|
Но Джорджиана все не поправлялась. Прошло уже больше четырех недель с того рокового бала, а она была еще очень слаба и почти не вставала с постели. Ее постоянно беспокоил сухой надсадный кашель. Ночью служанкам приходилось переодевать девушку — ее ночная рубашка насквозь промокала от пота. Днем же, хоть лихорадка больше не возвращалась, на щеках Джорджианы горел нездоровый румянец.
Дарси что ни день привозил к сестре новых врачей, но те не могли сказать ничего определенного. «Давайте положимся на мудрость природы», «Молодой здоровый организм рано или поздно сам справится с любой болезнью» — так звучали самые утешительные вердикты.
В доме на Блумсбери-сквер поселилось молчаливое мучительное беспокойство. Элизабет и Мэри большую часть дня проводили у постели Джорджианы, пытаясь как то ее развлечь. Дарси, проводив очередного врача, уезжал на целый вечер в клуб. Слуги переговаривались вполголоса и замолкали, завидев кого-то из хозяев. Даже маленький Уильям, проходя по коридору тайком, искоса заглядывал в приотворенную дверь теткиной комнаты, а потом опрометью мчался в детскую вскакивал на колени Агнесс, обхватывал ее ручонками и зарывался лицом ей в платье.
Ко всему прочему и Элизабет была и своя собственная причина для волнений, о которой она пока никому не рассказывала. Ее тревожили письма, которые она получала от Джейн из Дербишира. Джейн писала о чем угодно — о Бингли, о детях, о визитах соседей, о лошадях и собаках, об оранжерее, о книгах, о вышивках, только не о себе. Но Элизабет слишком хорошо знала сестру, чтобы не заподозрить неладное. По случайным оборотам и фразам, сорвавшимся с пера Джейн, Элизабет заключила, что на этот раз беременность трудно дается ее сестре — ее постоянно беспокоили боли и отеки, и хоть живот был не слишком большим, носить его было необычно тяжело и Джейн большую часть дня проводит в постели, хотя многочисленные домашние дела требуют ее постоянного заботливого надзора. Сердце подсказывало Элизабет, что ей нужно быть рядом с Джейн в эти трудные дни. Беспокойство за сестру гнало ее в Дербишир, но беспокойство за Джорджиану привязывало к Лондону.
По настоянию Джорджианы Элизабет и Мэри начали свои уроки. Джорджиана не хотела, чтобы они отказывались от своих планов, а сестры надеялись, что встреча со старым и любимым учителем музыки приободрит девушку. Поэтому перед визитом учителя Джорджиану переодевали в платье, выводили в гостиную и усаживали на диван, где она сидела, рассеянно перебирая ноты и прислушиваясь к пассажам, разыгрываемым руками Мэри и Элизабет.
Учитель, мистер Штольц, немец из Лейпцига, был человеком пожилым, суховатым и мрачным. Сестры ожидали, что он замучает их гаммами и этюдами, направленными на совершенствование исполнительской техники. Однако к их немалому удивлению мистер Штольц придавал гораздо больше значения выразительности игры и способности исполнительницы передать владевшие ею чувства. Поэтому он обычно выбирал для своих учениц небольшие пьесы Моцарта, Клементи, Куперена или кого-нибудь из многочисленных Бахов и не успокаивался до тех пор, пока исполнительница не находила свою собственную манеру исполнения каждой вещи, свое истолкование замысла композитора.
Заканчивая рассказ о мистере Штольце, нужно также упомянуть, что по окончании урока выпив чаю вместе со своими ученицами, он неизменно заворачивал в салфетку несколько кусочков бисквита или конфет и уносил с собой. Как объяснила Джорджиана, лакомства предназначались для его четырех внуков, трех собак До, Ми и Ля, а также, возможно, для огромного черного кота Георга и филина Фридриха. Впрочем, Джорджиана не была уверена, что Георг и Фридрих снисходили к такому угощению.
Мистер Штольц был весьма доволен способностями Элизабет, и говорил, что она «преступно долго пренебрегала серьезными уроками». Однако, к сожалению, у Элизабет и сейчас было не слишком много времени для занятий и упражнений. Что же касается Мэри, то она упражнялась много и старательно, только вот толку от этого было немного. Поначалу уроки мистера Штольца дали ощутимый эффект — он, наконец, поставил девушке руку, и Мэри избавилась от привычных уже болей в спине и скованности запястий при игре. Однако когда мистер Штольц, окрыленный первым успехом, потребовал от Мэри большей выразительности, эта задача оказалась не под силу его ученице. Призывы мистера Штольца: «Не барабаньте по клавишам как кукла, играйте с чувством!» приводили Мэри в смятение. Она могла понять, какие чувства испытывает исполнитель романса или псалма, но отыскать хоть какую-то тень чувства в сонате или арии без слов было выше ее сил. Вальс и полонез были для нее всего лишь танцами, исполняемыми в определенном темпе и ритме, и она представления не имела, почему вальс Моцарта нужно исполнять «нежно», а полонез Баха — «игриво», а главное как добиться впечатления нежности или игривости просто нажимая пальцами на клавиши. Советы Джорджианы и Элизабет делу не помогли — слушая их, Мэри испытывала безотчетный ужас — ее голова просто отказывалась понимать подобные материи.
Те же неудачи преследовали Мэри на уроках рисования. Она научилась довольно ловко работать карандашом, точно схватывая форму и размеры предмета. Однако ретушь и тени представляли для нее значительную трудность. Когда же дело доходило до красок Мэри и вовсе «глупела». Если ей нужно было изобразить белую чашку на красной скатерти, она и рисовала белую чашку на красной скатерти, а то, что скатерть бросала красный блик на стенку чашки, то что солнечные лучи играли в белой глазури, то что в тени чашки цвет скатерти делался более темным — всего этого Мэри просто не видела, даже после того, как преподаватель живописи терпеливо показывал и объяснял ей малейшие оттенки построенного им натюрморта.
Преподаватель, мистер Слоули, был в отличие от мистера Штольца молод и нетерпелив, однако тактичен и сметлив, поэтому, убедившись в полном отсутствии всяких художественных способностей у Мэри и не желая терять урока, он стал приносить на занятия, выполненные им собственноручно копии знаменитых полотен, и рассказывать о жизни и творчестве великих живописцев прошлого. Такие уроки были чрезвычайно интересны и полезны для обеих сестер и Джорджиана, когда ей позволяло самочувствие, с удовольствием приходила послушать рассказ о прославленных художниках Италии, Франции или Британии. Элизабет не всегда могла присутствовать на занятиях, поэтому Мэри взяла за обыкновение по вечерам пересказывать ей и Джорджиане то, о чем говорил мистер Слоули на уроке. Неожиданно обнаружилось, что у нее отличная память, и она превосходно умеет пересказывать чужие слова — и это открытие спасло Мэри от ощущения своей полной ничтожности. Она заметила, что отец также не без интереса прислушивается к ее рассказам и воспряла духом. У нее даже появились весьма амбициозные планы — после возвращения мистера Мортона упросить его снова посетить какую-нибудь выставку в Академии и там поразить его своими познаниями в живописи. Не то чтобы ей хотелось обратить внимание мистера Мортона на себя, просто было очень интересно узнать как это — произвести на кого-нибудь впечатление.
Мечтая о своем грядущем маленьком триумфе, Мэри однажды забрела в картинную галерею дома на Блумсбери-сквер, которая, хоть и была далеко не так представительна, как в галерея Пемберли, все же могла надолго занять ценителя живописи. Больше часа Мэри изучала охотничьи и батальные сцены, натюрморты, морские пейзажи, а также разумеется портреты древних Дарси и Д’Арси. Постепенно, шаг за шагом галерея привела ее в библиотеку, где Мэри обнаружила современного и вполне живого мистера Дарси с мрачным видом изучавшего толстенный том, который, как поняла Мэри, глянув на картинки, был медицинским трактатом.
Мэри ужасно смутилась и, чтобы как-то объяснить свое присутствие в библиотеке, сказала, что хотела найти какие-нибудь книги о воспитании детей. Дарси не мог скрыть удивления, и Мэри поспешно сказала, что заинтересовалась этой темой, наблюдая за тем, как Агнес занимается с Уильямом-младшим. Дарси, хоть был поклонником развитого обширным чтением женского ума, в глубине души побаивался таких непробиваемо-серьезных читательниц, как Мэри. Тем не менее, исполняя долг гостеприимства, он нашел на полках «Эмиля» Руссо, «Мысли о воспитании» Локка, и еще один небольшой томик, озаглавленный «Размышления об образовании дочерей, поведении и важнейших обязанностях женщин в жизни». Едва за Мэри закрылась дверь, Дарси схватился за голову — только сейчас он ясно осознал, что ни одна из выбранных им книг не подходит для развития девичьего ума. «Ладно, может все обойдется, — подумал он. — Мэри прочтет пару страниц, заскучает и бросит, а Элизабет и мистер Беннет никогда не узнают, какого я свалял дурака.
Оказавшись в своей комнате и осмотрев добычу Мэри, с удивлением обнаружила, что «Размышления об образовании дочерей» написаны женщиной, да еще и ее тезкой, некой мисс Мэри Уолстонкрафт. Разумеется, она тут же принялась за чтение, и скоро ее глазам предстало чудесное видение: «Школа будет окружена лугом, на котором дети смогут играть… — писала мисс Уолстонкрафт, ¬¬– но этот отдых надо также использовать для элементарного воспитания... Ботаника, механика, астрономия, естественная история, чтение и письмо заполняют часы, не мешая, однако, спортивным играм на воздухе. Элементы философии, истории, политики, следует подносить детям по методу, которым пользуется Сократ в беседах со своими учениками».
«Как это прекрасно звучит, — думала Мэри. — Как я хотела бы учиться в такой школе! Но неужели у меня когда-нибудь хватит решимости переступить ее порог и назвать себя учительницей?!»
Январь выдался пасмурным, снежным и ветреным. За окном целыми днями висела серо-голубая взвесь мокрого снега, сквозь которую нельзя было разглядеть ни неба, ни земли. Такая погода не могла не сказаться на настроении обитателей дома: дети капризничали, взрослые хандрили. Поэтому когда однажды февральским утром Элизабет разбудили солнечнее лучи и, подбежав к окну, она обнаружила за заиндевевшим за ночь стеклом голубое небо, то сразу же после завтрака, она велела закладывать экипаж и одевать детей потеплее.
− Едем в Гайд-парк играть в снежки! — объявила она. — Мы не поможем Анне тем, что будем сидеть в доме, как зимние мухи. Мэри, сможешь сегодня посидеть с Джорджианой. Мисс Грэй, завтра даю вам выходной, сходите с Мэри куда-нибудь, вам тоже не помешает размять ноги.
Прогулка удалась на славу. Уильям (с помощью всей семьи) построил свою первую снежную крепость. Черри-Джейн, которую братец в порыве энтузиазма не раз сбивал с ног, сообщила Мэри: «Илли Еи уонил!» — с такой гордостью, будто это в самом деле был неслыханный подвиг. Агнесс и Элизабет были рады за детей, и даже Дарси в тот вечер был весел и доволен — ему удалось договориться о консультации с двумя профессорами медицины, и он надеялся, что те сообща смогут, наконец, помочь Джорджиане. Словом все засыпали в хорошем настроении.
Следующее утро было таким же ясным — похоже, морозная и солнечная погода решила обосноваться в Лондоне хотя бы на несколько дней. Дарси с утра уехал в клуб, где должен был встретиться с приглашенными консультантами и отвезти их домой. Мэри за завтраком спросила Элизабет не нужно ли ей остаться и помочь сестре.
− Даже не думай! — покачала головой Элизабет. — Мы прекрасно со всем справимся, а мне будет очень приятно думать, что вы и Агнесс наконец отдохнете. Вы уже решили, куда пойдете?
− Я, конечно, не так хорошо знаю город, как мистер Лондон, — улыбнулась Агнесс, — так что боюсь, не смогу предложить ничего оригинального. Мы могли бы пройтись по магазинам на Нил-стрит, присмотреть какой-нибудь пустячок для Джорджианы, а если вас, мисс Беннет, не пугает дальняя прогулка, мы можем потом дойти до «Локз» и поглядеть на новые шляпки.
− Нисколько не пугает, — заверила Мэри Агнесс. Солнечные лучи сумели достучаться даже до ее сердца, и Мэри вдруг захотелось шутить и дурачиться, а может быть даже попасть в приключение. — В моей семье все женщины питают склонность к далеким прогулкам, — добавила она лукаво.
Агнесс удивленно подняла брови. Элизабет засмеялась и погрозила сестре пальцем.
− Я просто обожаю «Локз», — говорила Агнесс, когда они с Мэри спускались по лестнице. — Мне кажется, когда-нибудь я наберусь храбрости, и примерю мужской цилиндр. Не знаю почему, но мне ужасно этого хочется.
Она распахнула тяжелую входную дверь, и Мэри на секунду замерла — настолько яркой была открывшаяся ее глазам картина — залитая солнцем площадь и синие тени деревьев на белоснежном снегу. Прохожие сегодня не сутулились и не спешили скрыться в подъездах и парадных. Напротив, все — от мала до велика, от надменного аристократа до последнего бедняка, — шагали легко и свободно, улыбались открыто и радостно. Мэри уже знала, что такие ясные мгновения беспричинной радости быстро проходят и ничего не меняют в мире, но тем острее ощутила она бесконечную ценность этой секунды.
− Ну, мы можем примерить цилиндры прямо сегодня, — наконец сказала Мэри, все еще пребывая во власти столь несвойственного ей оживления. — Только, если мне не изменяет память, неподалеку от «Локз» — «Будлз», клуб мистера Дарси. Если он будет проезжать по улице и ненароком увидит нас обеих в цилиндрах то... просто не знаю, чем это кончится.
− Пожалуй, да, — с сожалением сказала Агнесс. — Знаете, я читала про русскую императрицу, которая была очень красива и отлично сложена. И чтобы показать это она специально назначала маскарады, на которых женщины должны были переодеваться в мужское платье. Хорошо быть императрицей! Если бы я...
Но тут она всплеснула руками и, воскликнув: «Люси!» — бросилась навстречу скромно, но изящно одетой невысокой женщине средних лет, которая как раз пересекала Блумсбери-сквер, направляясь к дому семьи Дарси. Женщина в свою очередь воскликнула: «Агнесс!» и приняла девушку в объятия. С минуту они стояли, не разжимая рук повторяя: «Люси, почему ты не написала?» «Агнесс, как я рада тебя видеть!» Наконец, Агнесс вспомнила о своей спутнице и повернулась к ней:
− Мисс Беннет... Мэри, простите, просто я совсем не ожидала... Мисс Мэри, это Люси Сноу, моя сводная сестра, у нее пансион для девочек в Бельгии, и я совсем не думала, что она приедет сюда. Люси, почему ты мне не написала, что приезжаешь?
− Потому что все решилось очень быстро, — ответила Люси с улыбкой. — После рождественских каникул наш учитель английского мистер Кримсворт неожиданно взял расчет. Я дала объявление, но агентства не смогли представить ни одной достойной кандидатуры, и я решила поехать в Лондон и сама попытать счастья. Может быть, мне удастся уговорить тебя, Агнесс?
− Нет, Люси, что ты! Я не могу подвести миссис Дарси! Кроме того, я так привязалась к Вилли и крошке Черри, что просто не могу с ними расстаться. Ты надолго к нам? А от Кэтрин ты давно не получала письма? — и, вновь обернувшись к Мэри она пояснила. — Кэтрин — это наша третья сестра. Она замужем за фермером и живет в Шотландии.
− Я приехала на несколько дней, не могла надолго бросить пансион, — ответила Люси, даже во время столь неожиданной и радостной встречи сохранявшая спокойствие и рассудительность. А от Кэтрин я получила письмо в ноябре. Она писала, что перевалы скоро засыплет снегом, и они с мужем снова будут отрезаны от мира до весны. Впрочем, я шла сюда, чтобы пригласить тебя к себе. Когда у тебя будет свободное время, приходи в пансион, где я остановилась, я покажу тебе письмо и расскажу все новости. Вот здесь я записала адрес...
− Но почему бы вам не пойти прямо сейчас! — воскликнула Мэри. — У Агнесс сегодня свободный день, и вам вовсе не нужно разлучаться.
− Да... но... мисс Мэри... я же обещала вам... — пролепетала Агнесс.
− Нет, нет, все в порядке, ты должна поговорить с сестрой, а я сама немного прогуляюсь.
− Но... мисс Мэри... вы уверены?
− Конечно же, глупышка, идите обязательно, со мной все будет в порядке.
− Большое спасибо вам, мисс Беннет, — сердечная теплота в голосе мисс Сноу, совсем не соответствовала ее имени. (Сноу — англ. снег, — Е.П.) — Я чувствую себя неловко оттого, что расстроила вашу прогулку, но не могу не воспользоваться вашей любезностью.
− Не стоит благодарности, — твердо сказала Мэри, и, вспомнив утренний разговор с Элизабет, добавила, — Мне будет приятно думать о том, сколько радости доставит Агнесс беседа с вами.
В ответ обе сестры снова рассыпались в извинениях и, наконец, расстались с Мэри.
Copyright © 2007-2009 Елена Первушина
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено
|
