Бернард Шоу
Мистер Беннет полагает,
что пьесы писать легче, чем романы
(Арнольд Беннет. Мастерство писателя, Лондон, 1916)
Я не сразу понял, почему редактор «Нейшн» прислал мне эту книжку Беннета[1] на рецензию. Автор размышляет в ней на узкопрофессиональные темы и в приятной, довольно остроумной манере развлекает литературных дилетантов всякими безвредными пустяками по поводу приемов письма. Что же, у такого заслуженного романиста, как мистер Беннет, есть на это все права. Ну а я тут при чем? Мне-то зачем отбивать кусок хлеба у какого-нибудь молодого критика? Разгадку я нашел на семьдесят шестой странице, открывающейся следующими словами: «Есть одна причина, по которой пьесу создать легче, чем роман». Тут я и попался! Я вовсе не желал знать эту причину, настолько возмутительным показался мне пассаж. Но несмотря на потрясение, бросить книгу я уже не мог и выяснил, где зарыта собака - дело оказалось в том, что «пьеса короче», конечно, короче. Но ведь и Библия короче лондонского телефонного справочника. «Простите за такое длинное письмо, - сказал как-то Паскаль. - У меня не было времени писать кратко». Нет, я не собираюсь спорить. Я никогда не спорю. Я просто возьму одну из самых коротких, самых известных и самых напряженных сцен в английской драматургии и переделаю ее в главу из романа, причем таким слогом, каким пишут мои друзья Беннет и Голсуорси, когда им лень писать пьесы.
Макбет
Пьеса Уильяма Шекспира.
Акт пятый. Сцена восьмая. Дунсинан. Окрестности замка Макбета.
Входит Макбет. Макбет Зачем, подобно римскому безумцу,
Кончать с собою, бросившись на меч?
Пока живых я вижу, лучше буду
Их убивать.
Входит Макдуф.
Макдуф
Сюда, проклятый пес!
Макбет
Из всех людей я лишь с одним тобой
Встречаться не хотел.
И так уж кровью
Твоих домашних дух мой отягчен.
Макдуф
Я слов не нахожу.
Тебе их скажет
Мой меч.
Ты негодяй, какому нет
Достойного названья.
Они бьются
Макбет
Труд пропащий.
Ты легче можешь воздух поразить,
Чем нанести своим мечом мне рану,
Бей им по уязвимым черепам —
Я защищен заклятьем от любого.
Кто женщиной рожден.
Макдуф
Так потеряй
Надежду на заклятье!
Пусть твой демон,
Которому служил ты, подтвердит:
До срока из утробы материнской
Был вырезан Макдуф, а не рожден.
Макбет
Язык отсохни, это возвестивший!
Он сразу мужество во мне сломил!
Не надо верить прорицаньям ада.
Проклятье им за их двоякий смысл!
Слова их не обманывают слуха,
Чтоб тем полней надежды обмануть.
Я не дерусь с тобой.
Макдуф
Так сдайся, трус!
Останься жить диковинкою века.
Твое изображенье на шесте
Поставим мы, как выставляют чудищ,
И выведем под вывескою: «Здесь Тирана можно видеть».
Макбет
Я не сдамся.
Перед Малькольмом землю целовать
И яростной толпы проклятья слушать?
Хотя Бирнам напал на Дунсинан
И не рожден ты женщиной, мой недруг,
Мне хочется, свой щит отбросив прочь,
Пробиться напролом в бою с тобой,
И проклят будь, кто первый крикнет: «Стой!»
Удаляются, сражаясь.
Макбет
Роман Арнольда Беннета, Джона Голсуорси или кого угодно другого
Последняя глава
Значит, ему все-таки не уйти от поражения. Битву он проигрывает. Его солдаты даже не сражаются и уже сообщили старому Сиварду, что готовы сдаться на милость победителя, если им оставят жизнь. А старый вояка, чьего сына он, Макбет, только что прикончил, не упустит случая. Так стоило ли стольких убивать? Дункан, Банко, семья Макдуфа - да, он пролил реку крови: жаль, что все это не сон - ведь убитые были бы тогда живы и любили бы его. Как заливаются ласточки! Слегка придурковатый Банко всегда очень нежно относился к ласточкам. Но покойница жена, которую эти англичане упорно величают леди Макбет, спорила с Банко, доказывая, что ласточки не соблюдают элементарных требований санитарии - они прямо кишат какими-то клопами и заносят их в замок, где насекомых и без того хватает. Однако Дункан вставал на сторону Банко, а когда покойница сама стала королевой, то не позволила ломать гнезда. Ей хотелось во всем придерживаться вкусов Дункана - не дай бог подумают, что Макбеты не знают, как положено жить королям. И вот ласточки теперь заливаются, они всегда заливаются, когда не ловят мух. Он вдруг вспомнил, что так и не сказал жене правду про Банко, и у него даже сердце заколотилось. Она-то думала, будто он совершил убийство из-за предсказания ведьм - ведь именно потомки Банко должны были стать королями. А на самом деле просто из-за того, что Банко задирал нос - экий он, мол, добродетельный. Это всегда противно, а когда через пару минут нужно отправляться на убийство - так и вообще вынести нельзя. Тому, кто ничего не делает, легко быть добродетельным, а человеку действия не до совести. У ленивых танов, засевших по своим родовым поместьицам, нет ни капли честолюбия, вот они и болтают всякую чушь про совесть, чтобы оправдать свою лень.
До чего все-таки прекрасное утро! Разве найдешь что-нибудь золотистей этого золотого вереска, голубее голубого неба и белее этих белых облаков? С вершины холма он почти различал Римскую стену на юге и Форс Бридж на севере. Ветер слегка переменил направление: позже, видимо, пойдет дождь. Но лесной голубь, не обращая внимание на дурной знак, ворковал: «Глянь, две гули! На две гули». Макбет мрачно улыбнулся. Он уже получил не менее тысячи этих «гулей», а глупая птица уговаривает его взять еще две. В прежние времена он запустил бы в нее камнем, но сейчас не стал. Все - тщета! Ты все время куда-то рвешься, кого-то убиваешь, ездишь советоваться с ведьмами, а что в конечном итоге? Голубь воркует то же самое, небеса такие же голубые, облака белые, а вереск желтый. К дьяволу небо! К черту вереск. Пропади пропадом голуби! А не покончить ли со всем этим, как кончил когда-то римский безумец после битвы при Филиппи[2]. Макбет поставил меч рукояткой на плитняк и наклонился над ним. Броситься на острие, вот и все, а лесной голубь пусть себе воркует, пока не посинеет, - Макбет будет уже далеко, тaм, где сейчас Дункан. А где он все-таки слышал про Филиппи? – ведь римскую историю он вряд ли проходил, а вот поди же - знает. Неужели люди перед смертью знают все на свете? Его передернуло. Странно, что других он отправлял на тот свет не без «довольствия, а вот к самоубийству чувствует явное отвращение. Хотя и в самоубийстве есть приятная сторона: оно освобождает от всех забот о будущем. К тому же, не думая о последствиях, можно сначала поубивать сколько угодно людей. Нет, бог даст, он еще проткнет парочку врагов перед тем, как наступит его черед. Макбет высоко подкинул меч за клинок и поймал за рукоятку. Голубиного воркования он уже не слышал. Что такое? Неужели это голубь назвал его «проклятым псом»? Повернувшись, он увидел Макдуфа - сверкая очами, тот стоял между ним и солнцем. Если бы солнце било Макдуфу в глаза, вряд ли бы он смог так сверкать. Не дурак, подошел именно с той стороны, с какой нужно. Макдуф? Да, Макдуф, против которого призрак, вызванный старыми ведьмами, предостерегал его. Человек, чью семью он вырезал! Немудрено, что он так смотрит. Любой на его месте смотрел бы так же. А Банко, тот сверкал открытыми глазами даже после смерти, только вот мысли в глазах не было. А у Макдуфа сейчас есть: видно, размышляет о том, что солнце бьет в глаза противнику. Как все-таки заливаются ласточки! И воздух свежий! И жизнь прекрасна! По склону холма разбегается множество живописных тропинок, приведших его и Макдуфа именно в это место. Что же, не приди Макдуф по одной из тропинок, пришел бы по другой. Такова жизнь - всегда загадочная, временами ироничная. Ветер затих, стяг перестал полоскаться и безжизненно повис. Какие-то птицы и сверчки, напуганные его хлопаньем, теперь присоединились к концерту ласточек. Снова заскулил лесной голубь: «Ну глянь на гулю! Ну глянь!» Резкий, скрежещущий звук внезапно оторвал Макбета от любования пейзажем. Он снова взглянул на человека, опасаться которого ему советовал призрак. Пригнувшись, Макдуф точил о плитняк меч. Он сидел на корточках, так что из-под юбки торчали острые коленки, и со скрежетом ритмично водил мечом взад и вперед. Инстинкт подражания толкнул Макбета взяться за то же занятие. Но из-за толстых ног ему было труднее присесть. Королям всегда нелегко сгибаться, да иногда приходится - судьба заставляет. Теперь уже скрипели два меча. Птицы перестали распевать и с настороженным удивлением прислушивались. Только сойка хохотала. Макбет ее услышал, и что-то заставило его губы расползтись в ухмылке. Такое ощущение, словно тебе вдруг открылась какая-то истина! Когда умирала жена, он попросил у доктора лекарство от плохого настроения, но доктор не смог помочь. Тогда он обратился к привратнику, давно подметив, что тот один живет беззаботно, презирает суету и смеется даже тогда, когда никого не мучают и ни над кем не издеваются. Привратник сказал, что жизнь не так уж плоха, если видеть в ней и смешные стороны. А сегодня утром старый Сивард пригвоздил его к воротам, так как привратник отказался открыть их врагу. Нашел ли он и в этом какие-нибудь смешные стороны? Нет, все-таки есть что-то забавное в том, как они, сидя на корточках, точат о плитняк свои мечи, хотя, видит бог, что тут смешного, если, конечно, предсказаниям ведьм нельзя доверять. Призраки настаивали, что рожденный женщиной Макбету не страшен. Но не они ли так же категорически утверждали, что он непобедим, пока Бирнамский лес не двинет на Дунсинан? Однако же он сам видел, как маршировал лес. Он решил дать Макдуфу последний шанс. Надоело ему убивать людей с такой фамилией. И он посоветовал противнику убираться. Тот попытался ответить, но слов не нашел и, хватив ртом воздух, бросился вперед. Все слова должен был сказать за него меч.
Макбет не испугался, хотя знал, что уже не такой, каким был прежде. После захвата трона он начал крепко выпивать — этого от него ждали подданные. Но секунд на сорок хорошего боя его хватит, а там он войдет в клинч и уж куда-нибудь да всадит кинжал. Тем более и Макдуф, если судить по красному, распухшему носу, далеко не трезвенник. Хотя нос у него мог распухнуть совсем и не от пьянства, а от слез по «домашним»? Не успел Макбет кончить мысль, как Макдуф, сделав ложный выпад, яростным ударом постарался уязвить его в пах. Макбет быстро опустил щит, но удар все равно не достиг цели. Он успокоился, а противник с тем же успехом продолжал наносить удары. Макбет торжествовал. Наконец гордость за свою заколдованную жизнь взяла верх над осторожностью, и он объяснил Макдуфу, почему тот зря старается.
Но результат оказался совсем не таким, какого он ждал. В глазах Макдуфа почему-то вспыхнула бешеная радость.
Что это значит?
Макбет недолго оставался в неизвестности. Словно в воду опущенный, он слушал, как Макдуф рассказывал такое... такое, чего не слышал ни один смертный. Здесь его слова по цензурным соображениям повторить нельзя. Нам хватит того, что речь шла о грубо сделанной нашими предками, но эффективной акушерской операции. Она без сомнения доказывала, что Макдуф не был рожден обычным образом. После рассказа Макбет понял, что не будет больше сражаться. Нет, он и сейчас не был напуган. Не выбило его из колеи и новое предательство ведьм. Он просто не мог заставить себя ударить этого недоноска. Все равно что пожирать кошек. Поэтому он решительно отказался продолжать поединок. Макдуф, само собой, обозвал его трусом. Но он и ухом не повел: свою смелость он доказывал не раз, и Макдуфу никто не поверит; да и вообще - какой здравомыслящий шотландец станет биться с нерожденным противником? Но тут Макдуф намекнул на ужасные вещи: разгром, унижения, даже позорный столб. Запел жаворонок. Далеко внизу холма по грязной дороге, сворачивающей к подвесному мосту, шли остатки Бирнамского леса. Над шагающим дубом неподвижно парил сокол. У ствола поблескивало на латах солнце, а ноги явно принадлежали старому солдату, который из хитрости выбрал дерево потяжелее, чтобы опоздать к сражению. Но старый он или молодой, сейчас солдат явно торопился к дележу награбленного и другим приятным вещам в захваченном замке. На дубе виднелись и гнезда, интересно, а как птицы реагируют на эту трусцу? Внезапно его охватила ярость. Ведь прежде всего он землевладелец. Взбеситься можно, когда кто-то без всякого права передвигает твой лес. Только подумать, Бирнамский лес, его собственность, двигают в Дунсинан, а он должен терпеть? Нет уж, пусть Макдуф рожден не так, как надо, - от этого у него организм, возможно, слабее, и он не выдержит хорошего натиска. Надо попробовать. Макбет собрался духом, крепко ухватился за меч и закричал: «Ну, налетай, Макдуф, давай несись!»
Более неудачного призыва он не смог бы придумать, даже если бы захотел. Ведь когда Макдуф получил известие об убийстве жены и сына, он удивил гонца следующим восклицанием:
- Всех бедненьких цыплят? До одного? О изверг, изверг! Всех моих хороших?
Привыкший с детства к лошадям, он ничего не смыслил в домашней птице. Курами занимались женщины, поэтому Малькольму, хотя и глубоко тронутому горем Макдуфа, от этих «цыплят» стало так смешно, что он чуть не забился в истерике. Анекдот пошел гулять, и кое-что достигло ушей Макдуфа. А человек он был нервный, чувствительный к насмешкам. С той поры любой намек на кур доводил его до бешенства. И после этого рокового слова «несись» у Макбета уже не оставалось надежд на спасение.
Да он и не был готов к внезапной атаке. С детства в самые важные минуты жизни на него вдруг нападала какая-то рассеянность: он начинал рассматривать пейзажи и размышлять о флоре и фауне данного места. Когда, например, Макбет пришел сказать жене, что все подготовлено к убийству Банко, он почему-то произнес: «Меркнет свет. Летит к лесной опушке ворон». Так и теперь яростный вопль Макдуфа достиг его ушей в тот момент, когда его внимание было всецело поглощено лесным голубем. Тут же он ощутил, как зубы врага откусывают ему нос, а кинжал входит под ребра. Когда к месту поединка подошел Малькольм, от Макбета оставалась лишь груда фарша. «Теперь будет знать!» - тяжело дыша, сказал Макдуф и, надувшись, замер. Похоронили Макбета на тихом кладбище в Дунсинане рядом с женой. Малькольм воздвиг на могиле величественный памятник - надо же поддерживать королевские обычаи! Да и надгробную надпись сделали вполне приличную. Никаких упреков, никакой ненужной горечи. Там просто говорилось, что Макбет правил страной вслед за Дунканом. В Дунсинане продолжают петь птички. Все еще воркует голубь, раздавая свои «гули», но слушает его теперь Малькольм. Не нам судить его, как не нам судить Макбета. Он опережал свое время. Его называют злодеем, но, существуй тогда пресса, после небольшого денежного пожертвования он стал бы героем. И надо отдать ему должное - чем-чем, а скрягой он не был. Конец
Вот как пишутся романы! Я не буду задаваться праздным вопросом, легко это или нет. Любое искусство либо легко либо невозможно. Но нечто похожее я могу создавать тысячам страниц, стоя на голове. Уверен, что увлекись я на пару месяцев техникой, то изобрел бы приставку к пишущей машинке вроде тех арифмометров, которые недавно появились в продаже и она бы тоже могла так писать. Самое же странное, что публика довольна. Она глотает подобное чтиво по триста страниц в один присест, а вот Шекспира жалует не очень. Решено! Когда у меня начнется маразм, я стану писать романы. А Арнольд Беннет пусть пишет тогда пьесы.
* * *
[1] Беннет, Арнолд Енох (Bennett, Arnold Enoch — 27.V.1867, Хенли, Стаффорд¬шир — 27.III.1931, Лондон) - английский писатель. Б. является значительной фигурой в лите¬ратурном мире Англии. Романист, автор нескольких сборников рассказов, популярный драматург, сценарист, влиятельный литературный критик, Б. написал около 100 книг. «Но по-настоящему написаны, пожалуй, только четыре: «Повесть о старых женщинах», «Пройдоха», «Клейхенгер» и «Райсимен Степс» — так оценивает себя сам Б. Художественная неравноценность творческого насле¬дия писателя позволила критикам обвинить его в стремлении зарабатывать деньги литературным трудом, создавая нередко «дешевые поделки» (мелодрамы, детективы). Действительно, неустанно работая за письменным столом, Б. достиг материального благополучия, но оно не повлияло отрицательно на личность писателя. Современники отмечали его дружелюбие, честность и полное отсутствие снобизма. И в большую литературу он внес свой вклад. Роман Б. «Повесть о старых женщинах» («The Old Wives Tale», 1908) признан одним из пятидесяти самых знаменитых романов Англии.
[2] Филиппи - древнегреческий город в Македонии, известен победой Антония и Октавиана над Брутом и Кассием 42 до Р.Х.
2008 г.
|
