Разговаривая с Агнесс и Люси, Мэри была вполне уверена в том, что говорила — она уже взрослая девушка и сумеет сама о себе позаботиться. Однако стоило сестрам уйти и Мэри снова одолели сомнения. Она осознала, что впервые оказалась на улицах Лондона в одиночестве, и ей стало немного страшно. Возможно, благоразумнее будет как можно скорее вернуться домой?
Так бы она и поступила, но тут мимо, едва не задев ее, пронесся открытый, несмотря на легкий морозец экипаж, в котором сидели два офицера и две молодых нарядно одетых женщины. Офицеры придерживали своих дам за талии, а те, привстав, звонко смеялись, подставляя лица холодному ветру. Мимолетная эта сценка была так наполнена движением и светом, что Мэри невольно, как сделала несколько шагов вслед за экипажем и поняла, что возвращаться домой глупо. «Я могу просто дойти до Рассел-сквер и погулять там немного, — сказала себе Мэри, — Даже мистер Дарси не нашел бы здесь ничего предосудительного».
И, укрепив свою решимость этими словами, она тронулась в путь. Однако не успела она пройти и полквартала, как ей вновь пришлось изменить свои планы. В конце Монтегю-стрит она заметила, еще один экипаж, только что показавшийся из-за поворота. На этот раз экипаж был закрытым, и Мэри без труда его узнала — он принадлежал мистеру Дарси. По всей видимости, его хозяин как раз возвращался домой вместе с приглашенными профессорами медицины. Кровь бросилась Мэри в лицо и застучала в висках. С ужасом девушка воображала себе, что подумает мистер Дарси, увидев ее на улице одну — без сестры или компаньонки. Нет, этого нельзя допустить! Еще одного скандала она просто не переживет! И, подобрав юбки, Мэри бросилась в сторону, словно зайчиха, преследуемая гончей, и укрылась за колоннами ближайшего массивного и мрачного здания.
Экипаж, поскрипывая рессорами, проехал мимо. Мэри едва перевела дух, но тут позади нее раздался голос:
− Мисс желает осмотреть...
Чудом удержавшись от вскрика, Мэри повернулась и обнаружила у себя за спиной щуплого старичка в ливрее.
− Простите, – почти прошептала она, — все еще не в силах совладать со своими нервами. — Простите, я не хотела...
− Я говорю, мисс желает осмотреть выставку? — продолжал он, как ни в чем, ни бывало, — Если так, то вам лучше поторопиться, мы скоро закрываем. Ну что же, мисс, пойдемте? Ручаюсь, что таких чудес, как у нас вы нигде не увидите.
− Да, да, конечно...
Как всегда, когда ей предлагали готовый план действий, Мэри поспешила с ним согласиться.
Старичок распахнул тяжелую дубовую дверь, они вошли в полутемный вестибюль, и провожатый Мэри сказал со вздохом:
− Прежде... да, прежде люди покупали заранее билеты, чтобы попасть сюда. О да, заранее, за несколько дней и мы проводили для них экскурсии... Но теперь здесь нет платы за вход, и нет экскурсий, но я... я, конечно, мог бы вам все показать, ведь я еще не забыл... о нет... Мэри поняла намек и сунула в руку провожатому монетку. Донельзя довольный, старичок распрями стан, выпятил грудь и произнес: − Прошу за мной, мисс!
Вновь перед Мэри распахнулись двери, и она попала в большой зал в больших витринах, стоящих у стен и под окнами что-то сверкало и переливалось. Сначала Мэри показалось, что это огромные драгоценности, но подойдя поближе, она вдруг с изумлением поняла, что это птицы, совсем крошечные птицы с длинными носами, зелеными, синими или сверкающе-чёрными крыльями и огромными ярко-желтыми, алыми и снежно-белыми, пушистыми хвостами. В других витринах были бабочки — огромные, размером в две ладони и больше и тоже сверкающие как драгоценные камни, будто их крылышки были припудрены тончайшей изумрудной, сапфировой или рубиновой пылью.
«Надо обязательно привести сюда детей! — подумала Мэри, — и Агнесс... и Джорджиану... и Лиззи... и папу...»
− Музей был создан более полувека назад на основе коллекции сэра Хэнса Слоуна, — протяжно затянул старик. — Сэр Слоун еще молодым человеком, будучи гувернером графа Албермайла побывал на Ямайке, откуда привез в Лондон свое первое собрание даров флоры и фауны... Позже он занялся медицинской практикой и вскоре прославился как врач и купил себе дом на Блумсбери-сквер неподалеку отсюда. К его услугам прибегали королева Анна, Георг I и Георг II, но он лечил также и бедных людей, и не брал с них платы. Он также занимался медицинскими исследованиями, проводил оспопрививание, использовал хинин для лечения малярии, и доказал сколь полезно для здоровья пить горячий шоколад с молоком. За свои заслуги сэр Слоан был возведен в баронское достоинство в 1716 году, избран президентом медицинского колледжа в 1719, а в 1727 сменил сэра Исаака Ньютона на посту президента Королевского Научного общества. − Простите, а у него была семья? — осторожно спросила Мэри. Узнав, что сэр Слоун приходится ей соседом, она невольно захотела познакомиться с ним поближе. Служитель музея не замедлил с ответом:
− О да, он сочетался браком с Элизабет Лэнгли, вдовой. Говорят, они были счастливы, но миссис Элизабет должно быть сильно докучали все эти мраморы, бюсты, старинные свитки и монеты, гербарии и чучела животных, так как сэр Слоун был страстным коллекционером, и не раз покупал целиком чужие собрания. Его даже называли «самым великим кукольником своего времени». В конце концов он прикупил соседний дом, чтобы разместиться со всеми удобствами, а когда ему стало тесно и там, уехал в Челси. Площадь, на которой он поселился в те времена так и называли: Слоун-сквер или Ханс-кресцент. У сэра Слоуна и его супруги было две дочери, которые сделали очень хорошие партии. Но к счастью у них не было сыновей, поэтому когда в возрасте 90 лет сэр Слоун почувствовал, что скоро покинет наш мир он предложил короне и парламенту купить его коллекцию, которая к тому времени насчитывала уже более 70 000 всевозможных диковин. В том числе более тысячи антиков, двадцать три тысячи древних монет и медалей, и более пятидесяти тысяч книг, рисунков и манускриптов. Но в первом зале перед вами коллекция растений, бабочек и птиц, которую сэр Слоун начал собирать еще юношей на Ямайке. Налюбовавшись вдоволь птицами размером с бабочку, и бабочками размером с птицу Мэри перешла в следующий зал и снова застыла в изумлении. Она ожидала увидеть что-нибудь столь же сверкающее и чудесное, но витрины в этом зале были уставлены... самыми обычными глиняными горшками самой разной формы — от огромных в человеческий рост — почему-то с заостренным дном — они лежали на боку до крошечный, умещающихся в ладонях. Одни горшки были покрыты черными пятнами и полосами, другие наоборот — почти сплошь закрашены черной краской, и только несколько не закрашенных пятен и полос цвета обожженной глины складывались в какие-то фигуры. - В этом зале вы можете увидеть греческие вазы из коллекции сэра Вильяма Гамильтона, — провозгласил служитель. Заинтригованная Мэри подошла поближе и обнаружила, что горшки покрыты росписью. На картинках какие-то странные, угловатые, бородатые и небрежно одетые люди, то боролись, то катались на колесницах, то бежали рядом, очевидно наперегонки, то сидели за столом и поднимали чаши подобные тем, что стояли на витринах. Зацепившись за слово «греческие» Мэри вспомнила: отец как-то обмолвился, что были некогда такие древние греки, и у них была высокая культура. Мистер Дарси тоже однажды, увидев Лиззи в новом платье воскликнул: «Прекрасна, как греческая богиня!» Мэри стала внимательнее всматриваться в рисунки на вазах и постепенно заметила нечто странное — персонажи картинок были заняты обычными, повседневными делами, но в их позах, в их движениях было что-то... будто они все танцевали под какую-то одним им слышимую музыку. Весь народ... вся страна... Мэри подумала, каково это: резать овощи на блюде, на дне которого девушки вьют гирлянды, а юноша играет на свирели; ставить цветы в вазу, на которой трое мужчин следят за полетом ласточки; наливать вино из кувшина, на котором под стенами города ощетинилось копьями и щитами войско; в чашу, на которой скользит по морю корабль, окруженный дельфинами. Каково это — жить среди таких говорящих предметов? Наверно, немного шумно... и странно.. будто за тобой все время наблюдают... и все же ты не одна... даже когда одна... ты вместе со всем миром. И потом, когда ты уйдешь... и совсем уйдешь... они все будут продолжать свой танец... свой разговор, и юноша будет также играть... и дельфины резвиться... и борцы не разомкнут дружеских объятий... и город на холме так и будет стоять замершим в ожидании битвы... и битва так и не начнется... и.. если они были так прекрасны в своей повседневной жизни, то может быть мы тоже... когда разливаем чай... или надеваем туфельки перед балом... или играем с детьми... Ведь мистер Слоули, художник, говорил, что красота в правде, а они, эти греки, говорят мне что правда и есть красота...
Эти мысли испугали Мэри но, к счастью служитель пригласил ее пройти дальше. Правда, голос его зазвучал теперь немного смущенно. − Мисс... в следующей галерее помещены несколько греческих статуй. Но, понимаете ли, многие из них без одежды.. совсем... такой прежде был обычай. Это оттого, что Греция страна жаркая и бедная, и бедняки, которые позировали скульпторам ходили без одежды. Будет лучше мисс, если вы закроете глаза, а я поведу вас за руку. А в следующем зале я покажу вам настоящую египетскую мумию, которую наши доблестные солдаты отбили у французов. А в далее вы увидите также заспиртованную голову грифа, свинью-циклопа с одним глазом, а также один из двух рогов, выросших на голове некой Мэри Дэвис, и портрет самой мисс Дэвис с обоими рогами. Вы готовы, мисс? Закройте глаза и дайте мне руку...
Говоря по чести, проходя через запретную галерею Мэри порой приоткрывала глаза: ровно настолько, чтобы увидеть белоснежное колено, или локоть, застывшие в безупречно-грациозном движении, про себя она говорила, что эта красота поможет ей подготовиться к встрече с ужасной мумией в следующем зале. И все же никакие греческие статуи не смогли бы подготовить Мэри к тому, что ожидало ее за дверями.
Первое, что они со служителем увидели, войдя в следующую залу, был массивный женский зад, обтянутый черным шелком. Мэри от неожиданности ахнула, зад шевельнулся, над ним всплыл кружевной чепец, блеснул стеклами лорнет и, вошедшие оказались лицом к лицу с очень пожилой и очень строгой дамой в черном, смутно напомнившей Мэри леди Кэтрин.
− О, мадам, — пролепетал служитель, — мадам, вы еще здесь? Мадам, вы знаете который теперь час? Вы в этом зале более четырех часов, а мы скоро закрываемся.
− Чушь! — спокойно возразила дама. — Вы закроетесь не раньше, чем я приведу в порядок свои заметки.— Но мадам, — пролепетал служитель, — моя семья... жена... дети... их у нас трое мадам... два мальчика и девочка... совсем крошка... они ждут меня дома...
− Значит, подождут еще, — заявила дама, поджав губы. — В мои годы, знаете ли, не так уж просто каждый день выходить из дома. Я не уйду, пока не закончу зарисовывать иероглифы. А глаза у меня уже не те, что прежде. Так что вам придется подождать, любезнейший.
− Может быть... может быть, я могу помочь вам... — неожиданно для себя самой сказала, на которую произвел большое впечатление рассказ о тоскующем без отца семействе. — Мой учитель говорит, что я неплохо умею срисовывать.
− Вот как? — дама усмехнулась. — Ну-ка подойдите сюда, мисс Молодые Глаза и покажите нам свое искусство.
Мэри сделала несколько шагов и осторожно глянула через плечо дамы. Она не знала толком, что такое иероглифы, помнила только, что однажды о леди Кэролайн сказали: «Она произвела фурор, появившись на балу у принца регента в платье, украшенном иероглифами». Почему-то Мэри воображала себе, что сейчас увидит засушенного дракона, в шкуре, испещренной огненными пятнами странной формы. И, разумеется, она снова ошиблась. Перед ней был простой камень - вернее плита, темная, довольно массивная и вся в трещинах и бороздках.
− Начинайте вот отсюда, - велела дама, сунув в руки Мэри блокнот и карандаш и тыкая пальцем в одну из складок камня. Мэри понятия не имела, что от нее требуется. Она подняла глаза, готовая признаться в своей беспомощности, увидела растерянное лицо смотрителя, сжатые брови и губы суровой незнакомки. Они возлагали на нее какие-то ей самой непонятные надежды, но ясно было одно: сейчас она их не оправдает и весь мир окончательно убедится в ее полной несостоятельности. «Это буквально написано у них на лицах. Крупными буквами», - подумала Мэри. И вдруг ее сердце тяжело ударило, и горячая волна прошла по всему телу с ног до головы. Она вспомнила, как в детстве, Джейн и Лизи придумали свой особый шрифт, чтобы переписываться втайне от проныры Лидии, и как она, Мэри, по приказу Лидии тщательно срисовывала их записочки, так ничего в них не понимая. Мэри вновь взглянула на плиту и увидела на ней знаки ? буквы неведомого языка. Понять их было невозможно, но скопировать на бумагу - вполне реально. − Простите сударыня, вы не покажите еще раз, откуда я должна начать, - осторожно спросила она. − Вот отсюда, милочка, - и дама снова ткнула пальцем в середину плиты, где несколько значков были окружены овалом. «Так: крючок, две расчесочки, лежащий лев, вожжи, кочерга, петля, квадратик и полукружок. В общем, ничего сложного», - решила Мэри и принялась за работу. Она очень спешила, - ей хотелось поскорее отпустить смотрителя, и так сосредоточилась на рисунках, что вздрогнула, вновь услышав за своей спиной голос суровой леди.
− Удивляюсь я на вас, молодая мисс. Перед вами величайшая тайна нашего века, а лицо у вас такое постное, будто вы срисовываете узорчик для вышивания. У вас что, уксус в жилах, вместо крови? Почему вы до сих пор не задали ни одного вопроса?
− Я... боюсь я очень мало знаю о греческой культуре, и если я начну задавать вопросы вам придется рассказывать слишком много. Мне не хотелось бы затруднять вас. − Чушь! Думаете, я не догадалась в первой же минуты, что вы так же невежественны, как и все прочие хорошо воспитанные барышни? Конечно, было бы лучше начинать с азов, но вы уже потратили свое детство, не пойми на что, и это время уже не вернешь. Когда я была маленькой, моя няня, бывало, говорила мне: «Помни, Мэри, время можно потратить только один раз», - и это очень помогло мне в жизни. Но раз уж у вас не было такой умной няни, придется начать с конца, в надежде, что вы когда-нибудь сами доберетесь до начала. Так что рисуйте и слушайте. Перед вами гранит, найденный в Египте семнадцать лет назад капитаном французских войск Пьером-Франсуа Бушаром при сооружении форта Сен-Жюльен близ города Розетты на западном рукаве дельты Нила недалеко от Александрии. Вместе с другими трофеями этот камень был вывезен из Каира в Британию. На граните можно различить три слоя надписей. Один из них сделан на греческом языке, два других на неизвестных языках. Греческий текст представляет собой благодарственную надпись, которую в 196 году до нашей эры египетские жрецы адресовали Птолемею V Епифану, очередному монарху из династии Птолемеев: «Новому царю, получившему царство от отца»… Вероятно два других текста содержат идентичные надписи, но на других языках, и благодаря этому, мы сможем узнать, на каком языке говорили обитатели древнего Египта более двадцати веков назад, а может быть и еще раньше. Сейчас над расшифровкой текстов работают во Франции мсье де Саси, и еще какой-то мсье Шампольон, в Швеции господин Окерблад, а также наш соотечественник мистер Томас Янг и ваша покорная слуга мисс Мэри Кармайкл. Конечно, я далеко не так образована и искушена в науках, как все эти почтенные господа, но у меня гораздо больше свободного времени и, смею утверждать, здравого смысла. Так что мы еще увидим... Но вы опять замолчали, мисс! Почему вы ни о чем не спрашиваете? Тот, кто не спрашивает. Никогда не узнает ответов. Ну, мисс, что бы вам хотелось знать?
− Простите сударыня но... скажите мне, эти египтяне, о которых вы рассказываете - потомки греков или римлян?
− Ни то, ни другое, мисс. Слушайте... был некогда такой греческий ученый Геродот, которого называли отцом истории. Он отправился в Египет и ...
Конечно же, Мэри захотела проводить свою новую знакомую до дома. Мисс Мэри Кармайкл жила неподалеку - на той самой Рассел-сквер, которую Мэри выбрала целью своей прогулки, еще не зная какие чудеса ее ожидают. Наслаждаясь свежим зимним воздухом, две Мэри сделали несколько кругов по Рассел-сквер, беседуя уже как самые задушевные подруги. Правда Мэри Беннет поминутно краснела от стыда за свое невежество, слушая мисс Кармайкл, и все же ее сердце трепетало от счастья - слова мисс Кармайкл и резкие взмахи ее зонтика словно раздвигали завесу и открывали новые горизонты. − Это ужасно, - то, что мои глупые сверстники творят со своими дочерьми! - говорила мисс Кармайкл. - В эпоху возрожденья никто не удивлялся тому, что десяти или даже шестилетняя девочка читает наизусть стихи греческих поэтов или обращается к своему государю с торжественной речью на латыни. Даже у нас во времена Елизаветы мужья ценили ученость своих жен ничуть не меньше красоты или доброго нрава. Но в какой упадок пришло образование ныне! Вышивки, треньканье по клавишам, танцы да французский язык - вот и все, чему учат нынешних девушек. Такая кукла хороша на каминной полке, но не годится в хозяйки дома и в подруги умному и деятельному мужчине. Разве она сможет дать ему хороший совет? Как можно вести домохозяйство, не имея понятия о Ксенофонте? Как можно быть женой политика, не изучая ни Платона, ни Тита Ливия? Как можно размышлять о религии, не зная иудейского языка? И как необразованная и невежественная женщина сможет стать достойной воспитательницей своих детей? Робея, Мэри рассказала своей новой подруге о собственных мечтах. Она чувствовала. Что мисс Кармайкл не будет ни удивлена, ни раздражена подобными планами и не ошиблась.
− Моя подруга, мисс Мур, организовала целую сеть школ для деревенских детей у себя на родине, - сказала мисс Кармайкл. - Если вы придете ко мне на чай. В будущий четверг, я познакомлю вас. Конечно, вам не хватает знаний. Но мисс Мур говорит, что невежество, с которым она сталкивается каждый день просто чудовищно, и у нас нет времени на подготовку регулярной армии, мы будем рады и необученным солдатам. Вы придете, мисс Беннет! − Конечно, о, конечно, я не знаю, как благодарить вас! - воскликнула Мэри.
− Благодарить не за что. Жизнь, которую я вам сулю, не будет легкой, но Господь создал нас не для того, чтобы мы избегали трудностей, не так ли? Распрощавшись с мисс Кармайкл, Мэри летела домой, как на крыльях. Напевая под нос арию Папагено, она взлетела по лестнице, хлопнула дверью, чего не позволяла себе уже лет пятнадцать и замерла, увидев бледное лицо и печальные глаза Элизабет, вышедшей навстречу сестре. − А где же Агнесс? - устало, спросила Элизабет, и, не дожидаясь ответа, добавила. - Хорошо, что ты пришла. Нам всем надо серьезно поговорить. Врачи единодушны - у Джорджианы туберкулез. Мы едем в Италию. (продолжение следует) Copyright © 2007-2009 Елена Первушина
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью или частично запрещено
|