Библиотека путешествий...

О путешествиях и путешественниках



Первооткрыватели

Норманны (Викинги), Эрнанд Кортес, Себастьян Кабот, Генри Гудзон
Давид Ливингстон, Генри Стэнли, Фристоф Нансен, Роберт Пири
Роберт Скотт, Батискаф "Триест", Жак-Ив Кусто, Штурм Эвереста, Руаль Амундсен, Соломон Андре, Адольф Эрик Норденшельд, Джон Франклин
Чарлз Дарвин, Абдель Тасман, Виллем Баренц, Бартоломеу Диаш
Фернан Магеллан, Васко Нуньес Де Бальбоа, Марко Поло, Генрих Мореплаватель

 
    Путешествия,
         впечатления:


По родному краю
История Белозерского края

По странам и континентам
Я опять хочу Париж!
Венгерские впечатления
Болгария за окном

Библиотека путешествий

Тайна острова Пасхи
Путешествие на "КОН-ТИКИ"

На страницах «Литературные забавы»




Впервые на русском языке:
Элизабет Гаскелл
«Север и Юг»



Джейн Остин
Уникальные материалы о жизни и творчестве блистательной английской писательницы XIX века


В библиотеке романы: Джейн Остин:

«Мэнсфилд-парк»
«Гордость и предубеждение»
«Нортенгерское аббатство»
«Чувство и чувствительность» («Разум и чувство»)
«Эмма»
 «Леди Сьюзен»
«Доводы рассудка»
Ранние произведения Джейн Остин: «Замок Лесли»
«Генри и Элайза» и другие

Статьи:

Любовь по-английски, или положение женщины в грегорианской Англии: «Девушка (особенно, если она не богата) нуждается в богатом женихе...»

Знакомство с героями. Первые впечатления: «В полном соответствии с русской пословицей, оценке подвергается внешний вид, второй - не менее важный критерий - манеры и особенности поведения...»

Счастье в браке: «Счастье в браке − дело случая. Брак, как исполнение обязанностей...»

Нежные признания: «Cейчас нам предстоит прочесть шестую главу романа «Гордость и предубеждение», совершенно замечательную, как в художественном, так и в техническом отношении...»

Популярные танцы во времена Джейн Остин: «танцы были любимым занятием молодежи — будь то великосветский бал с королевском дворце Сент-Джеймс или вечеринка в кругу друзей где-нибудь в провинции...»

Джейн Остин и денди: «Пушкин заставил Онегина подражать героям Булвер-Литтона* — безупречным английским джентльменам. Но кому подражали сами эти джентльмены?..»

Дискуссии о пеших прогулках и дальних путешествиях: «В конце XVIII – начале XIX века необходимость физических упражнений для здоровья женщины была предметом горячих споров...»

О женском образовании и «синих чулках»: «Джейн Остин легкими акварельными мазками обрисовывает одну из самых острых проблем своего времени. Ее герои не стоят в стороне от общественной жизни. Мистер Дарси явно симпатизирует «синим чулкам»...»

Гордость Джейн Остин: «Я давно уже хотела рассказать (а точнее, напомнить) об обстоятельствах жизни самой Джейн Остин...»


Литературный клуб:

Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...
  − О жизни и творчестве Джейн Остин
  − О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
  − Уголок любовного романа.
  − Литературный герой.
  − Афоризмы.
Творческие забавы
  − Романы. Повести.
  − Сборники.
  − Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл,
  − Люси Мод Монтгомери
Фандом
  − Фанфики по романам Джейн Остин.
  − Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки


Озон

история нравов,обычаи,мода Англии, России
История в деталях

Одежда на Руси в допетровское время
Старый дворянский быт в России
Моды и модники старого времени
Брак в Англии начала XVIII века
Нормандские завоеватели в Англии
Правила этикета

 

По странам и континентам

Встреча с безмолвными стражами пещер

Тур Хейердал

Художники: П. Бунин, Н. Гришин
Перевел с норвежского Якуб В. Л.
Издательство "Молодая Гвардия", Москва, 1956 г.


OCR  -  apropospage.ru




ТАЙНА   ОСТРОВА   ПАСХИ
(аку-аку)

Глава VII

Встреча с безмолвными стражами пещер

Начало   Пред. гл.

фигура передвигалась вверх и в сторону

Oпираясь животом о груду камней, фигура передвигалась вверх и в сторону,
пока не встала на свое прежнее место на пьедестале. Двенадцать человек, орудуя камнями
и жердями; выполнили эту работу за восемнадцать дней.

 

Большое чилийское военно-транспортное судно появилось на горизонте, когда солнце еще низко стояло над океаном и золотые утренние лучи вперемежку с волшебными тенями скользили по скалам вдоль побережья. Широкое и плоское, однообразное, серого цвета, с металлической вавилонской башней посредине, судно по мере приближения все увеличивалось в размерах. Это был первый привет из далекого мира, первое напоминание о том, что за всеми горизонтами по-прежнему лежит земля. Оборонительный ров Ико занесен землей; люди сменили оружие.

Мы встретили "Пинто" у самых птичьих островов. На палубе огромного судна, на всех его башнях было полно народу. Поравнявшись с судном, капитан Хартмарк дал гудок сирены, и мы, поднимая и опуская флаг, пожелали нашим хозяевам "добро пожаловать". В ответ военный корабль салютовал из пушки и поднял на грог-мачте норвежский флаг. Это было проявлением огромного расположения. Мы сделали полукруг, выжимая из машины максимальную скорость, после чего маленький гренландский траулер экспортировал мирного серого гиганта до якорной стоянки у деревни Хангароа.

Все ее население вышло к молу. "Пинто" дал над островом звучный салют в двадцать один выстрел, губернатор отчалил в моторной лодке от берега, поднялся на борт корабля и поздравил командира с прибытием в протекторат военно-морского флота.

Двадцать минут спустя после прибытия губернатора на борт судна я, как это было условлено, спустился в нашу моторную лодку вместе с капитаном и врачом экспедиции. Мы были встречены с исключительной сердечностью. Когда лодка причалила к боргу, трубач протрубил сигнал, в то время как командир корабля и губернатор ожидали нас на сходном трапе. В каюте командира нас встретили чилийский адмирал медицинской службы и американский военно-морской атташе с супругой. Последний прибыл изучить возможности строительства на острове Пасхи большого аэродрома, чтобы открыть воздушную трассу между Южной Америкой и Австралией.

За стаканом коктейля я в краткой речи поблагодарил за исключительное гостеприимство, оказанное нам здесь губернатором острова и ею людьми, а командир военного корабля сердечно пожелал нам в будущем столько же удач, сколько мы уже имели здесь, на острове. Он предложил снабдить нас всем тем, в чем экспедиция может испытывать недостаток, и велел принести два больших мешка с почтой, с жадностью схваченные нашим капитаном и врачом. Тем самым просто и непринужденно были выполнены все формальности, положено начало приятной беседе.

Вскоре дверь снова растворилась, и вошел староста, одетый в свежевыглаженную рубаху с галстуком, а за ним Ласарус и полдюжины представителей местного населения. Староста прошагал прямо к важному, всему в золоте, командиру и потряс ему руку. Бурно жестикулируя, он громогласно объявил всем, что вот это настоящий командир: он знает, что к чему, ведь до него никто еще не давал орудийного салюта, подходя к острову. Затем староста вытянулся в струнку, держа растопыренные пальцы вдоль канта брюк, за ним стали в положение "смирно" все его люди, и он лихо спел прямо в нос командиру чилийский национальный гимн. Когда смолкло пение, староста и его спутники словно преобразились и, как настоящий джаз-банд, тряся плечами и двигая коленями, они затянули ритмичный королевский гимн о Хоту Матуа, высадившемся еа берег в Анакене. Едва староста пропел последние строфы, как заметил меня, застыл, словно готовая к прыжку кошка, ткнул в меня пальцем и закричал изо всех сил:

- Ми амиго сеньор Кон-Тики![1]

Словно по команде, он и вся его свита засунули руки в карманы и вытащили пачки американских сигарет различных марок, протягивая их командиру "Пинто", как бы показывая: смотрите, какие нам доставили великолепные товары, вот, мол, как надо относиться к островитянам!

Все это командир выслушал со стоическим спокойствием. В это время снова принесли поднос с коктейлями, островитянам предложили угощаться, и глаза старосты засветились удовольствием: командир, что ни говори, чертовски правильный человек, пусть даже привезенные им сигареты нестоль хороши, как у Кон-Тики. Я с опаской наблюдал, как староста залпом проглотил стакан с коктейлем, а он гордо и удовлетворенно посмотрел на меня, успокаивающе кивнул и сказал, что мяе не следует за него беспокоиться: он знает, что значит пить хорошее вино. Затем он и его спутники, довольные, отправились осматривать огромный корабль.

Затем я увидел старосту в баре офицерской кают-компании, он стоял в окружении восхищенной толпы. С этим рейсом на судне было много пассажиров с известными именами, среди них профессора Вильгельм и Пенья с группой чилийских студентов-археологов, прибывших познакомиться с результатами наших раскопок. Оба любезных профессора были мне знакомы по Чили и встретили меня горячими южноамериканскими объятиями. Вместе со студентами они с большим интересом слушали о различных эпохах в истории острова Пасхи, а также о найденных нами необычных для местной культуры статуях. Здесь, в баре, я не смел ни словом обмолвиться об удивительных фигурках, принесенных нам из родовых пещер. Одно-единственное неосторожное слово лишило бы меня сейчас всех шансов на раскрытие их тайны. План проникнуть в такую пещеру по-прежнему висел на ниточке, и если что-нибудь дойдет до местных жителей, они испугаются, замкнутся, а тем самым и пещеры окажутся за семью замками.

Я уже собрался уходить, как вдруг не на шутку испугался. Мне послышался новый и странный оттенок в хвастливом голосе старосты, вертевшегося у стойки бара. Я увидел, как он силится поставить пустой стакан, и понял, что стойка у него далеко не в фокусе. Громким и ясным голосом староста произнес:

- Друзья мои, я богатый человек! У меня есть пещера.

Некоторое время я стоял как вкопанный, выжидая, что же произойдет дальше. Но ничего не случилось. Остальные продолжали беседовать между собой совсем о других вещах, а сам староста не произнес больше ни слова. Он, видно, не впервые выдавал себя за рюмкой вина, но либо его никто не слышал, либо слова его воспринимались как простая болтовня, если вообще кто-нибудь из присутствующих воспринимал слова "у меня есть пещера" как нечто необычное. Но, кажется, староста опамятовался и испугался собственных слов, так как сразу после моего отъезда на свое судно он в другой лодке отправился на берег.

В этом году команде и пассажирам "Пинто" был предложен неважный выбор резных изделий из дерева. Лучшие давно уже были приобретены членами нашей экспедиции, поэтому профессор Пенья отправился к старосте на дом.

Здесь он нашел множество замечательных фигурок, готовых и полузаконченных. Но староста отказался их продать: они сделаны для Кон-Тики; к тому же он имел больше заказов от людей Кон-Тики, чем вообще мог выполнить.

Пенье оставалось только смириться с этим. Затем профессор услышал о "хорошем счастье" Кон-Тики, ибо стоило только людям Кон-Тики перевернуть камень или воткнуть в землю лопату, как они обнаруживали что-нибудь необычное. Пенья терпеливо выслушал и это, но словоохотливый с похмелья староста все больше расходился, расписывая бесчисленные удивительные находки людей Кон-Тики.

В конце концов, профессора охватили сомнения. Рассказ старосты мог у кого угодно создать впечатление, что трава острова Пасхи растет на почве, насыщенной художественными сокровищами, а сказать, что из действительно ценных археологических памятников мы нашли только развалины и гигантские фигуры, по-прежнему лежавшие на своих местах, староста попросту забыл. Пенья мог подумать, что судно экспедиции полно драгоценных находок и музейных сокровищ, на которые мы натолкнулись лишь потому, что нам первым пришла мысль копать землю безлесного острова.

Вечером профессор Пенья второй раз спустился на берег, на этот раз с телеграммой в руках. Несколько человек, видевших телеграмму, в испуге прибежали ко мне и рассказали, что телеграмма эта от министра просвещения Чили и что тот уполномочил Пенью конфисковать археологические находки экспедиции и доставить их на военный корабль. Губернатор пришел в ужас, командир бессильно разводил руками, а отец Себастьян вообще ничего не мог понять. Если подобные полномочия действительно даны министром, то никто на острове не сможет остановить Пенью. В таком случае экспедиции пришлось бы расстаться даже с последним осколком кости и образцом древесного угля, которые археологи вынули из недр земли за последние месяцы. Наши чилийские друзья пришли в отчаяние, они хотели сделать все, что в их силах, чтобы внести ясность в положение. Было решено провести с профессором Пеньей совещание "за круглым столом" в маленькой комнате отца Себастьяна. Все искренне надеялись, что удастся договориться и материалы экспедиции не будут конфискованы.

Тем временем известие дошло до местных жителей. Негодующие, они приходили ко мне и заверяли, что никто не смеет забирать то, что я у них купил; они вправе как угодно распоряжаться своим имуществом. Особенно боялись за свои пещерные камни Эстеван и Ласарус. Но Ласарус сообщил, что если я призову на помощь своего аку-аку, то никто, конечно, не сможет тронуть ни одну вещь на моем судне.

Староста страшно расстроился, понимая, что сам всему виной: теперь он должен идти прямо к Пенье и объяснить, что если я и взял на борт что-нибудь ценное, то это исключительно предметы личной собственности жителей, купленные в деревне; там нет ничего такого, что я будто бы присвоил в результате раскопок.

- Мы можем продавать и отдавать свои вещи, кому хотим,- сказал староста и отправился искать Пенью.

Тем временем было решено, что командир чилийского судна и его люди отправятся на "виллисе", осмотрят места работы экспедиции, и лишь спустя несколько дней мы соберемся на назначенное совещание. "Пинто" должен был стоять у острова Пасхи больше недели. Пенья и студенты в сопровождении Гонсало совершат верхом поездку по острову, а затем под руководством Билля примутся за раскопки в равнине Тепеу, где стояли когда-то хижины из камыша.

На следующий день море было бурным, и волны с грохотом обрушивались на берег. Пассажиры "Пинто" не могли покинуть судно, тем же, кто сошел раньше, пришлось остаться на берегу. Они направились к отцу Себастьяну, о котором слышали как о сказочной фигуре и некоронованном короле острова. В конце концов, отец Себастьян настолько устал от вопросов и фотосъемок, что сбежал из дому ко мне. Он спросил, нельзя ли нам переправиться на судно экспедиции, где мы сможем спокойно посидеть подальше от людей. Отца Себастьяна не пугало бурное море - лишь бы нашелся знающий человек, который поведет лодку между, рифами и доставит нас на судно. Внизу, на молу, на который обрушивались крутые кипящие волны, стоял несчастный староста и молил взять его с собой: ему надо со мной поговорить.

- Дон Педро может поехать с нами,- приветливо сказал отец Себастьян и, ухватившись за протянутую капитаном руку, забрался в своей длинной сутане в пляшущую лодку.

На судне все уже поели, и стюард накрыл для отца Себастьяна, старосты, капитана и меня стол с холодными закусками. Отец Себастьян любил хорошо поесть, а холодная закуска с пивом была его любимой едой. Я тоже обладаю неплохим аппетитом и очень ценю вкусную пищу среди прочих материальных благ. Для двух наших гостей я был желанным собеседником, они ели, наслаждались, снова ели я настолько были довольны своим существованием, что оба буквально сияли, а судно тем временем медленно раскачивалось из стороны в сторону на волнах. У нас было на борту пиво, и отец Себастьян одобрительно кивнул, давая понять, что староста также может получить банку. Мы оба знали, что теперь он все равно может купить вино на "Пинто".

Староста был на седьмом небе от счастья, ел и понемногу наполнял стакан из банки. Но отец Себастьян жевал все медленнее, затем улыбнулся и смущенно попросил его извинить: волнение на море оказалось сильнее, чем он предполагал. Капитан проводил его на палубу подышать свежим воздухом у поручней. Староста же снова невозмутимо положил себе полную тарелку, продолжая жевать, наклонился ко мне и заговорил об аку-аку. Мне, мол, нечего бояться, что у меня заберут какие-нибудь вещи, разве наши объединившиеся аку-аку не задержали на целый день большое военное судно?

Я ухватился за эту нить и хвастливо прошептал, что мой аку-аку рассказал мне, какие вещи были у старосты в его тайной пещере, помимо того моко, которого он мне сам обещал. В весьма неопределенных выражениях я описал несколько камней, которые оказались одинаковыми в пещерах Эстевана и Ласаруса: раз в двух пещерах могли оказаться одинаковые вещи, то такие же могли быть и в пещере старосты. Староста замер на стуле и даже перестал жевать. Неужели мой аку-аку побывал в его тайной пещере?

Ему пришлось признать, что мои описания верны, и, принявшись снова лихорадочно жевать, он начал задавать вопросы, выуживая, что я еще узнал от своего а к у-а к у. Больше я ничего не знал, но рассчитывал, что перед отъездом староста сам раскроет тайны своей пещеры. Наконец он успокоился и сидел тихо, как мышь.

Вошел стюард и подложил закусок. Староста вновь наложил себе полную тарелку и целиком предался неизведанной радости поглощения холодных закусок. Он поднял банку с пивом и бросил на меня грустный взгляд: она была пуста. Я собрался выйти, чтобы узнать, как чувствует себя отец Себастьян, и увидел, что стюард поставил открытую банку пива на бочонок с маслом, рядом с дверью. Шагая через порог, я обернулся, поставил полную банку перед старостой, который усердно уплетал свои бутерброды, выбросил пустую в море и вышел из помещения. Стоя у поручней, я болтал с отцом Себастьяном, который, освежившись бризом, чувствовал себя лучше.

Вдруг мы услышали из салона страшный вопль старосты. В три прыжка я очутился у двери и увидел, что староста сидит словно пригвожденный и тычет пальцем в банку с пивом; лицо искажено, глаза готовы выскочить из орбит.

- Кто ее здесь поставил, кто ее здесь поставил?- кричал он диким голосом.

Я подумал, что, быть может, стюард поставил банку за дверь потому, что пиво испортилось - такие случаи бывали,- и теперь староста вообразил, что мы хотим его отравить. Я понюхал пиво.

- Кто ее здесь поставил? Когда ты выходил, все банки на столе были пустые,- продолжал он таким истеричным голосом, будто со всех сторон его окружали духи.

До меня внезапно дошло, что он, вероятно, не видел, как я заменил его пустую банку.

- Разве сюда никто не приходил после того как я ушел?- спросил я осторожно.

- Нет! Ни одна душа.

- Ну, тогда, видно, это сделал мой аку-аку.

Староста в этом ей секунды не сомневался. Подобного аку-аку он никогда не встречал. Он смотрел на меня прямо с завистью. Ведь у меня был невидимый слуга, который мог доставать пиво, стоило мне того захотеть. Постепенно он успокоился и продолжал есть, но теперь уже внимательно следил за тем, не происходит ли вокруг него еще чего-нибудь таинственного. Последний кусочек масла он завернул в бумажную салфетку и сунул себе в карман. Он был сыт и вышел на палубу. Капитан поднял якорь и осторожно повел судно ближе к берегу, под прикрытием небольшого мыса.

Эпизод с банкой пива произвел на старосту более сильное впечатление, чем вырезанные на камнях киты и все виденное им до сих пор. Когда прибой дал нам возможность высадиться на берег, он отвел меня в сторону и шепнул, что его собственный а к у-а к у теперь все время уговаривает его принести мне что-нибудь из пещеры. Сам он того же хочет, но должен получить сначала согласие своей бабушки, Я не подозревал, что у него есть бабушка, и спросил, где она.

- Там, наверху, над Ханга Пико, у самой дороги, подцементной плитой, - ответил он.

Я вздрогнул, на какую-то долю секунды мне представилась старая женщина, беспомощно барахтавшаяся под упавшей плитой, но затем я понял, что бабушки нет в живых и она похоронена там наверху. Староста доверительно прошептал, что не может спросить ее днем или при свете луны? для этого необходим полный мрак. Но при первой возможности он ее спросит, и если бабушка согласится, пойдет в пещеру и выполнит просьбу своего а к у-а к у.

На следующий день мы подняли якорь и возвратились в наш лагерь в Анакене, а "Пинто" начал разгрузку. Гонсало отправился верхом с профессором Пеньей и студентами, а археологи экспедиции, оставшиеся пока без рабочих, показывали посетителям раскопки.

Это были праздничные дни. На "Пинто" для членов экспедиции был дан обед, а губернатор и мы в Анакене принимали командира корабля и его экипаж. Когда Пенья и студенты проезжали Анакену, вновь состоялся веселый праздник, и они остались у нас ночевать. Один из студентов - археолог из Боливии - пришел в неописуемый восторг, увидев красную статую в Винапу и коленопреклоненного гиганта в Рано Рараку; он сам участвовал в раскопках в Тиауанако и тотчас же опознал обе фигуры: такие же есть у него на родине, Пенья был в прекрасном настроении. Все увиденное ему страшно понравилось, но все же он шепнул мне, что, к сожалению, ему предстоит "неприятная миссия" и он давно разыскивает меня, чтобы договориться о встрече в связи с весьма неприятной телеграммой. Мы условились о встрече и расстались добрыми друзьями.

Два дня спустя староста попросил меня послать "виллис" и забрать в деревне "тяжелый мешок с важными вещами". На машине отправился капитан, он должен был одновременно захватить трех монахинь. Они собирались уехать на "Пинто" и до своего отъезда с острова хотели посмотреть статую, которую староста уже почти поставил.

Когда "виллис" вернулся, в багажном ящике на большом мешке сидели староста и Ласарус с таинственными физиономиями. Кроме них, "виллис" доставил монахинь и священника с "Пинто". Святая компания отправилась смотреть статую, а оба островитянина вошли с мешком ко мне в палатку.

Итак, староста, наконец, решился! Он посетил пещеру и был так возбужден, словно у него подскочила температура, Ласарус, наоборот, испытывал явное облегчение, казалось, он дышит свободнее; теперь он знал, что не он один выносил камни из родовой пещеры.

Оба страшно испугались, когда, погрузив мешок на "виллис", услышали от капитана, что он берет с собой еще монахинь. Но все сошло гладко, им сопутствовало "хорошее счастье".

В мешке лежал сверток с пятью камнями; они были из второй пещеры Ласаруса, расположенной в Винапу. Он впервые брал оттуда вещи. Остальные тринадцать камней оказались из пещеры самого старосты. Это были красивейшие скульптуры из всех, что я видел до сего времени на острове. Одна изображала голову собаки с раскрытой оскаленной пастью и скошенными глазами, столь дикими, что голова скорее походила на волчью или лисью морду. Я не мог наглядеться на это великолепное творение. Изображений собак и собакоподобных животных было много. Одно из них с вытянутой мордой, длинным телом и хвостом походило больше на крокодила, если бы не прямые ноги. Был там и ползущий моко с широкой головой, огромной пастью и зубчатым хребтом, очень напоминавший к а и м ан а; была здесь птицы, птице-человеки, а также причудливая каменная голова. Среди фигур Ласаруса встречались очень своеобразные, в том числе плоский камень с рельефным изображением двух свившихся вместе змей.

По мнению местных жителей, не было такого вопроса, на который я не мог бы ответить. Мне приходилось проявлять крайнюю осторожность, чтобы каким-нибудь глупым вопросом не обнаружить, как все это для меня ново. Однако сейчас я настолько увлекся, что внезапно спросил, для чего служили эти камни. К счастью, мой вопрос не возбудил никаких подозрений.

- Они придают силу предметам, которые изображают,- с жаром прошептал староста мне на ухо. Он достал весьма реалистическое изображение омара, или, вернее, лангуста, с изогнутыми под животом клешнями и вытянутыми вдоль панциря спины усами.

- Фигурка придает лангусту силу, и поэтому их много на побережье.

Затем он указал на двух змей и объяснил, что двойная фигура придает двойную силу. Я знал, что змея для этих островов - существо совершенно неведомое, и нарочно спросил, не придает ли это изображение двойную силу "угрю", Нет, это не угри; у угря нет широкой головы и узкой шеи, как у этих фигур. Здесь изображены сухопутные животные, похожие на тех, которых чилийцы называют "кулебра"[2], Ласарус добавил, что огромное изображение такой же змеи высечено на скале по дороге в долину Ханга-о-Тео.

Внезапно я вспомнил, что отец Себастьян однажды рассказал о том же и просил меня отправиться туда вместе с археологами. Эрория знала, где находится это место, но я просто не успел туда съездить.

Ласарус вдруг восхищенно заметил, что впервые на острове открыто говорят между собой о подобных вещах. Он признался старосте, что несколько раз ходил в свою пещеру за фигурками для меня, и староста сказал, что решил сделать то же самое. Разговорившись, они обнаружили, что в пещерах у них много одинаковых скульптур.

Я знал, что в Полинезии приписывалась прежде магическая сила и человеческим волосам; эта моя осведомленность в свое время произвела большое впечатление на старосту и Ласаруса. Староста рассказал, что в каменной чаше в его пещере хранятся пряди волос всей его умершей родни, в том числе и рыжеволосой дочери. Затем он сделал страшную гримасу и с дрожью в голосе поведал, что в пещере у него есть также голова, настоящая голова. Черепов было много во всевозможных тайниках на острове, но я понял, что староста говорит не о них, и спросил, имеет ли он в виду голову из камня. "Совсем нет, это настоящая голова, голова человека",-объяснил он, весь дрожа, и снова со страшной гримасой схватился за волосы.

Неужели у него в пещере хранится засушенная голова, как на некоторых других полинезийских островах?

Ласарус же заявил, что в тех двух родовых пещерах, в которых он побывал, нет ни волос, ни голов, там лежат лишь черепа и кости его предков.

Староста доверительно сообщил мне, что на острове по-прежнему посещаются, по крайней мере, пятнадцать тайных родовых пещер, а гораздо большее количество их затеряно. Насколько ему известно, такие пещеры есть только у потомков длинноухих, в том числе у нечистокровных длинноухих. Он не думает, чтобы пещеры были и у короткоухих. Важнейшую из своих собственных пещер он унаследовал по прямой линии от Оророины, единственного мужчины-длинноухого, пережившего сражение у рва Ико. Староста получил эту пещеру от своего отца, который, в свою очередь, получил ее от своих предков и так далее, вплоть до начала войны, когда Оророина и другие длинноухие вынуждены были спрятать все свои сокровища в тайных пещерах, чтобы они не достались короткоухим. С пятилетнего возраста староста работал со старшими и учился у них, однако отец счел его достойным увидеть реликвии, лишь когда ему исполнилось пятнадцать лет. Он дошел с отцом почти до самой пещеры и подождал, пока отец сходит туда и принесет несколько вещиц, на которые ему можно посмотреть. Такой обычай существовал на протяжении одиннадцати поколений.

Староста помолчал, а затем продолжал:

- Я впервые рассказываю об этом посторонним. А прежде чем разрешить мне войти в пещеру, отец отрезал у меня прядь волос.

Он дернул себя за чуб, а Ласарус так внимательно следил за малейшим его движением, что мне стало ясно: для него это также ново, как и для меня.

Отец старосты завернул волосы в банановый лист и перевязал их веревкой. На этой веревке отец сделал одиниадцать узлов, сверток отнесли в пещеру и положили в каменную чашу, накрытую сверху такой же чашей. Волосы всех рядовых членов рода лежат в другой чаще, стоящей рядом, а в этой хранятся одиннадцать прядей волос, большинство рыжие. На первой из них один узел; эти волосы принадлежали Оророине; на второй - с волосами его сына - два узла; и так далее до свертка с десятью узлами - с волосами отца старосты; в последнем же, с одиннадцатью узлами, лежат его собственные волосы.

О всех тайнах, связанных с входом в пещеру, староста впервые узнал лишь тогда, когда пучок его волос занял свое место в чаше. Была проведена церемония в честь охранявшего пещеру аку-аку; ему сообщили, что еще один человек получил законное право доступа в пещеру через ее тайный вход. Затем Педро в первый раз позволили войти внутрь и осмотреть древнюю пещеру Оророины.

В течение жизни целого поколения староста один хранил ее тайну, но сейчас перед ним возникла почти неразрешимая проблема. Его собственный рыжеволосый сын Хуан был "дитя времени" и не ценил старины. Хотя он взрослый и женатый человек, в таких секретных и серьезных делах на него полагаться нельзя. Если Хуан узнает, где пещера, он поддастся соблазну заработать кучу денег и станет продавать содержимое пещеры людям с континента. Поэтому старосте, может быть, придется со временем передать пещеру своему младшему брату Атану Атан: у него доброе сердце и он уважает заветы предков.

К обеду мы ждали гостей с военного судна, и мне надо было уходить. В заключение староста заявил, что теперь он, Ласарус и я связаны узами братства, это относится и к нашим аку-аку, которые в этот момент стоят рядом с нами.

- Мой аку-аку стоит вот здесь,- сказал он с довольным видом, тыча пальцем куда-то вниз, рядом со своим левым коленом.

Затем мы вышли из палатки, и, быть может, у нас под ногами прыгали аку-аку, если только эти невидимые карапузы не выбрались прямо сквозь стенку. Ведь аку-аку обладают фантастической способностью перемещаться в пространстве: староста говорил, что его аку-аку может за две минуты слетать в Чили и обратно.

Уходя, староста объяснил Ласарусу, как за один день закончить установку статуи после того, как он уедет на "Пинто", и тот принял на себя командование.

Вечером мы отправились в маленький домик отца Себастьяна на совещание с профессором Пеньей. Сам отец Себастьян лежал с температурой, но маленький его кабинет оказался битком набитым людьми.

Председателем на совещании был командир военного корабля: он представлял сейчас верховную власть на острове. Он с самого начала был настроен к нам благожелательно, особенно после того, как осмотрел работы археологов. Теперь командир намеревался направить командованию военно-морского флота радиограмму и попытаться добиться для нас разрешения забрать с собой с острова целую статую. Ему было известно, что мы хлопотали об этом и получили отказ, потому что статуи охраняются государством. Но теперь он воочию убедился, что мы обнаружили неизвестные до сего времени изваяния и поэтому после нашего отъезда все равно останется больше статуй, чем было до сих пор. Рядом с командиром и его адъютантом сидели губернатор, профессор Вильгельм, профессор Пенья, его студент, а также Гонсало в качестве официального связного экспедиции, Эд и я сам.

Пенья выразил сначала восхищение работой экспедиции, а затем с сожалением достал телеграмму с полномочием конфисковать весь наш, археологический материал. Профессор Вильгельм, ученый с мировым именем, тотчас же поднялся со своего места и выступил в нашу защиту. Археологи, заявил он, не смогут завершить работу, если не возьмут с собой в лаборатории собранный ими научный материал. И почему никто не предупредил их об этом раньше? Ведь прежде чем экспедиция отправилась на остров Пасхи, Хейердал ездил в Чили, чтобы лично договориться обо всем.

Пенья согласился, но объяснил, что произошло досадное недоразумение. Министерство иностранных дел дало разрешение, хотя вся компетенция в этом вопросе принадлежит министерству просвещения.

Я заметил, что лично побывал и у министра просвещения; последний принял меня исключительно любезно и просил сообщить, если возникнут какие-либо затруднения или понадобится помощь.

Вильгелъм тотчас же поспешил заверить, что все хотят нам помочь, надо только сделать это законным путем. А такую возможность содержит в себе одна из формулировок закона, в составлении которого он сам принимал участие.

Тогда слово попросил студент Пеньи. Он сказал, что недостаток в чилийских музеях материалов с острова Пасхи делает конфискацию нашего имущества необходимой: у самих чилийцев материалов с острова Пасхи меньше, чем у, кого-либо другого, заверил он, и Пенья утвердительно кивнул головой.

При поддержке Эда и Гонсало я повторил, что при раскопках экспедицией обнаружены только статуи и стены, которые все видели. Мы лишь откопали и частично восстановили эти памятники. Нашли же мы кости, древесный уголь и остатки древних орудий. Они не представляют собой музейной ценности, но необходимы археологам для дальнейшего изучения прошлого острова Пасхи. Все найденное нами будет перечислено в научном докладе, а если что-либо не будет в нем упомянуто,- значит, оно не имеет никакой ценности. Поэтому я предложил, чтобы нам разрешили взять с собой все наши находки, а потом, после завершения нами научных работ и опубликования материалов, представители Чили могут отобрать у нас все то, что они захотят получить. И Пенья и студент ухватились за эту мысль: они как раз и хотели предложить что-нибудь в этом роде, и тем лучше, что такое предложение исходит от меня.

Я добавил, что хотя мы не обнаружили в земле каких-либо поддающихся переноске музейных сокровищ, но зато местные жители принесли мне много удивительных вещей, которые, по их словам, являются их личной собственностью. - То, что принесли вам местные жители, нас не интересует, если только они не принесли вам ронго-ронго.

- Нет, никаких р о н г о-р о н г о я не получал, но они принесли мне много другого.

- Меня это не интересует,- сказал Пенья.- Я прибыл сюда не как таможенный чиновник. Все купленное вами у местных жителей могли бы приобрести и мы; нас касается лишь то, что вы нашли в земле, поскольку до вас здесь никто раскопок не производил.

Тотчас было сформулировано соглашение, по которому я лишался права собственности лишь на тот археологический материал, который члены экспедиции нашли при раскопках, Я пригласил Пенью осмотреть весь материал экспедиции, как найденный в земле, так и купленный или подаренный нам населением. На этом совещание закончилось. Несколько человек осталось для составления письменного соглашения, а я вышел на улицу, где капитан и машинист ждали нас в "виллисе". Взобравшись на сиденье, я вздрогнул, обнаружив рядом черную тень. Это был Ласарус. Я шепнул ему, что все обошлось хорошо, но он перебил меня:

- Я знаю. Я подслушивал у окна. Если бы маленький толстяк сказал, что заберет у тебя что-нибудь, я помчался бы к старосте, и мы привели бы сюда двести человек.

За себя и за Пенью я поблагодарил судьбу за то, что мы пришли к дружескому соглашению, и постарался убедить Ласаруса никогда впредь не придумывать ничего подобного.

Несколько дальше, на дороге, около своих ворот стоял, явно нервничая, староста.

- Не волнуйтесь, не волнуйтесь,- сказал он предупредительно, считая, видимо, что мы в таком же возбужденном состоянии, как и он, и добавил: - Что случилось?

Услышав, что никто не отнимет у меня даже ни одного м о а и к а в а-к а в а, он вытянулся и выпятил грудь.

- Вот видишь,- произнес он торжествующе,- что значит наши объединившиеся аку-аку!

Он с виноватым видом попросил капитана и машиниста подождать в машине, ему надо кое-что сказать мне и Ласарусу у себя в доме.

В комнате старосты стоял круглый стол, три стула и шкаф. Хозяин выкрутил в лампе фитиль, достал недавно приобретенную бутылку вина и налил три стакана. Мы должны были плеснуть немного вина себе на пальцы и смочить волосы "для хорошего счастья", затем чокнулись и выпили остальное.

Староста уже подготовил план. Ночь была безлунной и черной. Ласарус побудет с теми двумя в "виллисе", а староста возьмет меня с собой поклониться бабушке. Надо спросить ее, можно ли мне войти в пещеру. Я согласился, и мы присоединились к остальным, благоухая вином.

Доехав до развилки дорог перед бунгало губернатора, мы свернули и проехали немного к маленькому молу. Здесь мы остановились и выключили фары; лишь звезды мерцали над нами. Вскоре несколько местных жителей проехали мимо верхом; я едва мог различить их во мраке, хотя топот раздался совсем рядом с машиной. Когда они скрылись, староста объяснил, что теперь мы поднимемся пешком на холм, якобы посмотреть на звезды, и капитан с механиком сделали вид, что поверили.

Я последовал за старостой; мы прошли еще довольно большое расстояние вправо от дороги, пока не заметили несколько камней, походивших на древнюю стену. Здесь староста остановился и прошептал, что по другую сторону камней он не сможет сказать мне ни слова, а будет лишь подавать знаки. Он прокрался еще метров на пятьдесят вперед. Я осторожно шел за ним, буквально наступая ему на пятки.

Мы подошли к какому-то предмету, похожему на светлую, неправильной формы каменную плиту. Может быть это был затвердевший цемент, но в такой темноте разглядеть что-нибудь было невозможно. Здесь староста остановился. Показав на землю передо мной, он низко поклонился, вытянув руки вперед ладонями вниз. Я подумал, что того же он ждет от меня, стал рядом и по возможности точно повторил его движения. Затем он бесшумно обошел вокруг светлого предмета, я последовал за ним и, несмотря на мрак, заметил, что мы двигались по хорошо утоптанной тропе. Вернувшись на прежнее место, мы оба вновь низко поклонились с вытянутыми вперед руками. Все это повторялось три раза, затем он в безмолвии застыл, как силуэт на фоне звездного неба, сложил на груди руки и уставился на светлое пятно на земле. Я сделал то же самое.

Я по-настоящему был взволнован всем происходящим. Далеко позади я видел огни большого военного корабля, стоявшего около берега. Но это уже не был остров Пасхи, я стал свидетелем ритуала, совершавшегося в неизведанной части света сто лет назад. И все же я знал, что неподвижно стоявшая рядом со мной черная фигура принадлежала мирному старосте островка с аккуратно подстриженными усиками и бородкой. Он не двигался, ничего не говорил, стоял, как бы углубившись в мысли, будто пытаясь кого-то загипнотизировать. Я решил, что без вмешательства моего а к у-аку мы вряд ли сумеем добиться уступки со стороны упрямой бабушки. Я раскрыл рот и начал бормотать какие-то слова. Этого никак не следовало делать.

- Теперь конец, она исчезла,- перебил меня староста, и не успел я опомниться, как он бросился бежать прочь.

Мне пришлось поспешить следом за ним, чтобы не потерять его совсем из виду.

Немного ниже, около камней, он остановился, тяжело дыша.

- Она сказала "да",- произнес я.

- Она сказала "нет",- ответил он и повторил затем то, что так часто говорил раньше: его собственный а к у-а к у твердил: "Да, да".

Староста вытащил из кармана коробок спичек и высыпал все ее содержимое в руку.

- Вот так ты должен опустошить свою пещеру для сеньора Кон-Тики,- говорит мой а к у-а к у,- но бабушка говорит "нет" и "нет".

Три раза он ее спрашивал, а она все отвечала "нет". Но теперь она сказала, чтобы он отправлялся на "Пинто" на материк, а когда возвратится, пусть подарит сеньору Кон-Тики одну из пещер со всем ее содержимым.

Мы долго стояли, препираясь о том, что сказала бабушка, и, в конце концов, он согласился спросить ее еще раз, но в другую ночь и один. А до отхода "Пинто" оставалось совсем немного дней.

Два дня спустя мой "виллис" остановился у дома старосты; последний все это время ни разу не показывался. Я застал его и Ласаруса за бутылкой вина в маленькой комнате с круглым столом. Староста поспешил заверить меня, что сегодня счастливый день для Ласаруса: он решил показать мне одну из своих пещер за два дня до отплытия экспедиции с острова. Но для старосты день был несчастливым. Бабушка продолжает говорить "нет", и, кроме того, его братья убеждены, что он умрет, если только возьмет меня в пещеру, а он их глава и умирать ему нельзя. Вдобавок ко всему местные жители объявили забастовку и отказались разгружать "Пинто", если им не прибавят оплату. Старосте только что сообщили: его не возьмут на "Пинто", если он не сумеет справиться с забастовкой.

Забастовка продолжалась и распространилась на овцеводческую ферму военно-морских сил, где никто больше не следил за работой ветряных мельниц, качавших для десятков тысяч овец полупресную воду из древних колодцев.

"Пинто" задержался у острова. Но чилийцы на борту "Пинто" всячески старались оказать нашей экспедиции помощь. Когда жара выбила пробки из пробирок нашего врача и, вся специальная жидкость для консервации крови вытекла, профессор Вильгельм спас для экспедиции драгоценные образцы крови, доставив нам новое количество жидкости. Радиотехники с "Пинто" исправили нашу радарную установку, которая, отлично нам послужив, вдруг отказала. Машинист и стюард разрешили многие из своих проблем, получив от любезных коллег с военного корабля новые запасы. Они вернулись очень довольные и доложили, что на полгода обеспечены теперь всем необходимым. Несмотря на забастовку и задержку с отплытием, моторная лодка все время сновала между "Пинто" и берегом, отвозя на остров муку и сахар и доставляя на борт огромные тюки шерсти.

Наконец день отплытия был назначен.

Накануне мы опять перевели наше судно из бухты Анакены и бросили якорь рядом с военным кораблем. Пенья находился в это время у нас на борту и не спеша осматривал коллекции археологов. Как только он прибыл на судна, я пригласил его в каюту и передал конверт с подробным отчетом министру просвещения о результатах работы экспедиции. Сам Пенья получил копию, которую я попросил его тут же прочесть. В отчете я детально описывал различные типы полученных мною удивительных камней из пещер и сообщил, что, по утверждению местных жителей, эти скульптуры являются наследством, которое спрятано в их тайных родовых пещерах. Пенья спросил, видел ли я сам такую пещеру. Я ответил, что не видел, но рассчитываю проникнуть в одну из них после ухода военного судна. Пенья уже не проявил к этому интереса, но поблагодарил за отчет и попросил показать ему ящики с тем материалом, который был найден археологами. Мы прошли на носовую палубу, где штурман заблаговременно собрал все находки археологов, и вскрыли два ящика. Пенья увидел, что в них находятся лишь мешочки с древесным углем и обожженными обломками костей и камня и на этом окончил свой осмотр. С трудом уговорил я его подойти к полкам моего собственного небольшого склада, чтобы показать картонки с тем, что принесли местные жители, "Пинто" покидал остров на следующий день, и поэтому опасность огласки была очень невелика. Я вынул изображение головы со страшной открытой пастью. Пенья вздрогнул и взволнованно выхватил камень у меня из рук. Ничего подобного с острова Пасхи он никогда не видел. А не нашли ли что-нибудь такое и в земле?

Нет, не нашли. Фигурки такого типа мне принесли сами островитяне.

Пенья тотчас утратил к ним всякий интерес и положил голову с раскрытой пастью обратно в коробку. Он с восхищением посмотрел на большой деревянный моаи к а в а-к а в а: и, узнав работу старосты, высказал сожаление по поводу забастовки, из-за которой замечательный резчик по дереву не сможет попасть на материк. Пенье известно, что староста знает гораздо больше интересных вещей, чем кто-либо другой на острове. Продолжать осмотр Пенья категорически отказался.

Тем временем мы бросили якорь рядом с военным судном, и командир его, а также все наши друзья с "Пинто" прибыли на моторке, чтобы с нами попрощаться. Пока я беседовал с Пеньей, к нам подошли его ассистент и два студента. Я обратился к ним с нарочитой серьезностью и попросил внимательно выслушать меня и не забыть того, что я скажу. Я рассказал, что жители этого острова хранят большие тайны.

- Братья Пакарати,- поспешил заметить один из собеседников.

- Возможно, но тайны хранят и староста и многие другие,- добавил я и рассказал, что тайны эти заключаются в отмирающих обычаях и в суевериях.

Кроме того, я совершенно убежден, что населению острова известны входы в пещеры, где спрятаны маленькие скульптурки, хотя мне самому еще не удалось туда проникнуть.

Один из студентов прервал меня и посоветовал не слишком прислушиваться к болтовне и легендам островитян; другой с лукавой улыбкой заметил, что местные жители - мастера изготовлять подделки.

Я вновь попросил их запомнить все сказанное мною: на острове имеются тайные пещеры со скульптурами. Я сделаю все, что в моих силах, дабы проникнуть в такую пещеру, но если мне до отъезда не удастся сделать этого, их долг позаботиться, чтобы на остров как можно быстрее был направлен этнолог, который продолжит мои поиски.

Некоторые со мною согласились, кое-кто улыбнулся, а Пенья похлопал меня по плечу и весело рассмеялся. Он предлагал местным жителям сто тысяч песо, или двести долларов, если они принесут ему ронго-ронго, но это не помогло. Один из студентов заметил, что если бы только "Пинто" задержался здесь еще дней на пять, он раздобыл бы ронго-ронго из тайной пещеры.

Вскоре наше судно было полно гостей с "Пинто" и из деревни. Больше об интересующем меня деле мы не говорили. Я раскрыл перед ними все свои карты - теперь пусть думают что хотят.

На следующий день "Пинго" отплыл, увозя на борту нашего водолаза, который как-то на досуге забрался в запретные глубины и повредил себе барабанные перепонки. Было жаль, что уезжает один из членов нашей группы, но его место занял хороший молодой чилийский студент, который прибыл на "Пинто". Эдуардо Санчес изучал в Чили археологию и должен был принять участие в экспедиции в качестве помощника археолога на суше и юнги на судне. Он был закадычным другом Гонсало, и лучшего помощника для нашей экспедиции мы вряд ли могли бы пожелать.

Мы прошли вдоль всего острова в левом кильватере серого гиганта. Теперь у нас было множество друзей среди тех, кто тесной группой стоял на широкой палубе и уступах высокой башни и махал нам на прощание. Солнце опускалось в волны океана, и мы сиреной и флагом послали им прощальный привет. Маленький гренландский траулер повернул назад и пошел вдоль мрачных скал побережья, а военный корабль заскользил на восток, навстречу фиолетовым вечерним облакам, напоминавшим разрыв бомбы, между тем как далеко на западе на краю неба еще пламенели последние залпы солнца.

И вот мы остались в ночи наедине с удивительным маленьким островом: население его мирно спало в деревне на другой стороне острова, здесь же лишь немногочисленные аку-аку охраняли таинственные камни в темных нишах скал, а где-то вдали мерцал слабый огонек нашего сторожа в Анакене.

Когда исчезли последние огни "Пинто", корабль словно ушел в небытие. Окружающий мир не существует для жителей острова Пасхи, если только он не удостоит их своим посещением. Многих здесь манят к себе миражи зеленых пальм Таити или больших домов Чили, но жизнь по ту сторону горизонта представляется чем-то далеким и нереальным, похожим на жизнь потустороннего мира. Для местного населения остров Пасхи является настоящим "пупом земли". Крепкие узы рождения привязывают их к этой надежной, прочно сидящей на дне точке в океане, настоящему центру мира. Могущественные страны, такие, как Чили, США, Норвегия и Таити, лежат либо на востоке, либо на западе. Но "пуп земли" находится здесь, точно в точке пересечения линий раздела земного шара на восток и запад, север и юг.

После ухода "Пинто" жизнь на острове быстро вошла в свою обычную колею. К о к о н г о еще не начал свирепствовать всерьез. К о к о н г о - страшный бич островитян, ежегодная эпидемия гриппа, которая вспыхивает после контакта с материком. Эпидемия приходит и уходит с точностью часового механизма. Каждый раз после стоянки судна она свирепствует в деревне месяц или два, особенно поражая легкие, голову, живот островитян. Болели все без исключения, и всегда к о к о н г о требовал человеческих жертв прежде, чем угомонится и оставит людей в покое до следующего года. Но в этом году эпидемия протекала пока необыкновенно легко. Местные жители тотчас нашли тому объяснение: судно нашей экспедиции принесло на остров "хорошее счастье". Ведь после нашего приезда вообще никто не заболел.

Губернатор и отец Себастьян разрешили нашим рабочим вновь приступить к работе, и археологи возобновили раскопки в тех местах, где они были приостановлены.

Эд вновь направился на вершину в Оронго, где он еще до прибытия "Пинто" сделал столько находок. Раскопав небольшой, небрежно сложенный а х у около руин поселения птице-человеков, он обнаружил, что этот аху был построен на развалинах более древнего сооружения из великолепно обработанных камней в классическом стиле инков. Удалив дерн и землю вокруг, он увидел, что ряд по всем правилам расположенных камней связывает только что обнаруженную стену с ранее найденным улыбающимся истуканом. На всех камнях, точно символы солнца, были высечены крупные круглые глаза.

Когда же посреди всего этого сооружения Эд заметил своеобразную систему выдолбленных в скале ямок, подозрение, зародившееся у него еще прежде, окончательно окрепло. 21 декабря в южном полушарии - день летнего солнцестояния. Накануне этого дня Эд установил в одной из ямок шест и стал вместе с капитаном ждать восхода солнца. Когда солнце показалось над гребнем кратера с противоположной стороны гигантского котлована, острая тень шеста упала в точности на ту ямку, которую заранее указал Эд. Так в Полинезии впервые была обнаружена солнечная обсерватория!

Губернатор обещал прибыть на место к восходу солнца в день зимнего солнцестояния, поскольку к этому времени экспедиция уже покинет остров. Эд указал ямку, на которую должна упасть тень, и когда этот день наступил и губернатор был на месте, то оказалось, что тень упала в точности на вторую ямку с краю.

В день летнего солнцестояния Билль тоже взобрался с измерительным инструментом на большой классический а х у, который он раскопал в Винапу. Оказалось, что солнце стоит точно под прямым углом к этой мощной, построенной в стиле инков стене. Инки и их предшественники в Перу были солнцепоклонниками, и вновь найденные обсерватории опять заставили нас вспомнить древних зодчих Южной Америки.

Биллю удалось сделать и другие открытия. Место, где была найдена и поставлена красная статуя, представляло собой огромную площадь храма в виде выемки примерно в сто пятьдесят метров в длину и сто двадцать метров в ширину, когда-то огороженную высокой земляной насыпью, следы которой еще отчетливо сохранились. Рядом с ней мы подобрали древесный уголь - остатки некогда разведенного человеком костра; произведенный в лаборатории анализ радиоактивности показал, что костер этот горел около восьмисотого года нашей эры. Красная статуя в Тиауанако также лежала на подобной четырехугольной площади храма. А перед большой стеной Билль нашел остатки древнего крематория, где было сожжено и похоронено множества людей, некоторые вместе со своими рыболовными орудиями. До сего времени археология не знала случаев кремации на острове Пасхи, и это не согласовывалось как будто ни с какими данными науки.

Карл нанес это древнее сооружение на карту и занялся изучением. На аху Пито те Кура, где лежала крупнейшая из статуй острова, он раскопал в красиво сложенной стене погребальную нишу. Среди полусгнивших человеческих костей он нашел две изумительно красивые серьги длинноухих, сделанные из ядра огромных раковин.

У Арне работало несколько групп, находивших интересные вещи как в самом кратере Рано Рараку, так и снаружи. Теперь он начал вести раскопки на одном из круглых возвышений у подножья вулкана. Размеры этих холмов были столь велики, что местные жители дали им собственные имена, а наука считала их естественными образованиями. Теперь же мы увидели, что все это результат деятельности человека. То был щебень от каменотесных работ в карьере, который сносили в больших корзинах на равнину. Случай предоставил нам здесь исключительную возможность научной датировки работы над статуями. Углубляясь в этот холм, мы находили сломанные каменные топоры и обуглившиеся кусочки дерева из костров. По ним мы узнали, что в одну из груд щебень из карьера - "мастерской" - сбрасывали примерно около 1470 года, или за двести лет до того, как во рву длинноухих на Поике запылал роковой костер.

Глава длинноухих сидел на крыльце и полировал орлиный нос деревянной фигурки, когда "Пинто" покидал остров. Руководствуясь девизом "не волнуйся", он быстро смирился с тем, что его мечте о путешествии не суждено осуществиться. С согласия губернатора я пообещал взять его на Таити, в Хива-Оа и Панаму; услышав об этом, староста почувствовал себя счастливейшим в мире человеком. Значит, "хорошее счастье" ему все-таки сопутствует!

С новым приливом сил он один, храня полное молчание, опять известил бабушку, но она упорно стояла на своем. В ту ночь он все время просыпался, а под конец и совсем не мог спать, так как его аку-аку не давал ему покоя. Этот аку-аку был не согласен с бабушкой и все время повторял: "Иди в пещеру, иди в пещеру". В конце концов, староста не выдержал, встал и отправился в пещеру. По дороге он не встретил ни души, и ему не пришлось даже ни разу прятаться. Это было признаком "хорошего счастья". Войдя внутрь, он схватил голову зверя с большими зубами, но аку-а к у сказал: "Бери еще, бери еще". И он вынес из пещеры множество скульптур. Эти вещи лежали сейчас в тайнике около деревни. Как только совсем стемнеет, я должен приехать туда на "виллисе".

В этот раз староста принес изображения удивительных сказочных животных. Было много фигур, изображений одного и того же зверя, который имел длинную шею и морду с тремя передними зубами наверху и тремя внизу; больше в пасти зубов не было. Но самой великолепной скульптурой сказалась широкая круглая лодка из камыша в виде настоящего ковчега. Она имела три мачты с толстыми в бороздках парусами, укрепленными в круглых отверстиях вдоль выгнутой палубы. Лодка напоминала мастерское произведение кондитера, только сделанное из застывшей лавы, а не из сдобного теста.

- Теперь ты видишь, откуда я знал, что паруса тоже делали из камыша,- гордо произнес староста, указывая на изображавшие камыш вертикальные бороздки.

Я заметил, что староста сегодня немного покашливает, значит, начинается к о кон го. Он восхищенно заявил, что не помнит такого мягкого коконго, как в этом году. Но пока не пройдет кашель, он не может входить в пещеру: посещать такое место не совсем здоровому человеку будет "плохим счастьем". Некоторые старики поступали так прежде, но лишь для того, чтобы спрятаться и умереть.

Длинноухие возвратились, наконец, для завершения работ в Анакене. Ласарус ловко взобрался на стену и начал уверенно командовать. На восемнадцатый день настал ответственный момент, и великан с шумом и грохотом оторвался от каменной насыпи и стал стоймя.

Вскоре после этого разразилась сильная буря, капитану пришлось увести наше судно к деревне и укрыть его там от ветра. Когда через два дня непогода унялась и судно заняло свое постоянное место у скал возле лагеря, мне передали на радио, что на борту находится человек из деревни, который хочет мне кое-что показать. Я приехал на моторной лодке и увидел на борту своего молодого друга Эстевана, который явно приготовил мне какой-то сюрприз. В его улыбке вновь появилось мальчишески счастливое выражение - впервые после того, как жена неожиданно отказалась носить камни из пещеры. Он учтиво, но взволнованно спросил, есть ли здесь темное место, он хочет посвятить меня в большую тайну. Я проводил его в свою каюту и опустил шторы. Это Эстевана вполне устроило. Он исчез и через мгновение приволок два больших свертка. Тщательно заперев дверь каюты, он попросил меня стать в углу и следить за тем, что произойдет.

В каюте было так темно, что я едва мог различить неясный силуэт Эстевана, наклонившегося над каким-то предметом, который он вытащил из свертка. Вначале я подумал, что раз он потребовал темноты, то вытащит что-нибудь светящееся. Но он достал нечто столь же черное, как и окружавший нас мрак; я заметил только, что он натянул это на себя, следовательно, то была маска для танцев или наряд, в котором он должен был выступать. Мне показалось, что по обе стороны головы у него свисают, болтаясь, какие-то невероятно длинные уши, но было слишком темно и сказать это с уверенностью я не мог. Под конец Эстеван вытащил из свертков два больших темных предмета: один из них остался лежать на полу, а другой он положил на диван рядом с моей койкой. Я сумел разглядеть, что Эстеван опустился на корточки и положил руки по обе стороны лежавшего на полу большого предмета, будто желая начать откровенную беседу с близким другом. Затем он голосом, полным благоговения, забормотал что-то по-полинезийски.

Голос его был мягким и мелодичным, но вместе с тем таким серьезным и сосредоточенным, что мне стало не по себе. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что все происходящее отнюдь не является приготовленной для меня инсценировкой. Красивый молодой человек был целиком поглощен серьезной языческой церемонией. Когда он закончил обряд с лежавшим на полу предметом и обхватил руками что-то положенное им на диван, то пришел в еще большее волнение и интонация его голоса изменилась, а сам он начал всхлипывать. Разобрать, что он говорил, было невозможно, я различил лишь, что он многократно упоминал мое имя. Но вот голос его стал совсем пропадать, он, видимо, с трудом сдерживал рыдания и, наконец, заплакал так горько, словно потерял близкого друга. Я испытывал тягостное чувство и настоятельную потребность поговорить с ним, утешить, выяснить, что происходит, но счел более разумным пока не вмешиваться. В конце концов, Эстеван взял себя в руки и, сняв облачение, попросил меня осветить каюту.

Когда шторы были подняты, Эстеван стоял с серьезным видом и силился улыбнуться; глаза его были красны от слез. Мне пришлось предложить ему носовой платок, чтобы он вытер нос и глаза. Вместе с тем казалось, что Эстеван радуется, будто отделался от какого-то кошмара. Одеяние, которое он на себя натягивал, состояло из толстого вязаного темно-синего свитера и настоящей черной полярной шапки с длинными ушами, которую он, вероятно, получил от проезжего китобоя. На полу сидела большая красная каменная собака; ее так основательно чистили и скребли, что она стала похожа на подтаявшую шоколадную фигуру. А на диване растянулось дьявольское существо, сам сатана в облике зверя с горбом на спине и козлиной бородкой под ехидно оскаленным ртом. В отличие от стершейся собаки эта фигура была сделана из гораздо более твердого серого камня и великолепно сохранилась.

Эстеван почтительно, почти ласково показал на скульптуру на диване и объяснил, что, по словам жены, она наиболее могущественная из двух. Эти фигуры были двумя из четырех стражей пещеры его жены. Те, что остались в пещере, представляют собой большие головы с несколькими причудливыми фигурками на макушке. Эти два лежащих сейчас стража рассердились на него, что жена так много вынесла из их отделения в пещере. С тех пор она все время страдала болезнью желудка и, наконец, решила, что лучше всего передать двух разгневавшихся стражей мне. Может быть, они смягчатся, когда вновь получат власть над своими фигурками.

Эстеван принес, кроме того, пять обычных камней; один из них изображал двуглавое чудовище и выглядел гораздо страшнее, нежели отмытый мылом песик, мирно сидевший на коврике перед койкой. В пещере оставалось еще несколько фигур, подчиненных этим двум стражам: одна из них представляет собой большой корабль с головами богов на носу и корме; о ней Эстеван рассказывал мне раньше. Теперь все это должно было стать моим.

Я спросил, нельзя ли мне самому пойти в пещеру, чтобы взять предназначенные для меня вещи. Тогда Эстеван предложил, чтобы мы вместе попытались уговорить его жену. Я сказал, что зайду к ним как-нибудь вечером и захвачу с собой врача, чтобы выяснить, какой таинственной болезнью страдает его жена.

Затем Эстеван опять, повернулся к своим друзьям - собаке и черту на диване и вновь настойчиво повторил, что отныне оба эти стража по всем правилам переданы мне. Он выполнил все, что поручила ему жена; именно так действовал ее отец, когда передавал ей этих стражей, и точно так же действовал до него дед.

Теперь вся ответственность возложена на меня, и если я решу передать кому-нибудь этих зверей, то должен поступить так, как Эстеван, причем желательно надеть на себя такой костюм, который не видно в темноте. Я могу показывать этих стражей кому угодно на борту, но ни одному из жителей острова. Через три месяца их надо вымыть в первый раз, а потом чистить четыре раза в год и не только очищать их от пыли и плесени, но и тщательно снимать похожую на хлопок паутину, которая образуется в неровностях камня, и каждый год выкуривать насекомых, которые откладывают личинки в его трещинах.

Когда стражи и их подданные были убраны, Эстеван совсем преобразился, будто с его молодых плеч свалилась огромная ответственность. Он дал мне понять, что сам он добрый христианин, но предки его общались с дьяволами. Они оставили после себя ужасное бремя, и те, кому пришлось принять дьяволов на себя, никак не могут отделаться от ответственности за их проделки.

Я спросил Эстевана, были ли дьяволами две переданные мне фигуры, и он ответил, что по-испански их следует скорее всего так и называть, хотя предки его называли их а к у-а к у.

Итак, я знал, что на борту теперь у нас очутились два аку-аку. Эстеван ясно дал мне понять, что если бы на то была его воля, я получил бы не только тех двух аку-аку, что оставались еще в пещере, но и всех остальных, со всего острова. Лучше всего, если бы все аку-аку переселились к нам на борт и навсегда уехали с острова; никому тогда не пришлось бы больше думать о таких вещах. Теперь все жители острова - добрые христиане, и они никогда не имели бы больше дела с подобными вещами, не будь им это навязано под угрозой болезни и смерти.

Эстеван учился в школе и умел писать. Изящным почерком он записал мне то, что говорил в темноте, и объяснил, что я должен передать такой же текст тому, кто получит после меня обоих стражей. На клочке бумаги я прочел:

"Ко ау Ко Кон-Тики хе Атуа Хива Хуа вири маи те и Ку уру атуа на Ки те Канга Эину Эхорайе Эхити Ка пура Эураурага те Махинаее. Ка еа Коруа Какай Кахака хоа ите уму моа ите уму кокана оте атуа хива.

Ко Кон-Тики мо хату О Ко иа То коро Ва Ка Тере Ко хахо Когао Вари оне ана Кена О Те Атуа Хива Ко Кон-Тики".

Дословного перевода Эстеван сделать не смог, но в общем содержание текста заключалось в том, что я, человек из внешнего мира, прибыл сюда со своими спутниками, здесь я позаботился, чтобы четверых аку-аку по имени Эину Эхо-райе, Эхити Ка пура, Эураураго и Махинаее накормили потрохами петуха, зажаренного в земляной печи перед входом в пещеру О Ко иа, пока мое судно покачивалось на волнах, стоя на якоре у песчаного берега Анакены.

Я понял, что обряд с потрохами Эстеван и его жена уже выполнили от моего имени перед входом в родовую пещеру.

Через два дня мы с доктором, использовав первую возможность, отправились в деревню и, никем не замеченные, вошли в домик Эстевана. Маленький стол, уставленный цветами, две табуретки и две скамейки составляли всю обстановку; за занавесом у одной из стен угадывалась кровать, Все было выкрашено в белый и голубой цвет и производило впечатление ослепительной чистоты.

Из-за занавеса вышла жена Эстевана, настоящая красавица. Бледная, стройная, с длинными черными волосами и умными серьезными глазами, она держалась скромно и спокойно. Эта молодая босая женщина с осанкой королевы держалась уверенно, когда здоровалась с нами. Она плохо говорила по-испански, и Эстеван переводил, когда мы не понимали друг друга. Они извинились, что не могут предложить нам стульев, но мы с удовольствием присели на скамейки.

Я смотрел на скромную молодую женщину, которая села, сложив руки на коленях. Не такой представлял я себе волевую жену Эстевана, я рассчитывал увидеть настоящую амазонку. На все свои вопросы врач получал четкие и спокойные ответы. Оказалось, что у нее женская болезнь и вылечить ее будет нетрудно, если она согласится лечь в местную больницу.

Эстеван сам заговорил о пещере. С тем же спокойствием и уверенностью, мягко и тихо отвечала его жена и на мои вопросы. Отец ее предупредил: если посторонний проникнет в родовую пещеру, кто-нибудь из близких умрет. Умирать она не хочет и не желает, чтобы что-нибудь случилось с Эстеваном. Поэтому она не может взять меня с собой в пещеру. В этом она была совершенно непоколебима. Эстеван с огорченным видом добавил, что когда он пытался уговорить ее в прошлый раз, она проплакала двое суток. Я понял, насколько серьезно она все воспринимает, и решил отступиться.

Я спросил, не сфотографирует ли она пещеру, если мы научим ее, как это сделать. Нет, она не может, ведь тогда посторонние все-таки увидят пещеру, объявленную табу.

Итак, полное разочарование. Не питая уже никакой надежды, я спросил, не может ли она принести сюда содержимое пещеры, чтобы мы сфотографировали фигурки у нее дома. К моему удивлению, она, ни секунду не колеблясь, согласилась. Фигурки мы можем сфотографировать. Я еще более удивился, когда Эстеван предложил ей временно положить все камни в другую пещеру у них в саду; последняя также имела тайный вход, но не была объявлена табу, поэтому я мог там фотографировать. Она тотчас согласилась и на это, но отказалась принести в сад двух оставшихся у них стражей. Хозяева искренне расстроились, когда я покачал головой и объяснил, что пещера в саду не представляет для меня интереса, если я не увижу настоящей родовой пещеры. В конце концов, мы договорились, что они принесут фигурки сюда и сообщат мне об этом.

Поблагодарив, я спросил, сделаны ли эти фигурки ее отцом. Она ответила, что он лишь помогал в работе над некоторыми из них. Почти все фигурки сделал ее дед, получивший при введении христианства имя Раймунди Уки. Умер он ста восьми лет от роду. Она помнит, как он работал, обучая отца; сама она была тогда совсем маленькой девочкой. Ей рассказывали, что сначала деду помогал своими "советами" прадед. Она не знает, когда в пещере начали хранить фигурки, но некоторые вещи в ней должны быть очень старинными, хотя большая их часть попала туда, когда жив был дед.

Теперь мы знали, что по крайней мере одна из загадочных пещер на острове представляет собой нечто живое, действующее, а не замурованный склад или мертворожденную сокровищницу эпохи первых междоусобных войн. Пещера жены Эстевана была, возможно, последней из действующих, и она же была первой, чье содержимое попало в чужие руки. Но когда молодая пара закрыла за нами дверь и мы очутились ночью на улице, я понял, что именно эту пещеру мне никогда не доведется увидеть.


(продолжение)

**********

[1] Мой друг сеньор Кон-Тики! (Исп.)
[2] Кулебра - змея. (Исп) (Прим. ред.)

Впервые в Интернет на "A'propos" - сентябрь, 2009 г.

Обсудить на форуме

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба  www.apropospage.ru без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004 www.apropospage.ru


      Top.Mail.Ru