графика Ольги Болговой

Литературный клуб:

Мир литературы
  − Классика, современность.
  − Статьи, рецензии...
  − О жизни и творчестве Джейн Остин
  − О жизни и творчестве Элизабет Гaскелл
  − Уголок любовного романа.
  − Литературный герой.
  − Афоризмы.
Творческие забавы
  − Романы. Повести.
  − Сборники.
  − Рассказы. Эссe.
Библиотека
  − Джейн Остин,
  − Элизабет Гaскелл.
− Люси Мод Монтгомери
Фандом
  − Фанфики по романам Джейн Остин.
  − Фанфики по произведениям классической литературы и кинематографа.
  − Фанарт.

Архив форума
Форум
Наши ссылки


Цена крови«Каин сидел над телом брата, не понимая, что произошло. И лишь спустя некоторое время он осознал, что ватная тишина, окутавшая его, разрывается пронзительным и неуемным телефонным звонком...»

В поисках принца или О спящей принцессе замолвите слово (Обсуждение на форуме ) «Еловая ветка отскочила и больно ударила по лицу. Шаул чертыхнулся и потрогал ушибленное место - ссадина около левого глаза немного кровила. И что им взбрело в голову, тащиться в этот Заколдованный лес?! А всё Тим - как маленький! - до сих пор верит в сказки…»

В поисках короля«Сидя в городской библиотеке и роясь в книгах, Шаул рассеяно листал страницы, думая о том, к какой неразберихе и всеобщему волнению привело пробуждение королевской семьи. В его родном Бонке теперь царило крайнее возбуждение: отцы города и простые горожане горячо обсуждали ужасные последствия, которые теперь непременно обрушатся на их город...»

Рождественская сказка «Выбеленное сплошными облаками зимнее небо нехотя заглядывало в комнату, скупо освещая ее своим холодным светом...»

Дорога «Человек сидел на берегу... Человек понял, что он очень устал. И даже не столько от долгой дороги, а шел он уже очень давно, сколько от того, что в течение времени он постепенно потерял смысл и забыл цель своего пути...»

Дождь «Люди могут часами смотреть в окно. И совсем не для того, чтобы увидеть что-либо значительное; собственно, что-нибудь достойное внимания, за окном происходит крайне редко. Видимо, это сродни пламени или текущей воде, тоже самым невероятным образом заворживающих человеческое сознание...»


 

Впервые на русском языке опубликовано на A'propos:

Элизабет Гаскелл «Север и Юг» (перевод В. Григорьевой) «− Эдит! − тихо позвала Маргарет. − Эдит!
Как и подозревала Маргарет, Эдит уснула. Она лежала, свернувшись на диване, в гостиной дома на Харли-стрит и выглядела прелестно в своем белом муслиновом платье с голубыми лентами...»

Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» (перевод В. Григорьевой) «Начнем со старой детской присказки. В стране было графство, в том графстве - городок, в том городке - дом, в том доме - комната, а в комнате – кроватка, а в той кроватке лежала девочка. Она уже пробудилась ото сна и хотела встать, но...»

Люси Мод Монтгомери «В паутине» (перевод О.Болговой) «О старом кувшине Дарков рассказывают дюжину историй. Эта что ни на есть подлинная. Из-за него в семействах Дарков и Пенхаллоу произошло несколько событий. А несколько других не произошло. Как сказал дядя Пиппин, этот кувшин мог попасть в руки как провидения, так и дьявола. Во всяком случае, не будь того кувшина, Питер Пенхаллоу, возможно, сейчас фотографировал бы львов в африканских джунглях, а Большой Сэм Дарк, по всей вероятности, никогда бы не научился ценить красоту обнаженных женских форм. А Дэнди Дарк и Пенни Дарк...»

Люси Мод Монтгомери «Голубой замок» (перевод О.Болговой) «Если бы то майское утро не выдалось дождливым, вся жизнь Валенси Стирлинг сложилась бы иначе. Она вместе с семьей отправилась бы на пикник тети Веллингтон по случаю годовщины ее помолвки, а доктор Трент уехал бы в Монреаль. Но был дождь, и сейчас вы узнаете, что произошло из-за этого...»

Ранние произведения Джейн Остен «Ювенилии» на русском языке

«"Ювенилии" Джейн Остен, как они известны нам, состоят из трех отдельных тетрадей (книжках для записей, вроде дневниковых). Названия на соответствующих тетрадях написаны почерком самой Джейн...»

О ранних произведениях Джейн Остен «Джейн Остен начала писать очень рано. Самые первые, детские пробы ее пера, написанные ради забавы и развлечения и предназначавшиеся не более чем для чтения вслух в узком домашнем кругу, вряд ли имели шанс сохраниться для потомков; но, к счастью, до нас дошли три рукописные тетради с ее подростковыми опытами, с насмешливой серьезностью озаглавленные автором «Том первый», «Том второй» и «Том третий». В этот трехтомный манускрипт вошли ранние произведения Джейн, созданные ею с 1787 по 1793 год...»


 

О романе Джейн Остен «Гордость и предубеждение»

Знакомство с героями. Первые впечатления - «На провинциальном балу Джейн Остин впервые дает возможность читателям познакомиться поближе как со старшими дочерьми Беннетов, так и с мистером Бингли, его сестрами и его лучшим другом мистером Дарси...»
Нежные признания - «Вирджиния Вульф считала Джейн Остин «лучшей из женщин писательниц, чьи книги бессмертны». При этом она подчеркивала не только достоинства прозы Остин...»
Любовь по-английски, или положение женщины в грегорианской Англии - «...Но все же "Гордость и предубеждение" стоит особняком. Возможно потому, что рассказывает историю любви двух сильных, самостоятельных и действительно гордых людей. Едва ли исследование предубеждений героев вызывает особый интерес читателей....»
Счастье в браке - «Счастье в браке − дело случая. Брак, как исполнение обязанностей. Так, по крайней мере, полагает Шарлот Лукас − один из персонажей знаменитого романа Джейн Остин "Гордость и предубеждение"...»
Популярные танцы во времена Джейн Остин - «танцы были любимым занятием молодежи — будь то великосветский бал с королевском дворце Сент-Джеймс или вечеринка в кругу друзей где-нибудь в провинции...»
Дискуссии о пеших прогулках и дальних путешествиях - «В конце XVIII – начале XIX века необходимость физических упражнений для здоровья женщины была предметом горячих споров...»
О женском образовании и «синих чулках» - «Джейн Остин легкими акварельными мазками обрисовывает одну из самых острых проблем своего времени. Ее герои не стоят в стороне от общественной жизни. Мистер Дарси явно симпатизирует «синим чулкам»...»
Джейн Остин и денди - «Пушкин заставил Онегина подражать героям Булвер-Литтона* — безупречным английским джентльменам. Но кому подражали сами эти джентльмены?..»
Гордость Джейн Остин - «Я давно уже хотела рассказать (а точнее, напомнить) об обстоятельствах жизни самой Джейн Остин, но почти против собственной воли постоянно откладывала этот рассказ...»

-  И другие -

 

 

Творческие забавы

Светланa Беловa

Жизнь в формате штрих-кода

Начало  Пред. гл.


Глава третья

 

После первого обмена «любезностями» Платон повел проверяющих  к близлежащему котловану, по поводу которого возникли вопросы, махнув Маше, чтобы она ждала на месте. К ней подошел невысокий коренастый молодой человек с кудрявыми волосами до плеч и представился юристом из городской администрации.

- Значит, это вы – главная юридическая поддержка Платон Андреича? А мы все думаем, кто так грамотно и ловко инициирует активность «Монолита»?

Маша пожала плечами:

- По-моему, каждый человек имеет право на защиту.

- Ну да, ну да. Кто же спорит?

Молодой человек помолчал, потом заметил, посмотрев на небо:

 - Дождик, наверное, будет.

Маша тоже запрокинула голову, немного недоумевая по поводу смены темы разговора. Облачка затянули все небо до горизонта, но были вовсе никакими не дождливыми, так,  обычные, легкие пуховки.

- А вы напрасно так активничаете, Мария. Это не ваша игра.

Маша опустила глаза: ее собеседник смотрел теперь прямо на нее, в глазах появилась какая-то стальная жесткость. Маша подняла брови и холодно ответила:

- Я вас не понимаю.

Молодой человек весело заулыбался:

- Да перестаньте, прекрасно вы меня понимаете! Я чисто по-человечески вас предупредил, как коллега коллегу. Просто вы мне глубоко симпатичны, я за вами давно наблюдаю. И знаете? - заговорщическим тоном проворковал он, чуть наклонившись к ней. – Есть мнение, что вы засиделись в вашей конторке. Пора вам заняться серьезными делами. В областной администрации очень нужны молодые перспективные умницы. Мы можем прямо сейчас и подъехать с вами на собеседование.

- Благодарю за предложение, но – нет.

- Маша, а вы все-таки подумайте над этим.

- Уже подумала, - в жестких взглядах мало кто мог конкурировать с Машей, а уж этому хлыщу она такой взгляд отвесила, что тот немедленно утратил свою игривость.

- Видите ли, - протянул он. - Дважды такие предложения не делаются. Вам дается потрясающий шанс сделать отличную карьеру.

- Видите ли, … не знаю, как вас, я тоже дважды на одну и ту же тему не говорю.

- Ну что же, мне искренне жаль. Мы с вами могли бы славно поработать, -  с этими словами он отошел от нее, а Маша перевела взгляд к возвращавшейся делегации во главе с Платоном, который энергично жестикулируя, что-то такое яростно доказывал своим спутникам.

Она еле переводила дыхание от злости, которая вдруг навалилась на нее. Так ее никогда не вербовали, столь неожиданно, нагло и цинично. Были, конечно, и раньше всякие случаи, какие-то переговоры, но обычно инициатива исходила от малоприятных личностей, от которых можно было многого ожидать, и Маша обычно была готова к таким предложениям. А сейчас…

- Так что я вам еще раз заявляю: все это ерунда полная! Документы я вам представлю. Они в управлении, а здесь…

- Хорошо-хорошо. И не надо так нервничать, Платон Андреевич. Если все в порядке, то претензий к вам не будет никаких. Мы дадим вам разумные сроки для пояснений, - скучным голосом вещал главный проверяющий, вытирая со лба пот большим клетчатым платком. – Давайте пройдем в вашу контору, надо подписать протоколы осмотра.

Вся компания направилась к бело-голубому вагончику, на котором красовалась вывеска «Строительная компания «Монолит». Молодой человек с ними почему-то не пошел, а остался у машины и, вытащив сигареты, закурил с водителем, который предупредительно поднес к его носу зажигалку.

«Смотри, не опали свои кудри, Тарзан недоделанный!» сердито подумала Маша, направляясь следом за делегацией.

После недолгих формальностей проверяющие собрали свои бумаги и отправились со стройки восвояси, а Платон, проводив взглядом отъезжающую машину, покрутил головой, задумчиво сказал:

- Чушь какая-то. Повод нестоящий, легко отметаемый. Непонятно, чего приезжали.

Маша промолчала, еще не решив, говорить ли о ее разговоре с кудрявым «Тарзаном».

Тут со стороны другого вагончика, желто-синего, появилась полная маленькая женщина в красно-белом клетчатом фартучке и замахала им рукой:

- Платон Андреич, я пирожков нажарила! Идите, пока горяченькие, и девушку ведите!

- Ну что, девушка, пошли, хоть пирогов наедимся? – Платон предложил ей руку. – Кухня у нас здесь отличная.

Маша улыбнулась и взяла его под локоть:

- Идемте, попробуем, как питаются рабочие на стройке великого Платона Крутова.

Она шла рядом с Платоном, осторожно обходя лужи, и думала: ничего-то она не станет ему говорить. Зачем ему это? Своих забот хватает. А то что в его неприятностях заинтересована городская администрация, он и так знает: связи у него в администрации, судя по всему, есть, да и просто так непонятные комиссии из Архнадзора не появляются.

В небольшой чистенькой столовой их ждало целое блюдо румяных пирожков со всевозможными начинками. Татьяна, так звали повариху, такую же румяную, как и ее пирожки, захлопотала вокруг своих важных гостей, усадила за застеленный красно-белой клеенкой столик, принесла им по здоровой кружке ароматного огненного чая, вазочку с вареньем, постелила салфетки.

Пирожки были изумительными, Маша неожиданно почувствовала жуткий голод, может быть, от неприятного разговора с «Тарзаном», может, оттого просто, что пришло время обеда. Платон тоже повеселел, и они вдруг разговорились, как старые знакомые. Конечно их нельзя было назвать вновь познакомившимися, но никогда раньше не представлялось возможности так просто посидеть и поболтать ни о чем и обо всем на свете. А, может быть, это они сами не использовали эти возможности, вооруженные предубеждениями друг против друга.  И Маша снова, как во время их утренней встречи в платоновском офисе, почувствовала это еле заметное дуновение какой-то легкости, с которой они говорили.

- … И вот представьте, нос снегохода задирается, я смотрю вниз, а там под сугробами – вода, и я уже по колено в этой самой воде, в снежной каше, а приятель мой только машет: «Да ничего страшного, сейчас перевалим эти завалы и отдохнем». – Платон покачал головой, снова переживая видимо тот давний случай. – Но по правде говоря, таких мест красивых и удивительных я нигде раньше не видел. Да и зверей таких. Вот, к примеру, соболь. Вроде бы небольшой зверек по нашим понятиям, но в тех дебрях - настоящий хищник: парочка таких вот зверьков растерзала косулю едва ли не на наших глазах. Мы как раз к концу пиршества подоспели. Так что столько всего удивительного на свете! А хотите, - Платон смотрел на нее, опять расцветая своей удивительной улыбкой, - летом поедем с нами сплавляться по реке. У нас такие корпоративные сплавы! Каждый год мы снаряжаем наш плот как-нибудь тематически. В прошлом году были пиратами, в позапрошлом – мушкетерами. Это наши девчонки - молодцы, так всех здорово организуют, костюмы мастерят, флаги какие-то. Так что, Маш, собирайтесь.

- Ну, до лета еще далеко, - смеясь, отвечала Маша. – Да и такой экстрим – сплавиться по горной реке! Честно говоря, я не очень-то приспособлена к дикой природе.

- Да бог с вами, какой экстрим! Пороги на Кане совсем небольшие, плот их проходит на раз. Стоянки опять же по ходу движения, да такие красивые – дух захватывает! Нет, Маш, я вам приказываю просто – будьте готовы.

- Я так понимаю, что в этих случаях нужно непременно отвечать: всегда готова?

- Именно!

Их разговор прервали: в двери заходили рабочие, пришло время их обеда, и Платон, поднявшись и отвечая на приветствия, предложил:

- Хотите, пройдемся по нашим домикам, покажу, какое у нас тут строительство. Вы же должны знать, на что наши захватчики нацелились.

Маша кивнула, правда, скептически оглядела свои щегольские ботиночки. Платон проследил за ее взглядом и усмехнулся:

- Не беспокойтесь, у нас здесь чисто. Недавно только субботник проводили. Ну и в котлован я вас все же не поведу.

Они прогуляли целый час по площадке. Два ряда таунхаусов из семи были совсем готовы к отделке, кое-где уже проложили дорожки из брусчатки. У дальнего ограждения зияли внушительных размеров ямы. Платон объяснил, что сюда на днях завезут деревья в специальных сетках, и будет уже готовый лесок, не нужно ждать годы, пока вырастет.

- А себе вы тоже здесь строите дом? – поинтересовалась Маша. – Или предпочитаете городское жилье?

- Здесь? Да как-то… как-то не думал об этом. Нужды пока вроде не было. Квартира в городе нормальная, а дом загородный… - Платон пожал плечами. – Не нужен он мне. Ни к чему.

Маша открыла рот, что бы спросить Платона о семье, но тут же его захлопнула. «Захочет – сам расскажет, а выпытывать…».

Платон, видимо, почувствовал возникшую паузу и, подобрав прутик, сломал его в пальцах:

- У меня была… жена. Но… в общем, ее нет уже пять лет.  А нам с Владькой – это мой сын, - пояснил он, коротко взглянув на свою собеседницу. – Нам с ним и в городе не дует. Так что…

- А… сколько ему лет, Владику?

- Да здоровый мужик, уже десять в этом году. Он у меня молодец, самостоятельный такой. И… взрослый. После того как… наша мама умерла, он как-то стремительно стал взрослым, чуть ли не за несколько дней.

Платон говорил все это, не глядя на Машу. Она чувствовала, что не слишком-то это легкая тема для него, и ей было непривычно видеть его таким, как на ладони, словно бы открывающим перед ней самые укромные и сокровенные свои тайны и мысли. Что-то ворохнулось в груди, это извечное женское сочувствие. Она уже и забыла все их разногласия, все размолвки, конфликты. Перед ней был просто обычный человек, у которого куча всяких забот, проблем, у которого случилось, оказывается, такое большое горе, какое не всякому дано пережить и не сломаться. А он вот, жив-здоров, воюет с недругами, работает, как сумасшедший, сына вон любит, это сразу видно. Вдруг захотелось взять его за руку, прогнать эту изморозь, которая, Маша даже ощущала, повисла сейчас в воздухе вокруг них. И он тоже, видимо, почувствовав эту смену их общего настроения, остановился:

- Так, Маш. Что-то мы с вами куда-то забрели не туда.

И было непонятно, к чему относятся эти слова: к их затянувшейся экскурсии, или к теме их разговора. Платон, посмотрев на часы, спохватился:

- Заболтал я вас. А нам уже давно пора в город. Едем?

- Едем, - кивнула она, направляясь за ним к машине, а сама все посматривала на него. Платон же шагал чуть впереди, уже совсем другой, будто и не было этого разговора. Он снова стал самим собой, обычным всегдашним серьезным, деловым, стремительным. И Маша недоумевала, «да был ли мальчик»? Не привиделся ли ей такой ранимый, нормальный человеческий мужчина, который вдруг открылся ей с такой неожиданной стороны?

Ее мысли так и остались с ней. Он, открыв машину сигналкой, велел ей садиться, а сам на несколько минут задержался с начальником участка, чтобы дать какие-то указания.  Маша уселась  на пассажирское сиденье и открыла свой блокнот, только буквы все прыгали перед глазами и никак не желали складываться в осмысленные слова.

Когда Платон резко открыл дверцу и одним движением ловко уселся в водительское кресло, она даже вздрогнула от неожиданности. Платон же коротко взглянул на нее, ей вдруг показалось, что он чем-то недоволен, и она почувствовала неловкость, словно это она выведала у него то, о чем он вовсе и не хотел говорить. Она все эти минуты, что его не было, думала о нем, и ей вдруг показалось, что мысли словно бы витают сейчас в салоне машины, и он чувствует их и совсем не рад, что она сидит тут и думает о нем, о их разговоре. Она вдруг разозлилась на себя, на него. В конце концов она не вызывала его на откровенность, сам разболтался, а теперь надулся непонятно за что.

- Вас на работу или к нам…?

- На работу, - буркнула она, а он покосился на нее, но ничего не сказал.

Машина летела по лесной дороге, радио напевало: «Виновата она – весна!!!» Солнце неслось за ними вдогонку, заглядывая через окна и кружась вокруг машины на поворотах, когда вдруг что-то вылетело из-под машины и понеслось вперед, обгоняя их, и Маша с ужасом поняла, что это что-то - огромное черное колесо.


 

«Господи… Почему так темно? … Что-то с глазами? И холодно спине. И что-то колет под лопатку, надо бы повернуться удобнее, чтобы это что-то перестало упираться в спину. И все-таки холодно. Словно опять пришла зима… Зима…»

В голове вдруг всплыл Новый год, который они всей своей большой, суматошной, немножко сумасшедшей, крикливой и шумной семьей праздновали за городом, на даче. Отцу как всегда пришла в голову очередная гениальная идея, причем довольно-таки поздно, когда до боя курантов оставалось каких-то шесть часов. Они тогда лихорадочно и весело стали собираться: отец, мама, Маша, ее старшая сестра Лиза с мужем Серегой и сыном Степкой. Отец в радостном оживлении тыкал в кнопки телефона и орал в трубку, чтобы его брат Колян с семейством не смел отлынивать от общесемейного сбора. Брат был таким же сумасшедшим и немедленно организовал свою жену, тетю Раю. Их сын Васька, семнадцатилетний верзила, организаторским действиям отца и дяди не поддался и отправился к приятелям. Дядя Коля махнул рукой, но огорчался совсем недолго и продолжал руководить сборами за город, шумно восторгаясь в трубку, как же здорово Петруха все это придумал. Мама вытащила коробки с оставшимися старенькими елочными игрушками и засунула в багажник отцовского внедорожника поверх рыбного пирога, кастрюлек с салатами и замотанного в сто одежек зажаренного в духовке гуся.

До дачи орали песни, потом выгрузились в огромные сугробы, которые пришлось целый час раскапывать. В процессе раскопок отец в тесном содружестве с дядей Колей периодически разогревался прихваченной водочкой, которую они остужали тут же в сугробе и в конце концов потеряли, засунув, видимо, очень глубоко и позабыв это заветное место. Мама для порядка ворчала на них, перетаскивая продукты по прокопанным в сугробах траншеям. Тетя Рая, усмехаясь, только покачивала головой, хозяйничая в бане, которую тоже надо было срочно раскочегарить.

Девчонки, Лиза и Маша, прихватив с собой Степку, который радовался, кажется, больше всех,  прокопали себе дорожки и добрались до елки, которая росла возле их домика. Туда они перебазировали из машины коробки с игрушками и занялись украшением зеленой красотки, которая по мнению скептической Маши и без игрушек была чудо как хороша, засыпанная снегом, и словно сошедшая с какого-нибудь пейзажного полотна сибирского художника.

Степка был просто вездесущ: он метался от мамы с тетей к обоим дедам, помогал папе Сереже затопить  печь в доме, бегал к бабушке в баню и с воплем вылетел оттуда, ухитрившись вместе с щепочкой затолкать в печь еще и варежку. Варежка погибла смертью храбрых, а Степку утащила к себе другая бабушка  и приспособила к украшению стола и вырезыванию забавных штук из овощей.

Они едва успели прибежать к столу, к искрящемуся шампанскому и бенгальским огням, к потрескиванию дров в камине и к кое-как настроенному первому каналу в крошечном телевизоре. Били куранты, орало восторженное «Ура!» их буйное семейство, а Маша смотрела на это все и думала, что никогда не была так счастлива, как сейчас.

Что же такое, почему все это вдруг пришло ей в голову? Так больно глазам. И так темно…

- Маш, черт побери, Маша…!

Боже, откуда здесь…? Нет, этого не может быть! Откуда мог взяться Платон здесь в ее снах и мечтах?  Вовсе она о нем не думает! И не собирается! Ей только не хватало начать думать о нем! Хуже и выдумать ничего нельзя!

Она попробовала сказать все это, но голоса почему-то не было.

- Тише, Маша, тише. Ты лежи, все будет хорошо, только не двигайся. Твою мать, б…, как же я не просчитал всю эту хрень! Ты только лежи, ты ведь такая умница, такая смелая, такая сильная. Все будет хорошо, слышь, Маш?

Чьи-то руки, горячие и большие, осторожно касались ее волос, щек. Она попыталась повернуть голову, но из-за проклятой, сковывающей тело слабости не смогла.

И вдруг! Словно вспышкой озарило ее притихшую и уснувшую на время память. Дорога. Деревья по обе стороны. Поворот. Огромное черное колесо, вылетающее из-под переднего бампера. «Черт, что такое?! Твою мать! Да куда ж ты!...» Деревья вдруг выскочили прямо на дорогу и, как подломленные, повалились на бок, потом сновавыросли и прыгнули в лобовое стекло… Потом – темнота.

Она все же разлепила ресницы, что-то липкое мешало моргать, и в невозможной близости она увидела глаза, нет, глазищи, в которых было столько всего намешано – такого, чего здесь и сейчас никак быть не могло. Сила какого-то неожиданного, неуместного чувства, шарахнувшая из этих глаз, здорово ее испугала, и она снова прикрыла веки и смотрела сквозь них в эти глаза, от которых все ее мысли, как вспугнутые зайцы, разбежались в разные стороны и, кажется, попрятались в укромных углах, так что не найти ни одной. А ей так необходимо было подумать и понять, что же произошло и что происходит сейчас. Вдруг она ощутила на своих щеках и на губах что-то более нежное, чем его руки, но такое же горячее. Да он же целует ее, осторожно и нежно, как самый трепетный любовник!

И ей вдруг стало так жалко себя из-за этого негромкого голоса, который трепетал вокруг нее, который так трогательно говорил ей чудесные и добрые вещи, причем самые обыкновенные: что она умничка, что она такая красавица, что она очень и очень храбрая, что она все преодолеет. От этих слов и от этих прикосновений горячих, обжигающих губ, от больших осторожных рук из глаз вдруг хлынул такой потоп слез, что она едва не захлебнулась от неожиданности. И сразу защипало кожу на щеках, слезы затекли в уши и даже за воротник, а ее невидимый жалельщик, кажется, здорово испугался.

Тут вдруг в мозг вклинился какой-то шум, кажется, гудело огромное количество машин, какие-то голоса нарастая, приближались к ней, обступали ее. Что-то кольнуло в руку,  она снова погрузилась в блаженное небытие.

 


 

Она очнулась уже в больничной палате. Солнце торчало в окне на своем посту и через раздвинутые жалюзи свысока наблюдало за ней со снисходительным сочувствием. Маша опять силилась вспомнить, что же случилось с ней, и снова покрылась холодным потом от озарившего ее голову мгновенного возвращения туда, в весенний лес. В палату заглянула девушка в сиреневой веселенькой униформе:

- Ой, вы проснулись? Сейчас Максим Александрович подойдет.

Она исчезла за дверью, и почти сразу же, как показалось Маше, в дверях вырос коренастый молодой врач, волосы подстрижены ежиком, глаза припухшие, челюсть квадратная, и вообще он был скорее похож на боксера, который по недоразумению стащил в ординаторской халат и выдает себя за светило медицины, в то время как настоящий доктор где-то трудится над другим пациентом.

- Ага! Вот мы и проснулись! Значит вы у нас - Маша, так? Ну и замечательно, ну-ка, ну-ка, посмотрим  в ваши прекрасные очи.

Он присел на край кровати, осторожно осмотрел ее, прикоснулся к голове с правой стороны, и Маша дернулась от резко обжегшей боли, а он убрал руку и разулыбался:

- Ничего, ничего! На лбу небольшая ссадина, заживет быстро. Сотрясения вроде бы нет серьезного. Вообще легко отделались. Но, конечно, полежать с недельку придется. Поколем укрепляющее, витаминчики, будете у нас, как новенькая! - круглое лицо врача прямо светилось от счастья.

Ободренная этим заключением, Маша поинтересовалась:

- Со мной еще был мужчина…

- Ох уж этот ваш мужчи-ина! – врач подергал головой, а Маша вдруг испугалась.

- С ним что-то…?

- Тихо-тихо. Хорошо все, нормально.

Доктор посмотрел на нее внимательно и кивнул со значением:

- Он тоже все нервничал по поводу вас. Кое-как его успокоили. А вот собственное здоровье его, похоже совсем не волнует! Сбежал ваш Крутов! Фюить – только его и видели!

Дурацкий этот посвист совершенно неожиданно развеселил ее, и глупая улыбка выскочила против воли, растянув губы. Она даже представила, как Платон совершил этот побег из больницы, конечно, никого не слушая и невзирая на лица.

- Но с ним все хорошо?

- Если соблюдать полный покой, то все и будет хорошо. А если носиться по городу на такой скорости…

- Да мы не быстро ехали! Просто колесо отвалилось.

- Просто… Ну да, ну да. Что ж, не буду вас беспокоить, - заторопился улыбчивый доктор-боксер и поднялся. – Отдыхайте! Сейчас и без меня у вас тут аншлаг будет.

Словно в подтверждение его слов в дверь просунулась голова Лизы. Она кивнула врачу и устремилась к Машиной кровати, поправляя на ходу белоснежную накидку, чудом держащуюся на плечах.

- Машка-а, обалдела?! Как это тебя угораздило?

- И тебе здравствуй, - улыбнулась Маша своей напористой сестричке.

- Она еще улыбается! Маш, ну, как же ты так? Я с ума чуть не сошла, когда мне твой Громов позвонил. Кстати, он там в коридоре, я влезла перед ним без очереди.

- Ну, кто бы сомневался, что ты проскользнешь впереди всех.

- Давай, рассказывай, как это случилось? – легонько затеребила ее Лиза, одновременно выгружая на тумбочку из пакета продукты. – Громов мне ни в какие подробности не посвящал, сказал только, что ты здесь, в больнице, после аварии, а я так что-то перепугалась.

- Колесо у машины отвалилось, вот мы и … Да все обошлось, не волнуйся. Со мной все хорошо, через неделю, сказали, отпустят.

- Обошлось, называется! Все лицо вон разукрашено под хохлому! – сокрушалась сестрица. - А за рулем этот, твой был, который «суперклиент»? Как он такое допустил-то? За колесами смотреть надо, вообще-то, чтобы не отваливались!

- Лиза-а, притормози. От тебя с ума можно сойти, - Маша даже глаза прикрыла, а Лиза спохватилась.

- Ой, Маш, прости, я тебя замучила! Прости-прости! А ты вроде ничего держишься, улыбаешься даже. А что с Платоном твоим?

- Видимо, все хорошо. Он уже ушел из больницы.

- Ничего себе! Как это – ушел? Ты тут лежишь, а он вместо того, чтобы…

- Лиза, перестань. У него сын маленький, один, наверное, дома.

- Так. А чего это ты его оправдываешь? – подозрительно сощурилась Лиза. – Ему вообще-то уголовное дело светит за вашу аварию!

- Лиз, ну что ты несешь? Он здесь совершенно ни при чем.

- Вот жаль, что он сбежал. Я бы ему такое устроила!

- Все, не надо ничего никому устраивать. Родители знают?

- Да я пока не сказала.

- Лиза, ты и не говори, хорошо? Скажи, что я в командировку уехала.

- Ну, ладно, только…

- Лиза!

- Да хорошо, хорошо! Договорились! Мужу только скажу, не удержусь, ладно?

- Мужу можно.

- Ну, ладно, Машунечка, все, пошла, - Лиза осторожно чмокнула сестру в оцарапанную щеку и, поднявшись, попросила: - Ты только выздоравливай, моя хорошая! Я к тебе завтра приду!

Маша кивнула и легонько помахала рукой.

Не успела за Лизой закрыться дверь, как она вновь открылась, пропустив Громова, который на середине палаты остановился и с тревогой вгляделся в ее лицо:

- Маш, как ты?

- Да вот, лежу, - улыбнулась та.

Громов сокрушенно качнул головой:

- Да, как же я не доглядел-то? Втянул тебя в такую историю!

- В какую историю? При чем тут ты?

Антон взъерошил волосы и заходил по палате:

- Да там оказалось все не так просто. Вам с Платоном кто-то помог улететь с дороги. Хотя, чего там: понятно – кто! – Он остановился у постели Маши и пристально посмотрел ей в глаза. - И это настоящее чудо, что вы остались живы и не покалечились.

- Откуда ты это взял? – Маша не хотела верить своим ушам, но подозрения уже вползали в душу, и даже живот свело спазмом страха.

- Эксперт приезжал, из «Максимы», осмотрел там все на месте…

- И…?

- Ну и сказал, что скорее всего на колесе свинтили половину крепежных болтов, а оставшиеся, видимо, ослабили, и при повороте шпильки были начисто срезаны, колесо улетело по дороге, а вы – в кювет. Платон как услышал эту версию, так из больницы и удрал.

- А он как вообще? -  Маша с деланным безразличием рассматривала содранную на запястье кожу.

- Платон? Да неплохо. Поцарапался конечно, битым стеклом по щеке прилетело, и рука повреждена, наверное, при падении ушибся, а так… А ты что, разве его не видела после аварии?

Маша отрицательно качнула головой.

- Хм, странно. Медсестрички рассказали, что он здесь весь персонал достал, чтобы тебя спасали, а потом, как выяснил, что все в порядке, так и уехал. «Я их, говорит, из-под земли вытащу». Я его уже на выходе поймал. Как только ни уговаривал – не слушает! Крутов, он и есть Крутов!

Маша прикрыла глаза, потом проговорила:

- Знаешь, Антон, меня сегодня хотели переманить от тебя. Должность предлагали и карьеру.

- Что?

Она подняла на него глаза:

- Что слышал. На стройплощадке, где комиссия была. Подошел один такой. Юрист! Засиделись вы, говорит, девушка, в своей тухлой конторке, а вас тем временем ждут великие дела. Причем с нетерпением. И еще сказал: это не ваша игра, Мария. – Она помолчала. Громов тоже молчал, переваривая услышанное. – А потом, сам знаешь… Колесо отвалилось.

- Ты почему мне не позвонила? – в голосе Громова зазвучал металл. – Маша, ты что, в первый раз замужем?

- Ладно, Антон. Я уже все себе сказала, можешь особенно не стараться. И вообще…

Она не успела договорить, как в палату вошел, нет, влетел Крутов. Сердце у Маши вдруг стало большим-большим, распухло внутри, и горло немедленно сжалось, и слова застряли там намертво.

- Маша! – выговорил Платон с облегчением. – Проснулась!

 


 

Первым желанием, пришедшим ей в голову после его слов, было совершенно детское и наивное - залезть под одеяло с головой, чтобы не видеть этих глаз, которые так на нее смотрели, так смотрели! Ей опять казалось, что он видит ее насквозь, что он понимает все про ее мысли, чувства, что ей от него не скрыться и не замаскироваться больше никаким внешним хладнокровием. Она с ужасом поняла, что сделает все, что он ей скажет, что она не сможет сопротивляться ему ни в чем. Словно там, в весеннем лесу они заключили негласный договор и скрепили его самыми прочными печатями. Да еще и целовал он ее, как никто и никогда раньше! Вот это немыслимая совершенно вещь: дожила почти что до тридцати лет и никогда такого не испытывала! Более того, даже и не подозревала, с какой ошеломляющей силой может биться ее сердце и клокотать в ушах кровь. Что же это делается, люди добрые?!

Мысли метались в ее голове, вновь превратившись во вспугнутых растревоженных зайцев, а он смотрел и смотрел на нее, и она никак не могла собраться, никак не могла обрести свое извечное хладнокровие. Она чувствовала, что ее против ее воли, ее желаний затягивает куда-то в темные воды водоворота, будто она опять в той неуправляемой машине летит в никуда, и бездна неизвестности просто ужасала, вся душа ее противилась этому.

 А Платон все стоял и смотрел ей прямо в глаза. Антон что-то там такое у него спрашивал, но его, видимо, тоже охватило это их обоюдное сумасшествие: на Громова Платон вообще не реагировал, он весь был направлен на нее, а больше никого словно бы и не существовало. Тут вдруг включилась реальность, и Маша очнулась, а Антон в это время говорил:

- … так что дело вышло за рамки цивилизованных разборок и… Платон, ты вообще меня слушаешь?

У Платона, похоже, тоже произошло небольшое отрезвление, и он, оторвавшись от созерцания Маши в одеяле, перевел глаза на Антона.

- Да.

- Что – «да»? – Антон закатил глаза. – Похоже  на  явное сотрясение мозга! Причем у обоих!

Платон взъерошил свои и без того встрепанные волосы и сосредоточенно кивнул:

- Ну да, да, вечер перестает быть томным, причем уже давно.  Это с самого начала было ясно: и откуда ветер дует, и что ребята не станут останавливаться на полпути, и что игра будет серьезной. Только я не предполагал, что…, - тут он покосился на Машу, - что они заденут и… и ее. Поэтому у меня предложение: из больницы я ее заберу, когда выпишут, и отвезу в надежное место, где опасаться этих шустриков будет не нужно.

- Слушай, это идея! Так мы хотя бы Машу обезопасим.

Оба они вели себя так, словно Маша была неодушевленным предметом каким-то, вот этой прикроватной пузатой тумбочкой, к примеру. И она пискнула из-под своего одеяла:

- А меня что, никто не спрашивает что ли?

 Вышел этот писк совсем неубедительным и довольно жалким, она вдруг страшно на себя рассердилась за это и, стараясь придать голосу твердость, уже другим тоном заявила:

- Что за игры в шпионов? Что за «надежные места», что за прятки?! Вы что вообще? У меня работа,  семья, жизнь… личная, в конце концов!

Заявление вышло бредовым, и она внутренне ужаснулась своей слишком бурной эскападе, но слово - не воробей, и хорошую мину при плохой игре приходилось держать.

Они оба – и Антон, и Платон – развернулись к ней и уставились так, словно впервые ее видели. А потом заговорили одновременно:

- Маша, это очень серьезно все…

- При чем тут личная жизнь?...

После чего переглянулись и снова воззрились на нее, а Маша, усилием воли заставив себя держаться, задрала подбородок и упрямо повторила:

- Я не хочу никаких пряток и никаких… «надежных мест»!

Платон повернулся к Громову и негромко попросил:

- Антон Сергеевич, будь другом, дай мне переговорить с нашей… Марией Петровной с глазу на глаз!

Тот, раздраженно пожав плечами, вышел, а Платон, дернув к себе стул, сел возле самой Машиной постели и, помолчав, спросил с легким недоумением в голосе:

- Ну, ты чего?

- Платон … Андреевич, не надо этих демонстративных… переговоров наедине. И заботы этой… вашей, не нужно! И никаких мест… укромных…, - на этом ее фантазия по поводу отрицания всего и вся, что исходило от Платона, иссякла окончательно.

 Еще в начале своей пламенной речи, как только она назвала его по отчеству, воздух между ними сгустился от напряжения, и Маша прямо физически ощутила, как Платон моментально словно бы застегнулся на все пуговицы. Она внутренне сжалась от его такой резкой реакции: совсем не так она начала говорить, и не то хотела сказать, и даже воздуху набрала, чтобы вот сейчас же все и исправить, но он не дал ей такой возможности, поскольку услышал то, что услышал, и что-то такое там понял про себя, про нее, про них.

- Я вовсе не собираюсь… ограничивать вас, Мария Петровна, в вашей… личной жизни, - при слове «личной» он еле заметно скривил губы, потом поднялся со стула и, засунув руки в карманы джинсов, сообщил своим непререкаемым тоном. – И не собираюсь насильно навязываться. И тем более - спорить с… вами. Ваша безопасность – не моя прихоть, а требование ситуации. Значит, после выписки вы переберетесь в безопасное место. На эту тему говорить больше не будем. Поправляйтесь, - с этими словами он развернулся и вышел, оставив Машу с ее бурей эмоций, которые переливались через край, обжигали ей глаза выступившими слезами.

Вот так! Сбежал он, видите ли! Взял и бросил ее тут. А чего ты, голубушка, ждала-то? Откуда я знаю, сердито подумала Маша? Ну он, наверное, должен был бы как-то поговорить, объясниться, сказать что-то такое, отчего они снова бы вернулись туда в их отношения – «клиент-юрист». Она даже еще и додумать-то эту здравую мысль не успела, как в голове всплыло: такого не будет никогда, потому что это невозможно! Вернуться после их … поцелуев в весеннем лесу, после объятий, после всех удивительных, невозможных, трепетных слов, которые словно из дырявого мешка высыпались вдруг в ее голове, и она все вспомнила, и ей опять стало жарко от неловкости, как же она глупо вела себя с ним сейчас!

Дверь тихонько приоткрылась, и Громов, просунув голову, уставился на Машу, которая лежала с чугунной головой и  полыхающими щеками под своим одеялом.

- Слу-ушай, чего это ты такое ему сказала? Платон так дунул сейчас из больницы, только его и видели.

Маша скривилась:

- Просто я сказала, что ваши игры в Крестного отца мне … не по душе.

- Чего-о? – Громов от удивления ввалился весь в палату. – Марья! Ты иногда такое выдашь, что…

- Антон, я очень устала, - тихо проговорила Маша и прикрыла глаза. – Вы меня оба так достали, что сил никаких нет. Ты иди, пожалуйста, сейчас, я посплю.

- Ой, Маш, в самом деле! Что-то мы тут переборщили. Ты спи, я пойду. 

Маша не открывая глаз кивнула, и услышала, как за Антоном тихонько прикрылась дверь. Слезы как по команде полились из-под ресниц, ссадины на лице снова защипало. Но переживания последнего часа видимо слишком были велики, и Маша не заметила, как уснула.

 

(Продолжение)

июнь, 2009 г.

Copyright © 2009 Светланa Беловa

Другие публикации Светланы Беловой

Обсудить на форуме

 

Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено

В начало страницы

Запрещена полная или частичная перепечатка материалов клуба www.apropospage.ru без письменного согласия автора проекта.
Допускается создание ссылки на материалы сайта в виде гипертекста.


Copyright © 2004 apropospage.ru


      Top.Mail.Ru