой маленькой лодке и таращили на нас глаза.
    − И а-о-рана!− крикнул я наудачу.
    − И а-о-рана!-ответили они хором.
«Значит, полинезийцы,− подумал я,− Но, боже, сколько различных типов!»
    Мы сбросили веревочный трап, и гости один за другим стали подниматься на палубу. Большинство из них − здоровенные парни − было одето в невероятные лохмотья. Первым в свете фонаря появился островитянин с красной повязкой на голове и свертком в зубах; он перебросил через перила свои голые ноги и перелез на палубу. Одет он был в рваную безрукавку и остатки подвернутых до колен брюк. За ним показался детина с рябой физиономией, в старой зеленой армейской шинели, босиком. На плече он держал большую деревянную дубинку и связку украшенных резьбой палок. Неожиданно над бортом появилась деревянная фигура с торчащими ребрами, на которой была насажена оскалившаяся голова с большими глазами и козлиной бородкой; поднимал ее по трапу парень в белой матросской бескозырке. Один за другим островитяне в рваной одежде прыгали на палубу, здоровались со всеми, до кого только могли дотянуться, и вынимали из рюкзаков и мешков, набитых до отказа, самые диковинные вещи. Из рук в руки стали переходить причудливые деревянные фигурки, и вскоре они привлекли к себе гораздо больше внимания, чем их владельцы.
    Особенно часто фигурки изображали одного и того же сутулого человечка-призрака: горбатый орлиный нос, козлиная бородка, длинные, свисающие мочки ушей, а на лице, искаженном дьявольской улыбкой, большие вставные глаза. На теле выпирают позвоночник и ребра, тогда как живот совсем ввалился. Фигурка независимо от размеров всегда имела одинаковый вид. Был тут и ряд других затейливых поделок из дерева, особенно часто попадался человек с крыльями и головой птицы. Имелись изящные дубинки и весла, украшенные изображениями масок с выпученными глазами, а также сделанные в виде месяца нагрудные значки из дерева, покрытые загадочными иероглифами, которые никто из местных жителей не может уже прочитать. Все вырезано безупречно, с большим мастерством и так отполировано, что казалось сделанным из фарфора.
    Попадались и гораздо менее удачные копии гигантских каменных статуй. Один островитянин показал искусно связанный из перьев наряд, включавший чудесный головной убор, тоже из перьев.
    Такого трудолюбия я никогда не встречал на других полинезийских островах, жители которых предпочитают работать лишь тогда, когда их заставляет нужда. По сути дела, мы встретили здесь настоящий цех искусных резчиков по дереву. Непосвященному могло показаться к тому же, что эти парни с затейливыми художественными изделиями обладают безграничной творческой фантазией. Но стоило присмотреться ближе, как вы быстро убеждались, что все время повторяются одни и те же диковинные предметы. Вне этих раз и навсегда определившихся форм никаких других вариаций не встречалось.
    Незадолго до этого я изучал в Национальном музее Чили собранную доктором Мостни коллекцию современного народного искусства острова Пасхи, и когда островитяне стали показывать свои деревянные фигурки, они были страшно поражены тем, что каждую из этих фигурок я знал и по виду и по названию. В действительности все фигурки представляли собой превосходно выполненные копии тех изделий, которые первые европейцы нашли у жителей острова Пасхи и которые теперь можно встретить только в музеях. Оригиналы представляют сейчас колоссальную ценность, но поскольку их больше на острове нет, островитяне стараются сохранить рынок, предлагая хорошие копии.
Резчики по дереву со смущенными улыбками показывали на свои рваные брюки и босые ноги и предлагали меняться на одежду и обувь. Через несколько секунд на всей палубе развернулась оживленная торговля. Движимые и жаждой приобретения и добрыми чувствами, члены экипажа бросились в свои каюты и притащили все, что имели лишнего из обуви и одежды. Вот появилась в пижаме и маленькая Анетта. Она забралась в самую толпу и восхищенно тянула за ногу причудливого птице-человека, которого держал под мышкой один островитянин, похожий на самого отъявленного пирата. Увидев, что девочке понравилась фигурка, он тотчас подарил ее, и теперь уже Ивонна поспешила принести ему что-нибудь из вещей. Кто-то дернул меня за рукав; это был фотограф.
    − Послушай, один парень спрятал под рубашкой какой-то странный предмет, говорит, что это очень, очень древняя вещь, досталась ему от предков...
    Я рассмеялся, но на всякий случай пошел с ним к худому, опрятно одетому человеку с гитлеровскими усиками, похожему скорее всего на светлокожего араба.
    − Буэнос диас, сеньор!− приветствовал он меня и с таинственным видом достал из-за пазухи маленький плоский камень со свежевыгравированным на одной стороне изображением птице-человека. Не дав ему времени вновь вспомнить предков, я с восхищением воскликнул:
    − Послушай, ты действительно сам это сделал?
    Он немного оторопел, смущение боролось на его лице с улыбкой; потом покраснел, с гордостью взглянул на свое мастерски выполненное произведение, как бы подумав, что, в сущности, чертовски обидно отдавать честь авторства другому.
    − Да,− произнес он, явно довольный сознанием своего собственного таланта.
    Ему не пришлось пожалеть о своем признании: камень понравился фотографу, и тот его купил.
    Незаметно к борту подошла еще лодка, и мне доложили, что по трапу поднимается белый человек. Это был молодой подтянутый офицер флота, который представился помощником губернатора. От имени последнего он поздравил нас с благополучным прибытием на остров. Мы пригласили его в салон на стакан вина и объяснили причину выбора места нашей временной стоянки. Он сообщил нам, что ввиду плохой погоды в настоящий момент все равно невозможно бросить якорь близ деревни, и посоветовал на следующее утро перейти под прикрытие другого мыса, поближе к селению, где нам помогут высадиться на скалистый берег. Он рассказал, что последний раз пароход приходил сюда ровно полгода назад, это было чилийское военное судно, Правда, в прошлом году остров посетил большой и роскошный корабль. Губернатора спросили, есть ли в гостинице лифт и ведет ли к пристани трамвай. Когда тот ответил, что на острове нет ни пристани, ни отеля, пассажирам не разрешили сойти на берег, зато кое-кто из островитян поднялся на борт. Они продали там сувениры и станцевали на палубе хулу, после чего туристы отправились дальше осматривать Тихий океан.
    − Но мы-то уж высадимся на берег, даже если придется добираться вплавь!− рассмеялись мы, не подозревая, на сколько эти слова были близки к истине.
    Покидая судно, офицер предложил оставить одного из местных жителей в качестве лоцмана для предстоящего завтра утром перехода вокруг острова.
    − Они крадут, как сороки,− добавил он,− лучше всего, если с вами останется староста. Вы с ним уже познакомились?
    С ним я знаком еще не был. Старосту торжественно представили мне его подданные. Им оказался человек с гитлеровскими усиками, предлагавший нам «камень предков». Сейчас у него за пазухой было полно вещей, которые он выменял у фотографа.
    − Вождя здесь больше нет, а это староста острова Пасхи,− сообщил морской офицер и дружески похлопал старосту по плечу.− К тому же он лучший на острове резчик по дереву.
    − Si*, сеньор,− сказал староста. Он заулыбался, сияя от гордости и краснея от смущения. Друзья его столпились вокруг; всем было лестно, что у них есть свой, ими же избранный староста. Многие из островитян казались удивительно смышлеными. Некоторые выделялись своим высоким ростом и властным поведением.
    − Si, сеньор,− повторил хрупкий человек и так выпятил грудь, что рубаха распахнулась, и стали видны старые брюки нашего фотографа.− Вот уже двадцать восемь лет, как я здесь староста. Каждый раз они меня переизбирают.
    «Просто удивительно, как они выбирают такого болтуна»,− подумал я. Мне казалось тогда, что можно было бы найти и кого-нибудь получше.
    Покидая судно, офицеру пришлось пустить в ход всю свою власть, чтобы заставить всех островитян отправиться на берег. С нами остался только староста. В тот момент я и не догадывался, что ему суждено стать главным действующим лицом самого удивительного приключения, которое мне когда-нибудь довелось пережить.
    Рано утром следующего дня я проснулся от звона якорных цепей. Быстро натянув брюки, я вышел на палубу. Лучи солнца уже скользили по острову. Сейчас, когда исчезли ночные силуэты, а утреннее солнце вновь пробудило к жизни краски, желто-зеленый остров казался приветливым. Вдали, на склонах гор, стояли нетленные статуи, но никто не зажигал перед ними костров, никто не поклонялся божественному восходу солнца, вообще не было видно ни души. Остров лежал безжизненный, как будто его жители приняли наш траулер за невольничье судно и спрятались под землей.
    − Буэнос диас, сеньор.
    Передо мной, приподняв шляпу над головой, стоял все тот же староста. Шляпа была из наших: вчера староста поднялся на борт с непокрытой головой.
    − Буэнос диас, староста. Что-то не видно людей на берегу.
    − Да,− произнес он.− Теперь это не наша земля. Мы живем в селении на другой стороне острова, здесь же только пастбища для овец военно-морских сил. Посмотрите туда.− Он указал на круглый пригорок, и я отчетливо увидел движение множества овец. Они напоминали серый ковер.
    Судно наше уже шло вдоль берега, и бухта скрылась из виду. Мимо нас проплывали отвесные скалы. Ненасытные волны так сильно подточили эти вулканические образования, что вдоль берега появились высочайшие обрывы. Тут и там виднелись коричневато-красные и желто-серые места, словно слои разрезанного пирожного. Высоко вверху, на гребне, мы различали зеленую траву и древние стены, которые, казалось, готовы были свалиться вниз. Километр за километром тянулись эти неприступные обрывы, пока, наконец, берег не стал отлогим и с видневшихся в отдалении одетых травой конусов и пригорков не потянулись к берегу каменистые равнины. Зелень нигде не доходила до бурлящих волн: здесь, точно баррикада, возвышалось хаотическое нагромождение черных глыб лавы. Словно крепостные стены тянулись вдоль берега острова. Лишь в одном месте открылся ландшафт острова, и широкий солнечный берег улыбнулся нам изумительно красиво и заманчиво.
    − Анакена, − с благоговением кивнул староста.− Здесь, в Анакене, когда-то жили короли. К этому берегу пристал наш первый праотец Хоту Матуа.
    − Кто живет здесь теперь?
    − Никто. Здесь стоит только хижина пастухов.
    Я подозвал капитана и показал на берег. Он согласился с тем, что это превосходное место для лагеря.
    Бухта снова скрылась из виду, и опять нашему взору предстал прежний дикий берег с застывшей лавой, обрывами и торчащими кое-где отдельными скалами, пока, наконец, дальше к западу он не начал снижаться, переходя в ровный, идущий к морю склон. Здесь расположилась деревня Хангароа. Маленькие побеленные домики посреди аккуратных садиков, тут и там окруженные отдельными пальмами и редкими деревьями. На пригорках за деревней − отдельные купы эвкалиптов. Деревню окружала изгородь, остальная часть острова была теперь овцеводческой фермой военно-морских сил.
    − Это моя родина,− горделиво сказал староста.
    Место было действительно красивым. Староста мог с удовлетворением заметить, что все как зачарованные глядели на берег. Даже Анетта неподвижно сидела на руках Ивонны и, как загипнотизированная, смотрела на маленький кукольный поселок, раскинувшийся под огромным синим небом. В деревне вдруг все пришло в движение − кто бежал, кто скакал верхом, все устремились в том направлении, куда шло наше судно.
    − До чего же красиво,− восторгался Тур-младший,− прямо как в театре!
    Капитан распорядился поднять все флаги, и они, развеваясь, замелькали над судном всеми цветами радуги, обозначая символы условного кода, начиная от «холеры» и кончая «почтой». Мы приветствовали стоявших на берегу гудком и флагом, а в ответ там кто-то поднял на одиноком флагштоке чилийский флаг.
    Рукавом рубашки староста смахнул набежавшую слезу,
    − Сеньор,− произнес он,− это земля Хоту Матуа. Это моя земля. Здесь я был старостой двадцать восемь лет. Чем был бы без меня остров Пасхи? Ничем. Остров Пасхи − это я! Я остров Пасхи!− громко продолжал он, ударяя себя в грудь.
    Мне показалось, что за маленькими усиками я вижу Гитлера. Но нет, я ошибся, этот простачок несравнимо скромнее. Он вполне доволен тем, что имеет, не стремится даже вернуть назад земли, занятые под пастбища для овец по другую сторону опоясавшей деревню ограды.
    − Сеньор,− в голосе его появилось больше риторики,− только мы с вами знамениты на этом острове. Все знают меня, а кто знает губернатора? Даже из Германии приезжали сюда взять для анализа кровь из моего уха, из Глазго и Австрии присылали заказы на резные изделия старосты острова Пасхи. Мир знает меня. Сеньор, дайте мне вашу руку в знак дружбы!
    После того как я исполнил его просьбу, он вежливо попросил разрешения называть меня сеньором Кон-Тики.
    Мы обогнули новый мыс с головокружительными обрывами, и деревня исчезла за дикими отвесными скалами и небольшими пустынными островками лавы, напоминавшими старинные замки с остроконечными башнями. Волны с ревом били о скалы и откатывались назад, сильно качая наше судно из стороны в сторону. Старосту укачало, он побрел к шезлонгу и, показывая на причудливую деревянную фигурку птице-человека, которую Анетта уложила в кроватку для куклы, успел пробормотать, что как раз в этом месте острова развивали свою деятельность птице-человеки.
    Обогнув неспокойный мыс, мы вошли в открытую бухту, по берегам которой скалы уже не вздымались к небу, хотя берег и был высоким и отвесным. Островитяне, верхом и пешком пройдя прямым путем через другой мыс, заполнили берег, и на зеленом склоне над обрывом скопилось множество людей и коней. Часть толпы, казалось, помчалась по узкой полоске над обрывом вниз, к торчавшим среди пенящихся волн черным глыбам лавы. Здесь спустили на воду лодку, и она, танцуя на волнах, направилась за нами. Капитан подвел судно как можно ближе к берегу и приказал бросить якорь.
    Староста вновь был полон энергии.
    − На нашем языке «здравствуйте все» будет «и а-о-р;ана куруа»,− шепнул он мне.− Крикни им эти слова, когда мы подойдем к берегу, тогда ты им очень понравишься.
    Переезд к берегу по пенящимся волнам грозил быть бурным, и в лодку село лишь несколько человек. Пенящийся гребень поднял нас вверх и пронес мимо огромной глыбы лавы; сидевший на веслах островитянин искусно развернул лодку, и прежде чем новый каскад воды обрушился на нас, он вывел лодку в более спокойное место. Здесь не было ни причала, ни мола, только плод буйной фантазии природы. Сразу за лавовым барьером, на узком гребне, который, точно естественная лестница, спускался вниз с плато, замерли, ожидая нас, плотные ряды островитян.
    − И а-о-р а н а куруа!− крикнул я во все горло, когда мы вступили в их царство.
    − И а-о-р а н а куруа!− отозвалось гулом по горе, и все бросились помогать нам сойти на берег.
    Перед нами было весьма смешанное общество − казалось, сюда пришло большинство из девятисот жителей острова. Это были полинезийцы, но далеко не чистокровные. Одеты они были в самые разнообразные одежды, завезенные сюда с континента. Едва я успел выпрыгнуть из танцующей лодки, как меня схватила за руку какая-то сгорбленная старуха с платком на голове.
    − Секрет, сеньор,− шепнула она сиплым голосом, показывая корзинку со сладким картофелем. Осторожно отодвинув в сторону большую картофелину, она с таинственным видом приподняла уголок лежавшей снизу тряпки.
    − Спасибо,− сказал я и пошел дальше, так ничего и не увидев: вряд ли со мной поделились бы большим секретом, когда вся гора была усыпана глазевшими на нас людьми. Многие из стоявших на уступах островитян держали в руках деревянные фигурки и мешки, но никто из них не пытался предлагать свои изделия. По мере того как мы карабкались мимо них вверх, они по очереди бормотали: «И а-о-р а н а, и а-о-р а н а!».
    Гребень над нами был черным от облепивших его островитян. Среди них выделялась одинокая фигура в развевающемся белом одеянии. Я тотчас же догадался, что это отец Себастьян Энглерт, самый могущественный здесь человек, автор книги об острове Пасхи. Еще в Чили мне рассказывали о нем как о некоронованном короле острова. «Если он станет вашим другом, перед вами откроются все двери, но берегись тот, кого он невзлюбит»,− сказал мне один человек.
    И вот он стоит передо мной, прямой и широкоплечий, с пышной бородой, широко расставив ноги. На нем белая, до пят сутана, подпоясанная тесьмой, до блеска начищенные ботинки. Капюшон сдвинут на затылок, голова не покрыта. На фоне сказочно синего неба его белая фигура напоминает апостола.
    Я взглянул в его румяное, улыбчивое, изрезанное морщинками лицо с пытливыми глазами и протянул ему руку.
    − Добро пожаловать на мой остров,− были его первые слова, и я обратил внимание на форму «мой».
    − Да, я всегда говорю «мой остров»,− добавил он, и все лицо его расплылось в широкой улыбке,− потому что считаю его своим и не продал бы ни за какие миллионы.
    Я это понимал, и мы заранее приготовились подчиниться его командованию.
    Отец Себастьян рассмеялся.
    − Вы любите туземцев?− внезапно спросил он и испытующе взглянул мне в лицо.
    − Чем больше они туземцы, тем больше они мне нравятся.
    Он засиял, словно солнце.
    − Тогда мы будем добрыми друзьями.
    Я представил Гонсало, капитана, врача и других членов экспедиции, приехавших с нами на берег, после чего все мы направились к «виллису», стоявшему среди лавовых глыб и пасущихся лошадей. Машина двинулась вприпрыжку без всякой дороги, зигзагами, пока вдали от берега мы не попали на колею, которая привела нас в деревню. Проехав вдоль внутренней стороны ограды, мы, наконец, оказались перед стоящим особняком бунгало губернатора.
    Навстречу вышел маленький энергичный человек в военной форме цвета хаки и сердечно приветствовал нас. Все формальности были быстро и просто выполнены в его рабочем кабинете.
    Итак, перед нами сидели два главных лица на острове Пасхи: старый мудрец отец Себастьян и молодой капитан Арнальдо Курти, военный губернатор острова. Первый пробыл здесь двадцать лет и останется до конца своих дней; второй приехал с последним военным судном, чтобы по поручению правительства Чили управлять островом в течение двух лет. Один воплощает опыт, другой − власть. Кто же из двух держит в руках бразды правления? Вскоре мы убедились, что оба они составляют нераздельное целое и повседневно сотрудничают, разрешая самые удивительные неурядицы, какие только могут возникнуть в столь необычайной общине на самом уединенном острове мира.
    После того как капитан предъявил список экипажа, а врач сообщил о санитарном состоянии нашей экспедиции, все формальности были выполнены.
    − Желаю успеха в раскопках,− сказал губернатор и потряс мне руку.− Мы ограничиваем вас только в двух вещах: не давайте местным жителям ни оружия, ни спиртных напитков.
    − Отлично!
    − И еще одна вещь,− произнес он, почесывая затылок.− Среди местных жителей вы человек известный. Ну и задали же вы нам тут хлопот!
    Священник рассмеялся, поглаживая бороду.
    − Да, теперь пусть уж ваше судно берет на себя сторожевую службу.
    Мы ничего не понимали, пока нам не объяснили, в чем дело. Когда здесь стало известно, что плот "Кон-Тики" проплыл мимо острова Пасхи и благополучно пристал к одному из островов Южных морей, местные жители заволновались. Если их предки могли пускаться в такие странствия, то чем же они сами хуже их? Правда, на почти пустынном острове не было бревен, но несколько парней все же сбили из досок небольшую открытую лодку и отправились рыбачить далеко в океан. Течение подхватило их, унося от острова Пасхи. Пять недель спустя их лодка легла на тот же курс, по которому шел плот "Кон-Тики"; голодные и измученные, пристали они к одному из атоллов архипелага Туамоту, а оттуда добрались до Таити.
    Это разожгло аппетиты. Несколько других островитян тоже смастерили себе открытую лодку, собираясь выйти на ней в море якобы для ловли рыбы. Губернатор, обнаружив лодку, наполненную горшками с водой, догадался, в чем дело. Выпускать их на таком суденышке в океан было опасно, и он приказал вытащить лодку на берег. Когда эти люди все же попытались удрать в море, ему пришлось поставить для охраны вооруженного островитянина. Но это привело лишь к тому, что в путешествии принял участие еще один человек: под покровом темноты караульный удрал в море вместе с остальными. Эту лодку отнесло еще дальше на запад, чем первую, и плывшие в ней люди не видели земли до тех пор, пока, наконец, веселые и счастливые, не пристали к острову Аттия, намного дальше Таити. Теперь лихорадка путешествий охватила весь остров. Две группы соорудили себе каждая по лодке, и эти лодки лежали наготове в глубине острова. Все жители деревни знали, что затевают эти островитяне. И хотя на острове живет лишь несколько белых, губернатор вынужден был день и ночь держать караул.
    − Но теперь, если позволите, я скажу им, что снимаю охрану, а тех. кто попробует выйти в море, мы догоним на вашем судне,− закончил губернатор.
    Я согласился, а он продолжал:
    − Сторожевая охрана необходима нам в других местах. Каждый год островитяне крадут до двух тысяч овец. Для самых отъявленных воров у нас имеется нечто вроде тюрьмы, но это не помогает, так как арестованным разрешается три раза в день ходить питаться домой. Если бы мы стали кормить их в тюрьме, то все начали бы придумывать какие-нибудь преступления, чтобы попасть в тюрьму и получать бесплатно кормежку.
    − А вообще они прекрасные люди,− продолжал он, и отец Себастьян одобрительно кивнул головой.− Их только надо понимать. Они никогда серьезно не ссорятся и не дерутся; воровство всегда было самой плохой чертой их характера, но следует помнить, что они дарят так же охотно, как и крадут.
Собственность легко проходит у них между пальцами, она не имеет для них такого значения, как для нас.
    Отец Себастьян пообещал подобрать нам несколько хороших рабочих для участия в раскопках и назначить для них подходящую плату и паек. Наш богатый выбор всевозможных предметов для обмена стоял по местному курсу несравненно выше любого золота и банкнот, ибо здесь, на острове, нет ни магазина, ни кинотеатра, нет даже парикмахерской.
    Мы решили, что бухта Анакена по ту сторону острова является наилучшим местом для лагеря экспедиции. На то имелось много причин. Место это было самым красивым на всем побережье. Здесь находился единственный на острове приличный песчаный берег, куда мы могли переправить на плоту все наше оборудование. Бухта эта максимально удалена от деревни, а потому опасность воровства и конфликтов была здесь наименьшей. К тому же вокруг раскинулась освященная преданиями долина королей, где впервые ступил на берег легендарный Хоту Матуа. Лучшего места вряд ли можно было и желать.
    После великолепного угощения в бунгало губернатора мы отправились на наше судно. На скалах по-прежнему было полно народу. К радости отца Себастьяна, все желающие получили разрешение осмотреть корабль. Сегодня островитяне казались мне более опрятными и не такими оборванными, как вчера, когда мы впервые увидели их на борту своего корабля. Я как бы мимоходом сказал об этом старосте, который и сам уже успел забежать домой и надеть на себя целую рубашку. Он лукаво улыбнулся.
    − Это наша старая уловка,− прыснул он.− Если мы надеваем старье, нам лучше платят за деревянные изделия.
    Море было настолько бурным, что лишь немногие отважились воспользоваться нашим приглашением, и мы пообещали, что предоставим остальным возможность осмотреть судно в другой раз. Когда последние из гостей собрались ехать обратно на берег, появился капитан с гостевой книгой.
    − Пусть они здесь распишутся,− предложил он, улыбаясь, и передал книгу наиболее смышленому на вид островитянину с просьбой собрать подписи.
    Парень взял книгу, ручку и, озадаченный, направился к остальным. Они глубокомысленно склонили головы и начали что-то бормотать. Затем тот же островитянин с озабоченным видом вернулся назад. В книге не было ни одной подписи.
    − Неужели никто не умеет написать своего имени?− спросил капитан.
    − Почему же, многие умеют,− ответил он,− но они не хотят.
    Тогда Гонсало, слышавший этот разговор, взял книгу и, обратившись к стоявшим в стороне островитянам, сообщил, что является чилийцем и они, быть может, лучше его поймут. Но когда Гонсало попытался разъяснить им, в чем дело, островитяне подняли отчаянный галдеж, а один из парней порывался выбросить книгу за борт. Дело чуть не дошло до драки. Чтобы выручить Гонсало, мне пришлось решительно вмешаться. Разгоряченный и взъерошенный, Гонсало возвратился с книгой в руках.
    − Это просто невероятно,− заявил он,− они отказываются поставить свои подписи, утверждая, что именно таким образом обманули их предков и увезли в рабство в Перу!
    − Может ли быть, чтобы им об этом рассказывали?− заметил кто-то.
    Но когда мы стали подсчитывать, то оказалось, что их деды пережили налет работорговцев и, возможно, в то время уже родились отцы многих из нынешних жителей острова.
    Мы поспешили унести гостевую книгу, и я сказал островитянам, что теперь нам пора сниматься с якоря, а им пора отправляться на берег. Но никто не собирался уходить. Мы включили сирену, а машинисты, запуская машину, старались производить как можно больше шума,− ничего не помогало. В конце концов мне пришлось проводить часть гостей к трапу и заставить их спуститься в одну из двух ожидавших внизу грубо сколоченных лодок. Когда я велел проводить остальных, то увидел, что первая группа отплывает, ведя на буксире вторую лодку, в которой вдруг оказалось полно воды. Я крикнул, чтобы захватили и тех, кто остался на борту, но мне ответили, что пришлют за остальными, как только высадятся на берег и выльют воду. Однако время шло, и, несмотря на беспрерывные сигналы сирены, никто не появлялся.
    До наступления ночи нам необходимо было сменить стоянку. Но отправить гостей на берег на нашей собственной лодке мы не решались, ибо не знали здешнего побережья. В конце концов пришлось поднять якорь и выйти в море вместе со всеми новыми пассажирами на борту, которые отнеслись к этому совершенно спокойно. После того как мы сами поужинали, кок накрыл стол для наших шестнадцати пассажиров. Они ели с величайшим аппетитом, чтобы тут же ринуться к поручням, ибо началась качка. Мы подошли к берегу и бросили якорь в укрытии той же самой скалы, что и в предыдущую ночь.
    Тем временем стемнело, начал накрапывать дождик. Стоило только пустить этих пиратов на ночь в каюты, как нас могли бы основательно обчистить. Поэтому я предоставил им выбор: либо ночевать на палубе, либо в два приема отправиться на берег на нашем алюминиевом плоту. Они выбрали плот, и мы спустили его на воду. Но теперь все во что бы то ни стало захотели отправиться вторым рейсом, я мы в конце концов отказались от мысли от них избавиться. Сытые и довольные, гости достали гитару и начали танцевать на носовой части палубы хулу. Танец имел успех. Члены экипажа уже давно не сходили на берег и не развлекались; музыка сразу внесла оживление. Если уж нам суждено было оставить гостей на борту, почему бы тогда не развлечься? Раздались песни и пленительные звуки струн, сопровождаемые ритмичными хлопками, а свет судового фонаря создавал в ночной тьме красивый эффект и был подобен свету рампы.
    − Те тере те вака те Хоту Матуа!
    Веселье наших неунывающих пиратов было столь заразительным, что и ученые, и моряки принялись отстукивать ногами такт и подпевать, как только умели.
    Неожиданно снова появился староста. Мокрый и продрогший, он вместе с тремя другими островитянами подплыл в темноте в маленькой лодке. Немного поторговавшись, мы быстро договорились, что он и его спутники поднимутся на борт и немного здесь побудут, но с условием, что свезут затем на берег наших шестнадцать пассажиров. Чтобы все были довольны, мы разрешили и тем и другим остаться у нас еще на час. Староста с восторгом принял наши условия и поднялся на борт в сопровождении своих друзей. Поблагодарив за разрешение остаться на судне еще на час, он поспешил спросить, нельзя ли его группу угостить таким же ужином, какой получили остальные.
    − Можно, конечно,− дипломатично ответил я,− но потом, после того как вы высадите тех шестнадцать на берег.
    Староста с довольным видом направился к музыкантам и принялся хлопать в такт руками. Но через полминуты он вернулся снова и заявил, что остальным следует немедленно отправиться на берег, иначе по дороге домой они промокнут и продрогнут.
    Как я ни просил за них, уверяя, что назначенный час только начался, староста был непреклонен. Он принялся кричать, чтобы остановить музыку.
    Тогда я переменил тактику.
    − Впрочем, вы вполне можете поужинать и сейчас,− сказал я.
    Услышав эти слова, староста тотчас забыл о музыкантах и помчался прямо в камбуз к коку. Набив рот едой, он высунул голову, чтобы убедиться, следуют ли за ним трое его друзей.
    Староста сдержал свое слово, и когда установленный час миновал, лодка, из которой доносились музыка и смех, направилась к черневшему в темноте берегу. Наш пир, несомненно, оказался вполне удачным.
    − О-го-го!  Те тере те вака те Хоту Матуа...
    Когда рано утром следующего дня мы подошли к долине королей, на столе в нашей кают-компании храпел сам староста «Пупа земли».


(продолжение)

**********

[1] Эльверум − город в Норвегии (Прим. ред.)
[2] Английский перевод старых вахтенных журналов и оригиналов писем в связи с посещением острова Пасхи Роггевеном и Гансалесом содержится в XIII томе Тhe Hakluit Society. Саmbridge 1908. (Прим. автора).
[3] Mrs. Scoresby Routledge: "The Муstery of Easter Island. The story of an Expedition". London 1919, рр. 133, 165, 391. 165. 391. (Прим. автора.)
[4] Р. Sebastian Englert: "La Tierra de Hotu Matu'a" Chile 1948 pag. 203, 205. (Прим. автора)

* Si - да. (Исп)

Впервые в Интернет на "A'propos" - сентябрь, 2009 г.

Обсудить на форуме

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004 www.apropospage.ru


      Top.Mail.Ru