графика Ольги Болговой

Литературный клуб:

Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...
  − О жизни и творчестве Джейн Остин
  − О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
  − Уголок любовного романа.
  − Литературный герой.
  − Афоризмы.
Творческие забавы
  − Романы. Повести.
  − Сборники.
  − Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл.
− Люси Мод Монтгомери
Фандом
  − Фанфики по романам Джейн Остин.
  − Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки


Цена крови«Каин сидел над телом брата, не понимая, что произошло. И лишь спустя некоторое время он осознал, что ватная тишина, окутавшая его, разрывается пронзительным и неуемным телефонным звонком...»

В поисках принца или О спящей принцессе замолвите слово (Обсуждение на форуме ) «Еловая ветка отскочила и больно ударила по лицу. Шаул чертыхнулся и потрогал ушибленное место - ссадина около левого глаза немного кровила. И что им взбрело в голову, тащиться в этот Заколдованный лес?! А всё Тим - как маленький! - до сих пор верит в сказки…»

В поисках короля«Сидя в городской библиотеке и роясь в книгах, Шаул рассеяно листал страницы, думая о том, к какой неразберихе и всеобщему волнению привело пробуждение королевской семьи. В его родном Бонке теперь царило крайнее возбуждение: отцы города и простые горожане горячо обсуждали ужасные последствия, которые теперь непременно обрушатся на их город...»

Рождественская сказка «Выбеленное сплошными облаками зимнее небо нехотя заглядывало в комнату, скупо освещая ее своим холодным светом...»

Дорога «Человек сидел на берегу... Человек понял, что он очень устал. И даже не столько от долгой дороги, а шел он уже очень давно, сколько от того, что в течение времени он постепенно потерял смысл и забыл цель своего пути...»

Дождь «Люди могут часами смотреть в окно. И совсем не для того, чтобы увидеть что-либо значительное; собственно, что-нибудь достойное внимания, за окном происходит крайне редко. Видимо, это сродни пламени или текущей воде, тоже самым невероятным образом заворживающих человеческое сознание...»


 

Впервые на русском языке опубликовано на A'propos:

Элизабет Гаскелл «Север и Юг» (перевод В. Григорьевой) «− Эдит! − тихо позвала Маргарет. − Эдит!
Как и подозревала Маргарет, Эдит уснула. Она лежала, свернувшись на диване, в гостиной дома на Харли-стрит и выглядела прелестно в своем белом муслиновом платье с голубыми лентами...»

Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» (перевод В. Григорьевой) «Начнем со старой детской присказки. В стране было графство, в том графстве - городок, в том городке - дом, в том доме - комната, а в комнате – кроватка, а в той кроватке лежала девочка. Она уже пробудилась ото сна и хотела встать, но...»

Люси Мод Монтгомери «В паутине» (перевод О.Болговой) «О старом кувшине Дарков рассказывают дюжину историй. Эта что ни на есть подлинная. Из-за него в семействах Дарков и Пенхаллоу произошло несколько событий. А несколько других не произошло. Как сказал дядя Пиппин, этот кувшин мог попасть в руки как провидения, так и дьявола. Во всяком случае, не будь того кувшина, Питер Пенхаллоу, возможно, сейчас фотографировал бы львов в африканских джунглях, а Большой Сэм Дарк, по всей вероятности, никогда бы не научился ценить красоту обнаженных женских форм. А Дэнди Дарк и Пенни Дарк...»

Люси Мод Монтгомери «Голубой замок» (перевод О.Болговой) «Если бы то майское утро не выдалось дождливым, вся жизнь Валенси Стирлинг сложилась бы иначе. Она вместе с семьей отправилась бы на пикник тети Веллингтон по случаю годовщины ее помолвки, а доктор Трент уехал бы в Монреаль. Но был дождь, и сейчас вы узнаете, что произошло из-за этого...»

Ранние произведения Джейн Остен «Ювенилии» на русском языке

«"Ювенилии" Джейн Остен, как они известны нам, состоят из трех отдельных тетрадей (книжках для записей, вроде дневниковых). Названия на соответствующих тетрадях написаны почерком самой Джейн...»

О ранних произведениях Джейн Остен «Джейн Остен начала писать очень рано. Самые первые, детские пробы ее пера, написанные ради забавы и развлечения и предназначавшиеся не более чем для чтения вслух в узком домашнем кругу, вряд ли имели шанс сохраниться для потомков; но, к счастью, до нас дошли три рукописные тетради с ее подростковыми опытами, с насмешливой серьезностью озаглавленные автором «Том первый», «Том второй» и «Том третий». В этот трехтомный манускрипт вошли ранние произведения Джейн, созданные ею с 1787 по 1793 год...»


 

О романе Джейн Остен «Гордость и предубеждение»

Знакомство с героями. Первые впечатления - «На провинциальном балу Джейн Остин впервые дает возможность читателям познакомиться поближе как со старшими дочерьми Беннетов, так и с мистером Бингли, его сестрами и его лучшим другом мистером Дарси...»
Нежные признания - «Вирджиния Вульф считала Джейн Остин «лучшей из женщин писательниц, чьи книги бессмертны». При этом она подчеркивала не только достоинства прозы Остин...»
Любовь по-английски, или положение женщины в грегорианской Англии - «...Но все же "Гордость и предубеждение" стоит особняком. Возможно потому, что рассказывает историю любви двух сильных, самостоятельных и действительно гордых людей. Едва ли исследование предубеждений героев вызывает особый интерес читателей....»
Счастье в браке - «Счастье в браке − дело случая. Брак, как исполнение обязанностей. Так, по крайней мере, полагает Шарлот Лукас − один из персонажей знаменитого романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение"...»
Популярные танцы во времена Джейн Остин - «танцы были любимым занятием молодежи — будь то великосветский бал с королевском дворце Сент-Джеймс или вечеринка в кругу друзей где-нибудь в провинции...»
Дискуссии о пеших прогулках и дальних путешествиях - «В конце XVIII – начале XIX века необходимость физических упражнений для здоровья женщины была предметом горячих споров...»
О женском образовании и «синих чулках» - «Джейн Остин легкими акварельными мазками обрисовывает одну из самых острых проблем своего времени. Ее герои не стоят в стороне от общественной жизни. Мистер Дарси явно симпатизирует «синим чулкам»...»
Джейн Остин и денди - «Пушкин заставил Онегина подражать героям Булвер-Литтона* — безупречным английским джентльменам. Но кому подражали сами эти джентльмены?..»
Гордость Джейн Остин - «Я давно уже хотела рассказать (а точнее, напомнить) об обстоятельствах жизни самой Джейн Остин, но почти против собственной воли постоянно откладывала этот рассказ...»

-  И другие -

 

 

Творческие забавы

Светланa Беловa

Жизнь в формате штрих-кода

Начало    Пред. гл.

Глава шестая

 

Проснулась она оттого, что нос нахально щекотал солнечный луч. Она попыталась увернуться от него, но это у нее никак не удалось, и пришлось открывать глаза. День разгорался совершенно фантастический, вылизав досиня небо от края до края и уничтожив все тучки-облака, как класс. Маша выбралась из-под одеяла, открыла балконную дверь и выскочила на воздух, который сжал ее в своих прохладных объятиях. Сердце прыгнуло от восторга перед такой чудесной и многообещающей прелюдией нового дня. Немного попрыгав, сердце вдруг вспомнило о вчерашнем вечере и зависло где-то посередине в нерешительности: прыгать от радости или колотиться от неловкости и недовольства собой. Маша вместе с сердечком тоже постояла в некоей задумчивости, потом, сморщив нос, вернулась в комнату.

Умывание и одевание – исключительно замечательные занятия, на которых можно целиком сконцентрироваться и не задумываться ни о чем, тревожном и волнующем. После всех отвлекающих маневров возле умывальника и шифоньера она осторожно выглянула из комнаты и на цыпочках пробралась мимо закрытой двери, ведущей в спальню Платона. Осторожно сойдя по лестнице, Маша завернула в кухню и замерла: возле покряхтывающего чайника стоял, скрестив руки, взъерошенный Платон и мрачно наблюдал за тем, что происходит в чайниковых внутренностях, видимых через прозрачное окошечко в округлом чайниковом боку. Увлеченный своим глубокомысленным занятием, Платон Машу не замечал, а она медлила, не решаясь уйти и еще более не решаясь остаться.

Выдал ее Фил, выглянувший из-за массивной ноги стола и вопросительно мяукнувший ей навстречу. Маша, которая в предшествующий этому мяуканью миг решила остаться, тут же передумала и собралась спасаться бегством, но не успела: Платон круто развернулся и с мрачной гримасой уставился на нее, потом, помолчав, буркнул:

- Привет.

Маша кивнула, судорожно сглотнув, а Платон ворчливо заявил:

- Я завтракать хочу.

Вместо того, чтобы возмутиться, она вдруг ощутила прилив такого веселья, что не удержалась и прыснула. Платон поднял брови, не меняя мрачного выражения лица. Машу же его эти гримасы вновь позабавили ужасно, и она уже в голос расхохоталась.

Платон поморщился и пробурчал:

- Чего смешного?

Маша помахала рукой и, кое-как отдышавшись, выговорила:

- Просто вчера ты заявил, что не завтракаешь, а сегодня…

Платон, пожав плечами, перебил ее:

- Так то было вчера. Все очень изменилось… после «вчера».

Эти его спотыкания немедленно прогнали Машины смех и веселость, и повисло молчание, - тягучее, противное, как прилипшая к дивану жевательная резинка, которую никакими силами не отодрать. Платон смотрел на Машу, правда, уже без всякой мрачности, а Маша смотрела на Платона. Провисело это молчание не очень долго.

Чайник бодро забулькал и со звонким щелчком отключился. Маша, словно очнувшись, а, скорее всего, устав трястись, нервничать и рефлексировать, вскинула голову и решительным шагом подошла к холодильнику, бросив через плечо:

- Ну, раз все изменилось, я тебя буду кормить. Завтраком.

Она просто решила услышать в его словах только этот неопасный, нейтральный смысл, пропустив мимо ушей то невозможное, немыслимое, тревожное и волнующее, о чем так долго размышляла вчера у оконного стекла и к чему не желала снова возвращаться сегодня.

Маша погрузилась в бескрайние недра «Шарпа» и долго там шуровала, извлекая на свет божий яйца, ветчину, помидоры с сыром. А Платон все это время пристально за ней наблюдал. Она чувствовала это всей кожей, даже не глядя на него, потому что уши кололо тысячей иголочек. Она даже потерлась о плечо, стремясь унять, успокоить эти иголки: ничего не помогло.

Толкнув дверцу холодильника, она доволокла свою добычу до стола и свалила там, потом водрузила сковородку на плиту и включила конфорку. И все делала сосредоточенно, тщательно: взбивала яйца, нарезала ветчину с помидорами, превращала сыр в затейливые стружки, ни в коем случае не отвлекаясь на посторонние предметы, на Платона, например, который продолжал наблюдать за ней и, кажется, чего-то ждал. Она категорически и решительно запрещала думать о том, по поводу чего так маялась, волновалась и переживала там, вчера на берегу, там, вчера в кафешке, там, вчера у холодного, безразличного к ее метаниям оконного стекла.

Только бы не… Только бы не… Только бы не… Она и сама не знала, что там в конце этой ее странной детской полумолитвы, но одно знала точно: ей удобно и комфортно такое неопределенное состояние, у которого куча смыслов и каждый из них имеет полное право на существование. И не надо той абсолютной и окончательной определенности, после которой все мосты сожжены до самого последнего, шаткого, висячего и содрогающегося от любых твоих попыток повернуть назад.

Хотя нет. Одно окончание «Только бы не…» она знала совершенно определенно.

Только бы не оказаться сейчас в ситуации ее давнего недоромана с одним красавцем и умницей арбитражным управляющим, вызывавшего недовольные и язвительные реплики у Антона и недоуменные похмыкивания у Лизы. Уж что-что, а всякие желания завязывать какие бы то ни было романы, полуроманы, недороманы и прочие «отношения» этот самый красавец и умница, оказавшийся в жизни капризным брюзгой и незамутненным первоклассным эгоистом, отбил у Маши напрочь и оставил после себя стойкий иммунитет к «отношениям». И неприязнь ко всякого рода выяснениям, объяснениям, разборкам, ссорам, примирениям и прочему неромантичному хламу.

У Маши отчего-то никогда не получалось выяснять эти самые «отношения» и отстаивать и защищать себя. Хотя после таких разборок она наедине с собой всегда долго и безмерно удивлялась: почему, ну почему она вдруг теряет дар речи и способность связно и здраво мыслить и разбивать в пух и прах все нелепицы обвиняющего ее во всех смертных грехах «друга сердешного», как его язвительно называла Лиза. Это она-то! Вполне способный юрист, даже очень хороший, по уверению Антона, которую не так-то просто было вывести из себя и сбить с толку на самых сложных судебных заседаниях.

Это она, которой сам Пимоненко, председатель краевого суда, после одной из жарких схваток в зале суда даже руку поцеловал с веселым удивленным почтением!

И куда оно все вдруг девалось, это ее самообладание, когда перед ней возникал вальяжно развалившийся в кресле «друг сердешный» с обиженно оттопыренной нижней губой. И когда она в один прекрасный день вдруг, собравшись с духом, дала ему полный и безвариантный отпор, она вдруг поняла: все кончилось, кончилась его абсолютная власть над ней. Он тогда, правда, ничего не понял и позвонил через неделю в полной уверенности, что она страдает и мучается, и ждет, когда, ну, когда же Божество смилостивится над ней, позвонит и благосклонно примет ее униженные извинения.

А она холодно оборвала его, сказав, что очень занята и говорить не может. Он снова ничего не понял, позвонил позже, но она даже трубку не взяла. Красавец и умница не успокоился и примчался вечером к ее конторе с букетом роз, всерьез решив изменить порядок вещей и самому помириться. Но у них в агентстве как раз шел небольшой банкет по поводу выигранного процесса, и заказчик ее на руках носил в прямом смысле, и напились они тогда неслабо.

И когда шумной толпой вывалили на улицу, розы от красавчика Маша досадливо покрутила в руках, вполуха выслушав какие-то его слова и объяснения, потом, уколовшись шипом, машинально засунула букет в урну и, скороговоркой попрощавшись с ошеломленным «другом сердешным», укатила с коллегами на роскошной машине заказчика в загородный клуб догуливать.

Пару раз красавец и умница подкарауливал ее, умышленно попадался на пути в узких судебных коридорах, но она, раз и навсегда утратив зависимость от его ума, красы и обаяния, отстраненно кивала в ответ на приветствия, скучливо оглядываясь по сторонам, с трудом дослушивала какие-то его неинтересные теперь разговоры и с облегчением сбегала. Она первое время даже удивлялась, чего это он за ней так таскается по пятам, пока Антон ей популярно не объяснил, что трепетного юношу задело то, что это, получается, она его бросила, а юношеское самолюбие такого пережить никак было неспособно. Кроме того, народ в их юридических кругах хорошо знал друг друга и друг о друге, и подколок на долю «юноши» вылилось немало. Все, в принципе, знали, что за фрукт этот самый красавец и умница. Да и Машу любили и уважали. Только Маше к тому времени все это было просто до лампочки, что-то такое отмерло в ее душе или заморозилось, и поиграть в эти игры ее никак больше не тянуло.

А тут появился этот крейсер броненосный и тащит ее, не обращая внимания на все ее сопротивления, в те самые давно ей ненужные и неинтересные игры, и она вдруг опять начинает понимать вкус этих игр, взглядов, улыбок, недомолвок, маяний, тревог. Хотя ничем хорошим это кончиться не может, уж она-то знает.

Вот такие мысли носились в ее голове, а сковорода шипела и шкворчала себе, омлет вспухал неровными барханами с озерцами сока на поверхности, и она отключила печку. За своими раздумьями и заботами об омлете она как-то вдруг и позабыла, что Платон здесь, стоит, едва ее не касаясь, совсем рядышком и молчит, и тоже что-то такое там думает себе в голове. Осознание этого ожгло ее с ног до головы, и она с грохотом уронила на пол нож, который запрыгал в опасной близости от ее босой ноги, и она прыгнула от него и наткнулась прямо на Платона: так близко он стоял!

Он придержал ее за плечи, и она вдруг замерла, чувствуя, какие же теплые и крепкие у него руки, и его сердце там, под майкой, за ребрами так бабахало и толкалось в ее плечо, что она это тоже почувствовала и, моментально избавившись от всех мыслей и сомнений, просто повернулась и сама вдруг прижалась к нему, сама и во всю его немалую длину. Или высоту? Кто их там разберет эти физические величины! Одна только физическая величина сейчас так ее занимала, и называлась эта величина – Платон, и он, кажется, тоже был занят ею сейчас и, судя по всему, выпускать из рук ее не собирался, только смотрел на нее каким-то диким первобытным взглядом, и снова внутри этих его глаз такое творилось! Ей показалось на миг, что она заглянула в бездну, клокочущую неудержимым пламенем, которое вот-вот сожрет их, оставив только облачко невразумительного пара. Только на миг она глянула в эти его глаза, больше возможности рассматривать себя он ей не дал, стремительно ответив на ее прижимания и обрушившись на нее с этими своими глазами, жадными ненасытными губами, бездной, пламенем, сердцем, бахающим за ребрами с такой силой, что ее затрясло саму …

Она с трудом вынырнула из их поцелуя и, разлепив ресницы, наткнулась на пристальный взгляд: глаза его улыбались. Бац! Внутри вдруг взорвался баллончик с краской, по всей видимости, с киноварью, и Маша залилась этой самой краской вся с макушки и до пят. А Платон, словно не замечая ее горящих щек, продолжал разглядывать ее насмешливыми, как ей казалось, глазами, да еще и сказал непонятно:

- Вот как дела-то обстоят, оказывается!

И Маша, устыдившись своего напора, с которым она бросилась его целовать (господи, что это ее понесло так, ни с того, ни с сего?!), вывернулась из его рук и ринулась к спасительной сковороде с омлетом, засуетившись, усиленно хлопоча, роняя вилку, прихватку, сняв крышку, тут же обожглась и, затолкав палец в рот, притормозила.

Платон подошел сзади, обхватив Машу обеими руками, осторожно притянул к себе и проговорил возле ее полыхающего уха:

- Не нужно убегать от меня. – И повторил раздельно. - Не нуж-но!

Маша, обернувшись через плечо, открыла рот, чтобы сказать все, что рвалось изнутри, но он, покачав головой, предупредил поток излияний:

- Не сейчас, Маша. Давай отложим все разговоры на вечер. - И улыбнулся с сожалением. – Мне и вправду пора собираться. Сегодня день тяжелый. Очень.

Потом, помолчав, добавил:

- Но начался он замечательно.

Эти его простые слова, хотя и сказанные с довольной улыбкой кота Фила, как-то утихомирили приступы стыда, которые толкались в горле и заставляли ежиться, и морщиться, и заливаться опять и опять той самой ядовитой выжигающей изнутри киноварью. Кое-как справившись с тарелкой, лопаткой и сковородой, к счастью, ничего из этого не уронив, Маша поставила перед Платоном тарелку с омлетом, немного опавшим и от этого потерявшим прежнюю свою красоту неземную, и, прислонившись к кухонной тумбе, смотрела, как он ест безо всякого ножа, отпиливая вилкой куски и отправляя их в рот, захлебывая все это безобразие дымящимся чаем из пузатой здоровенной кружки, как поглядывает на нее поверх этой самой кружки, щурясь от ароматного пара.

Она все смотрела и смотрела, пока он не прикончил завтрак и убежал собираться, чмокнув перед этим ее где-то в районе уха. Потом, уже у двери, весь собранный, сияющий, гладковыбритый, Платон притянул ее к себе и снова поцеловал, долго и нежно, отчего в Машином животе завзрывались фейерверки, и вся она растаяла, и сердечко заколотилось, а он, оторвавшись от нее, с довольным видом осмотрел разрушительные работы, произведенные его поцелуями, и, шепнув «До вечера!», вышел за дверь.

Маша еще постояла у двери, пытаясь собраться с мыслями, которые совершенно свободно разбрелись по закоулкам ее головы и никак не хотели ей помочь обрести спокойствие. Из этого состояния ее вывел телефонный звонок. Звонил Громов с расспросами, как ей живется в засаде. Наверное, ее ответы его вполне удовлетворили, и, решив, по-видимому, что она кажется вполне отдохнувшей, Громов обрушил на нее кучу накопившихся вопросов и вопросиков по работе, которая все же подвисла по многим, требующим ее вмешательства, делам. И Маша волей-неволей постепенно обретала утраченную уверенность, постепенно приходила в себя и уже к концу разговора почувствовала себя той самой Машей, какой она была совсем недавно, до всех событий. Но дальнейший разговор с шефом показал, что не так все ладно в датском королевстве, и замаскировать себя нынешнюю под себя прошлую ей так и не удалось. Громов уже в конце разговора осторожно заметил:

- Маш, у тебя на самом деле все в порядке?

- А с чего этот вопрос вдруг?

Громов снова замялся и, смущенно покашляв, заметил:

- Ну… Ты там не одна ведь.

- Ага, не одна! С котом, - резко ответила она, невольно прикрывая резкостью, как щитом, свое смущение. – Ты же сам меня законопатил на эту конспиративную квартиру, а теперь упражняешься в сарказме! И вообще, долго это, кстати, будет продолжаться, или я тут жить остаюсь?

- Ну, во-от! Узнаю брата Колю!

- В смысле?

- Ты и вправду выздоровела! – смеясь, заключил Громов. – Вон как орешь на начальство.

- Извини, - буркнула Маша, устыдившись своего неожиданного выпада.

- Да ладно! А с Платоном я сегодня потолкую о твоем освобождении, мы с ним встречаемся как раз.

- Ты что, не надо! - заторопилась Маша. – Не говори ему ничего, я тебя прошу, я сама…

- Здрасьте! - удивленно протянул Громов. – Что-то я тебя не пойму, душа моя. То ты рвешься на волю, в пампасы, а то четырьмя ногами отпихиваешься от этой самой воли. Ты уж определись… Стоп! Машка, а ты там часом не…

- Что?!

- Ну… Платон у нас мужчина видный, одинокий опять же. Временами.

- Что значит - временами?

- Ага-а! Значит, он тебе небезразличен? Ну вот, что и требовалось доказать! Увязла, мать? То-то я в больнице заметил…

- Что ты там мог заметить? Заметил он!

- Да многое, солнце мое, многое. Хотя в тот момент мне не до того было, а вам видать до того! Спелись, голубчики?

- Ну, вот что! Если у тебя все, то пока. У меня постельный режим.

- А, ну да, ну да, кто бы сомневался! – и с ехидным смешком ее проницательный директор отключился.

Чем ближе был момент, когда возвращался домой Платон, тем все сильнее она нервничала, не находя себе места. Когда пришло время, но никто на пороге дома не появился, Маша даже разозлилась на себя за нетерпение и нервозность. Она попыталась заняться каким-нибудь делом, но ни книги, ни интернет, ни телевизор, ни Фил, периодически завладевавший ее коленями, не помогли отвлечься.

Минуты бежали, а Платон все не появлялся. Прождав два часа, она вознамерилась было позвонить ему, уже и номер набрала, но потом сбросила. Потом снова набрала и снова не решилась позвонить. Тут необходимость звонить отпала сама собой, потому что в двери завозился ключ, и вошел Платон, донельзя мрачный, взъерошенный и злой. Не глядя на нее, он, не разувшись, прошел на кухню (она машинально поплелась за ним) и, вытащив бутылку ледяной воды из холодильника, стал пить прямо из горлышка, после утер губы рукавом, и только потом повернулся к ней, будто только что заметил ее присутствие, и заявил:

- Маша, собирайся. Водитель ждет внизу, он тебя отвезет

- К-куда? – Ледяной ушат слов заставил ее голос дрогнуть.

- Домой. – Он помолчал, потом проговорил. - Все кончилось. Опасность миновала, и нет нужды сидеть тебе здесь, взаперти.

Маша встрепенулась:

- Это что, тебе Громов наговорил? Платон, ты все не так понял, я… Я не то имела в виду! Вообще наш разговор не имел отношения к…

Платон непонимающе смотрел на нее, потом, подняв брови, переспросил:

- Какой разговор, и что я должен был понять? - Поскольку Маша молчала, он мотнул головой. – Ладно! Маш, времени, правда, нет, ты собирайся давай, Сергей тебя отвезет, а потом мы все обсудим. Позже, не сегодня.

Ах, так? Ладно, чурбан бесчувственный! Он может оставаться здесь, в одиночестве, со своим котом и пускай с ним разговаривает, сколько влезет, а с нее хватит! Не говоря более ни слова, она с независимым видом взобралась по лестнице на второй этаж и, уже захлопнув за собой дверь своей комнаты, дала волю раздражению. Вещи летели в растопыренную сумку, одним движением она смахнула со стола косметику в пакет, туда же отправилась зубная щетка, потом тапочки. Маша уже не разбирала, что куда швыряет. Скорее, быстрее отсюда! Злые слезы пытались прорваться сквозь сощуренные глаза, но она не давала им никакой, даже крошечной, возможности вырваться наружу и уж окончательно почувствовать свое унижение. Дура идиотская! Целый день представляла умильные картинки их идиллии с этим …, с этим…, с этим бронетранспортером, черт бы его побрал!!!

- Маша!

Она, вздрогнув, оглянулась: «бронетранспортер», зависнув в дверях, ошарашено наблюдал за ее вихреобразной траекторией сборов, по которой она носилась по комнате, сгребая вещи.

– Маш, ты что?

- Ничего! – отрезала она с ледяным спокойствием и одним движением застегнула сумку, потом взяла в руки пакет и устремилась на выход. Рывок не удался, Платон поймал ее и развернул к себе, пытаясь заглянуть в глаза:

- Что происходит, Маш?

Она исподлобья молча смотрела на него. Платон подождал, не скажет ли чего, потом, пожав плечами, опустил руки. Маша протиснулась мимо и спустилась вниз. Возле двери она натянула ботинки и, уже взявшись за ручку, холодно поинтересовалась у подошедшего Платона:

- На какой машине этот…Сергей?

- Погоди, я провожу…

- Не стоит, Платон Андреевич. Я в состоянии сама добраться до дома.

Платон помолчал, потом тихо сказал:

- Мне кажется, ты обиделась.

- Ну, надо же, какая проницательность, - пробормотала она себе под нос и вышла на площадку.

Платон молча последовал за ней, мрачнея на глазах еще больше, хотя больше уже просто было некуда, но он ухитрялся достигать неимоверных высот и в этом. Уже у машины он задержал ее за плечи и негромко сказал:

- Ты не сердись. Я все объясню тебе… потом. Сейчас у меня нет времени. Просто поезжай домой, отдохни и не думай о плохом.

Ей показалось, что он едва сдерживается. Поскольку она все молчала, Платон повторил громче:

- Ты слышишь, Маша?

Она подняла, наконец, на него глаза и неопределенно качнула головой. Он потянулся к ее губам, она отклонилась, кажется, слишком резко, и это его задело. Он отпустил ее плечи и, уже не скрывая раздражения, взъерошив волосы, махнул рукой:

- Ладно. Поезжай. Пока.

Потом, не оглядываясь, взбежал на крыльцо и исчез за дверью, которая немедленно расплылась в мутной пелене. Слезы, почувствовав свободу, радостно запрыгали из Машиных глаз, которые защипало не по-детски. Усевшись на заднее сиденье, она задрала голову выше, чтобы слезы остались в глазах, как в блюдцах, и не выливались наружу. Получилось неважно, даже плохо, слезы натекли в уши, и горечь увеличилась стократ, и горло заломило уже невыносимо.

Водитель молча рулил, видимо, прекрасно зная дорогу. У своего дома Маша, уже несколько справившись с обидой и утеревшись платком, поблагодарила Сергея и, взяв сумку, выползла из машины. Но водитель опередил ее, все также молча отобрал сумку, наверняка следуя указаниям броненосца, и проводил ее до двери дома.

Распрощавшись с неразговорчивым оруженосцем, Маша захлопнула за собой дверь и уселась на диванчик в прихожей. Идти и вообще шевелиться не хотелось.

 


 

Солнце бесцеремонно вырвало ее из сна, заполнив своими бликами всю комнату, прыгая с зеркала на люстру, потом перебравшись на прикроватный светильник. Маша, щурясь от солнечного хулиганства, нехотя выбралась из-под одеяла и поплелась в ванную. Уже стоя под душем, она вдруг вспомнила все безобразие, которое провернул с ее трепетной душой «броненосец Потемкин», и скривилась от горечи, заполнившей рот. Она выдавила полтюбика пасты на зубную щетку и едва не затолкала ее в горло, яростно вычищая все следы мерзкой противной горечи. Успеха сие мероприятие не принесло, горечь перетекла в сердце и упорно сидела там, в засаде, отравляя солнечное, по-настоящему летнее утро.

Решение ехать на работу пришло неожиданно. Маша немедленно взбодрилась и лихорадочно стала собираться.

Подъезжая к офису, она с удивлением отметила, что у нее дрожат руки. Волнуется, как первоклашка перед школой! Да, изменения в ней произошли настолько глобальные, что вернуться в свою прежнюю оболочку будет затруднительно: новая она там не поместится.

Маша усмехнулась, представив себя в тесной и старой одежке: рукава коротки, пуговицы на животе трещат, ткань на плечах натянута так, что вот-вот лопнет. Да уж, уморительное зрелище! Немного воспрянув духом, она захлопнула машину и бодро пошагала к крыльцу.

Ее появление в родной конторе вызвало такой дикий ажиотаж, переходящий в овацию, что она и думать забыла о всяких огорчениях. В приемную сбежались те, кому повезло приехать на работу. О том, что им именно повезло, Маше заявили абсолютно все. Когда она, наконец, высвободилась из объятий своих коллег и добралась до своего кабинета, то уже здесь смогла задать секретарше вопрос, так мучивший ее с момента прихода в офис:

- Юля, а где, позволь узнать, наш директор?

Она одновременно просматривала лежащие на столе документы и, не получив ответа, подняла глаза на мявшуюся у двери Юльку. Та смотрела на свою начальницу круглыми глазами и, взявшись ладошками за щеки, протянула:

- Ой, Маша, знаете, тут тако-ое!..

- Како-ое? – передразнила Маша.

- Да там с клиентом нашим, ну, с этим, …Крутовым, ужасные неприятности!

- Какие неприятности? – Маша спросила обычным голосом, а внутри рванула небольшая атомная бомбочка, от которой все внутренности стряхнулись со своих мест и бухнулись в желудок.

Юля понизила голос до шепота и выдала:

- Так арестовали, кажется.

 

В глазах выключился свет. Маша пошарила в темноте, нащупала стул и осторожно опустилась на него. Постепенно тьма рассеялась, перед носом обнаружился стакан с водой, и в капельках, усеивающих стеклянные стаканьи стенки, вовсю резвилось солнце. Это означало, что Юлькины руки тряслись, и Маша подняла на нее взгляд. Юлька испуганно таращилась на Машу и бормотала:

- О, господи, Маша, я что-то не то… Простите… Выпейте, по-пожалуйста.

Прохлада протекла в живот, залив последствия атомного взрыва, и Маша обрела способность говорить и действовать. Она, поднялась, усадила на стул Юлю, потом, обогнув стол, села в свое кресло и, внимательно глядя на взволнованную девушку, твердо заявила:

- Так, стоп, давай по порядку и без нервов. Скажи, что ты знаешь.

- Хорошо, да… Значит так, - постепенно успокаиваясь, начала та. – Вчера вечером, – уже совсем поздно было, - Громов выскочил из кабинета, мобильник возле уха. – Она на секунду задумалась, вспоминая подробности, и заговорила, старательно изображая своего шефа. – Он говорит: «Платон, я не понял, еще раз… Что значит «допрос»? По каким основаниям?… Ладно, а при чем тут ты?... Постановление об аресте предъявлено?... Понял. Какое отделение? А, в Управлении? Еду!» Вот, - Юля выдохнула и выжидательно уставилась на Машу, а та задумчиво терла переносицу. Мысли метались в голове как вспугнутые зайцы, и она никак не могла сосредоточиться. Мешала Юлька, все еще буравя ее, Машу, взглядом.

- Ладно, Юль, я поняла. Ты иди, мне надо подумать.

- Маш, если что нужно, я тут!

- Да-да, хорошо.

Секретарша выскользнула за дверь, а Маша так и сидела, терзая переносицу. Потом достала мобильник, попыталась набрать Платона, номер был недоступен. Громовский же номер отозвался длинными гудками, и она воспряла духом. Может быть, Антон увидит ее звонок и свяжется с ней позже. А пока… А пока надо успокоиться, ничем она в этом деле помочь не сможет. Все, что можно сделать, наверняка уже сделал Антон. Ее связи до такого уровня не распространялись. Она машинально перебирала накопившиеся бумаги и поймала себя на том, что уже трижды переложила всю стопку слева направо и справа налево.

Так Маша просидела довольно долго, не пытаясь заставить себя хоть чем-то заняться. Юля, видимо, понимала, в каком она сейчас состоянии, и отбивала атаки посетителей, поскольку никто ее в оставшееся время не тревожил.

Попытавшись ещё раз дозвониться до Антона, и опять неудачно, Маша поплелась к машине, вяло махнув Юле, смотревшей на нее с испугом и жалостью, кое-как доехала до дома и рухнула на диван.

Когда в сумерках вдруг заверещал дверной звонок, она вдруг очень сильно перепугалась, что вот сейчас ей скажут что-то ужасное, и первой трусливой мыслью было «сиди, не открывай!». Звонок брякнул раз, другой и потом уже звонил, не останавливаясь, пока она на цыпочках шла к двери.

За дверью обнаружился никто иной, как Платон. Он стоял, уперевшись ладонью в звонок, и тот надрывался во всю свою мощь. Когда Маша выглянула, Платон вскинул взлохмаченную голову и долгим взглядом посмотрел на нее, распространяя вокруг себя резкий коньячный дух. Маша кое-как отцепила его ладонь от звонка, причем он едва не упал, благо подвернулся дверной косяк, на котором он и повис, покачиваясь между квартирой и лестничной площадкой. Она осторожно потянула его внутрь, Платон не сопротивлялся, запнувшись о порог и прислонившись к стене, снова сфокусировал на Маше взгляд: он был совершенно пьян. У нее даже дар речи пропал от такой наглости, зато у Платона голос неожиданно прорезался:

- Маш-ша, ты про… прости, я нем-много перебрал. Как-то не пордр.. продр … то есть… не под…рассчитал я, вот…

Чувствуя, что он вот-вот упадет, она, вцепившись в рукава его куртки, переместила его к диванчику в прихожей, который жалобно закряхтел от рухнувшей на него тяжести. Платон кое-как угнездился на хлипком сооруженьице, тщетно пытаясь выровняться и поминутно сползая набок.

- Платон, ты где так набрался-то? – Маша, наконец, обрела дар речи, наблюдая за его попытками держаться вертикально, но тут же поняла всю бесполезность своих допросов, поскольку Платон, устав бороться с земным притяжением, свалился-таки набок и закрыл глаза, что-то пробормотав под нос. «Вот ведь гад какой! Арестова-али его! Вруны несчастные!», со злостью думала она, подпихивая под отяжелевшую Платонову голову принесенную с дивана подушечку. «И этот тоже хорош! Как ни в чем не бывало заявляется, да еще и в ауте». Платон буркнул что-то невнятно, недовольно дернул головой и опять засопел.

Маша опустилась на корточки и с неприязнью стала рассматривать попавшее ей в руки чудо природы, неопознанный ходячий, вернее, теперь лежачий, объект, эдакое НЛО, невесело усмехнулась она. Постепенно неприязнь уступила место какой-то жалостливой нежности, что ли, Маша затруднилась объяснить, что такое шевельнулось в ее сердце. Она никогда не разглядывала его так близко и так долго, и теперь использовала эту возможность, чтобы увидеть горестные вертикальные морщинки на переносице, чтобы разглядеть серебряные ниточки в коротко стриженых бачках, чтобы ощутить колючую небритость щеки, к которой она осторожно приложила ладонь. Он от этого смешно сморщился и капризно вытянул губы, но не проснулся.

Она посидела на корточках возле Платона, пока окончательно не затекли ноги от неудобной позы, после чего оставила неодушевленное тело в покое и пошла в спальню. Сил расправить кровать не было никаких, и она легла, не раздеваясь, поверх покрывала. День погас, сбросив солнечное светлое одеяние. Через открытый балкон тянул теплый, по-настоящему летний ветерок. Она закрыла глаза и забылась тревожным сном.

Среди ночи Маша еще раз вставала, чтобы проведать своего спящего гостя, который спал в том же положении, в котором она его оставила, поправила подушку и, постояв над ним еще какое-то время, опять отправилась спать, разобрав, наконец-то, постель и блаженно растянувшись на прохладных простынях, и уже не просыпалась до самого утра.

 

Ее разбудил шорох и сопение в прихожей. Она потрясла головой, освежая вчерашний вечер в памяти и раскидывая мысли по местам, потом со вздохом выкарабкалась из-под одеяла и, набросив халат, вышла в коридор, как оказалось, вовремя: Платон, кажется, собирался уходить и возился в коридоре с ботинками.

Она подошла ближе и свысока наблюдала, как он пыхтит, натягивая туфли на ноги. Он, видимо, проспал всю ночь в обуви, и теперь ноги распухли и никак не хотели забираться внутрь стильных элегантных башмаков. Платон, наконец, кое-как втиснулся в свою обувь и поднял к ней пунцовое от натуги, а, может быть, и от конфуза, лицо. Маша молчала, рассматривая его, будто впервые видела, и Платон не выдержал:

- Маша, я прошу прощения за свой,… хм, визит. – Потом, помолчав, добавил негромко, – Хотя вряд ли ты меня простишь.

Он поднялся, подождал Машиного ответа и, не дождавшись, хмуро заметил:

- Ну, так я и думал. Ладно, я пошел.

Когда за ним захлопнулась дверь, Маша вышла из стопора и кинулась за ним, но вовремя себя остановила. «Ты дура, или как? Он ведет себя как…, как, не знаю, что, а ты за ним бегать будешь?» Она топнула ногой в сердцах. Сон пропал окончательно.


(Продолжение)

январь, 2011 г.

Copyright © 2009- Светланa Беловa

Другие публикации Светланы Беловой

Обсудить на форуме

 

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба www.apropospage.ru без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004 apropospage.ru


      Top.Mail.Ru