Пинг-понг (Занимательные игры для взрослых девочек и мальчиков) Глава шестая
− Жень, Женя, ты что-то притихла? А поговорить? После секса нужно разговаривать или курить. Поскольку мы не курим, то… Ты что, не смотрела мелодрамы?
− Можно подумать, ты смотрел.
− Ну-у, я не то что бы смотрел, но некоторое представление имею. Все брутальные мачо в боевиках непременно сурово закуривают после секса, а их боевые подруги начинают вести задушевные беседы.
− Я не очень хочу играть роль боевой подруги и курить не умею. Тебе со мной, пожалуй, не слишком-то повезло.
− О, ты слишком строга к себе, душа моя. Ну что же, план такой. Давай-ка выбираться отсюда. У нас сегодня очень насыщенная вечерняя программа. Мы с тобой непременно должны отпраздновать сегодняшний ..., сегодняшнее событие.
− Ты уверен?
− Я-то уверен, а вот ты… ну что такое! Да ты просто ленишься! Ну-ка, где та спортсменка, бодрая и стремительная, которая поразила меня в самое сердце своей роскошной игрой в теннис!
− Не сочиняй, пожалуйста! Ты даже не поздоровался тогда со мной.
− Да я тебя не узнал, правда!
− А теперь?
− Что - теперь? - Глеб, перевернувшись, захватил ее в кольцо рук. - Ты интересуешься, узнал ли я тебя теперь?
Признаюсь, сегодняшний день поверг меня в немалый шок.
Женя, поджав губы, нахмурилась:
− И что же тебя так шокировало? Мое распутное поведение?
Глеб в ответ усмехнулся:
− Скорее мое распутное поведение. Я боялся, что ты прогонишь меня, и счастлив, что этого не произошло, Так что по такому случаю предлагаю посетить самое распутное и чумовое ночное заведение этого городка и как следует выпить. Я хочу сегодня пить только за тебя. Так что даю тебе полчаса на сборы и - вперед!
− У меня есть выбор?
− Нет, душа моя, альтернативы никакой.
… Глеб застегнул на запястье часы, затем, глянув на циферблат, присвистнул и вышел в коридор. Дверь в номер Жени была приоткрыта, и она опять говорила по телефону. Глеб улыбнулся: все повторялось, но какая же разница была между "тогда" и "сейчас"!
Женя, закончив разговор, обернулась и через секунду уже была в его объятиях. Он поцеловал ее за ушком и потерся носом о волосы. Женя, поежившись, рассмеялась и, взяв его ладошками за щеки, чмокнула в нос. Потом, покружившись, вопросительно качнула головой снизу вверх: дескать, ну как? Глеб округлил глаза и, хлопнув по лбу тыльной стороной ладони, сделал вид, что теряет сознание.
Все эти их забавные дурачества продолжались в течение всего вечера, когда они, взяв такси, приехали в городской ночной клуб "Манхэттен", где выпили достаточно много, и перетанцевали почти все танцы, заслужив звание "Самой лучшей пары вечера", когда потом добравшись до пансионата, долго бродили по тускло освещенным аллеям парка, натыкаясь на парочки, уединившиеся то там, то здесь, и казалось, что весь парк дышит любовью.
Потом они выбрались на берег моря и наткнулись на многочисленных гуляющих, которым тоже не спалось в эту волшебную ночь, и море тоже вздыхало о пронизывающий все вокруг любви..
Но все когда-то заканчивается, и они, наконец, оказались в коридоре, ведущем к их номерам. У своего номера Глеб взял Женю за руку и потянул за собой, но она притормозила. Он глянул с недоумением: почему? Женя развела руками и показала на свой наряд, от которого пора было избавиться. Но у него в номере ванная не хуже, чем у нее! Зачем эти сложности, он не хочет ее отпускать. Ну, это же всего несколько минут, возражала она, и отступала назад. Глеб сердился, что за номера? Почему они должны расставаться? Да они же вовсе не расстаются, она придет. Приведет себя в порядок и придет к нему. Потом Женя, помолчав, уточнила, может быть им все-таки нужно отдохнуть, она валится с ног, да и он, Глеб выглядит довольно усталым. Глеб в ответ притянул ее к себе и закрыл губы поцелуем, не в силах выслушивать ее благоразумные речи. Причем поцелуй из легкого, легонького такого, игривого неожиданно перерос в такую серьезную штуку, что Глеб едва смог остановиться, снова поразившись, куда девается его голова, когда это чудо с крыжовниковыми глазами находится в его объятиях.
Когда они пытались отдышаться, Женя шепотом согласилась, что он удивительно бодр и, вывернувшись, все же убежала к себе, махнув на прощанье рукой. Глеб зашел в номер и, кое-как стащив рубашку, рухнул на кровать, блаженно раскинув руки и прикрыв глаза.
...Когда он через минуту открыл глаза, в окна уже вовсю влезло нахальное солнце, а вот Жени поблизости не было. Глеба как ветром сдуло с кровати, только у двери он мельком глянул в зеркало и притормозил: он собирался мчаться без рубахи и в полурасстегнутых брюках. Он лихорадочно натянул какую-то майку и застегнул джинсы, потом вылетел в коридор и, добежав до двери Жени, сначала осторожно, а потом все громче и громче стал стучать. Никто не открыл, зато из-за спины послышался очень знакомый ехидный голос:
− Доброе утро, Глеб! Вы, кажется, проспали все на свете!
Он обернулся, а Эльвира продолжала:
− Ваша подружка ушла с высоким импозантным кавалером, который предпочитает утренние прогулки долгому сну, - с этими словами дамочка развернулась к нему спиной и последовала своей самой соблазнительной походкой прочь по коридору.
Глеб потер лицо ладонями и вернулся в номер, ругая себя распоследними словами. В номере он залез под душ и старательно смыл все недовольство собой, переполнявшее его и, казалось, лезущее изо всех щелей.
Женю он обнаружил на корте в компании все того же высокого седовласого мужика. Она сразу заметила его и живо замахала ему рукой, потом скоренько свернула партию, перекинулась парой слов с партнером и легко подбежала к нему - глаза настежь, в них - зеленое брызжущее веселье, губы прыгают от еле сдерживаемого восторга. Она остановилась в полуметре от него, словно предоставив эту часть пути пройти ему. Что Глеб и осуществил, подойдя ближе и прижав к губам прохладные пальчики ее руки. Женя немедленно зарделась и, выдернув руку, спрятала ее за спину.
− Как спалось? - глаза ее смеялись.
Глеб в ответ досадливо поморщился:
− Кажется, я снова прокололся, причем на этот раз по-крупному. Это же надо - настойчиво уговаривать девушку, в конце концов уговорить, сломить ее сопротивление путем нечеловеческих ухищрений и… заснуть в самый ответственный момент. - Он сокрушенно покачал головой. - Нет, в моей жизни много чего происходило, но такого!
− Это старость, Маугли? - давясь смехом, спросила Женя и вдруг, поднявшись на цыпочки, прижалась губами к его щеке. Глеб быстро повернул голову и вернул ей поцелуй, только гораздо менее целомудренный, потом, кое-как оторвавшись от ее губ, с подозрением заглянул в ее светящиеся глаза:
− Ты это нарочно? Я ведь сейчас тебя просто перекину через плечо и унесу в пещеру.
Женя помотала головой и спрятала лицо у него на груди. Потом, вскинув глаза, смущенно улыбнулась:
− Идем! Мне нужно принять душ и…
Глеб в ответ оживился:
− По-моему, это чудесная идея, и я с удовольствием составлю тебе компанию!
Женя, смеясь, покачала головой:
− Ну, нет, должна же я придумать хоть какое-то наказание за вчерашнее! Это же надо! Я стою под дверью номера мужчины и ломлюсь к нему на виду у всего пансионата, а в ответ - тишина!
Глеб прижал к ее губам палец, заставив замолчать, и тряхнул головой:
− Ваша честь, виновен, тысячу раз виновен. Но будьте же милосердны! Это случилось впервые, я все осознал. Приговорите меня к исправительным работам в … - он наморщил лоб, потом, словно его осенило, воскликнул, - в вашей постели, ваша честь!
− Если догонишь, тогда я подумаю о прощении! - Женя ловко вывернулась из его рук, и он не успел оглянуться, она уже убегала от него со всей возможной скоростью. Он бросился в вдогонку и настиг беглянку уже у крыльца. Но насладиться ее губами ему не удалось, возле корпуса уже было довольно многолюдно, и Женя отклонилась от него, просигналив что-то такое глазами и нахмурив брови.
Он с тяжелейшим вздохом поплелся вслед за ней к лифтам, а потом валялся в кресле, поскольку в душ его так и не пустили. Но зато после завтрака, он, более не слушая никаких отговорок, привлек ее к себе и осторожно провел губами по ее нежному горлу, потом перешел к ямке на шее, отчего она тихо ахнула и прижалась к нему, вся наполняясь желанием, которое источало его тело.
… По крайней мере, эту ночь, а также и последующие он не очень-то давал ей заснуть.
Я прибежала с пляжа, обмылась под душем, когда под дверью рассыпалась веселая дробь перестука: Глеб вернулся со своих садистских процедур и, не заходя в свой номер, явился прямиком ко мне, чтобы получить вполне заслуженную порцию сочувствия. Так было и вчера, и позавчера. Кажется, ему очень нравилось, когда я его жалела, вне зависимости от тех страданий, что он претерпевал на процедурах.
Он едва успел закрыть дверь, как, позабыв о боли в спине, ринулся на меня, как поезд без тормозов. Сопротивляться было бессмысленно, да и не особенно-то и хотелось.
... Я сладко потянулась и только хотела подняться с кровати, как вдруг из ванной стремительно вышел Глеб, обернутый полотенцем, и, притормозив, подошел ко мне со странной улыбочкой. Я вопросительно уставилась на него, а он, взъерошив волосы, смущенно признался:
− Кажется, мы с тобой перестарались. Изделие резиново-технической промышленности не ожидало от нас такой бури чувств и просто-напросто… погибло на поле… любви.
Он немного запнулся перед последним словом и пристально глянул на меня, ожидая моей реакции. Видимо, эта самая реакция ему не слишком понравилась, потому что он нахмурился и, откашлявшись, продолжал:
− Что касается моего здоровья, могу тебя заверить, что ты можешь не переживать: никакими заболеваниями,…хм,…определенного характера я не обременен. Остается одна проблема…
Я продолжала таращиться на него, а он в свою очередь смотрел на меня, видимо ожидая, что я хоть что-то скажу. Но, не дождавшись, он решил продолжить, правда, у него это не очень-то здорово выходило:
− Я понимаю, что ты… Ну, что мы… Нужно принять какие-то препараты…
У, как все запущено! И чего мы так перепугались-то? Перспектива отцовства, похоже, совершенно не входит в ваши планы, господин Артемьев?
Раздражение вдруг заполнило те местечки в душе, где минуту назад плескалось безмятежное счастье. Я, криво улыбнувшись, заявила:
− Да не переживайте вы так, юноша! Все будет сделано, и вам не придется пожинать плоды нашей неосторожности.
Глеб нахмурился:
− Женя, ты не поняла, я сейчас думал о тебе!
− Конечно, обо мне! Я и не сомневаюсь. В такой ситуации тебе было бы сложно думать о ком-то еще. Это уже был бы перебор!
− Женя…
− Все, тема закрыта, ключи на вахте! Не думай больше об этом, - я, перегнувшись, легонько поцеловала его в уголок губ и откинулась опять на подушку. - Я все решу сама!
Глеб, поднявшись, пересел ко мне ближе и, взяв за плечи, тихо и твердо произнес:
− Не надо так. Не надо "сама". Мы решим все вместе, ты слышишь?
Я немного даже присмирела от его тона. Под его пристальным взглядом я вдруг почувствовала себя голой и беззащитной, неловкость налипла на меня с ног до головы, и я, не в силах больше это терпеть, выкарабкалась из постели и убежала в ванную.
Вода шумела обыденно и спокойно, пока я, сидя на краю ванны, пыталась уговорить себя не расстраиваться и воспринять ситуацию как должное. Попытки ни к чему не приводили, я здорово раскисла, словно мой рыцарь, которого я боготворила минуту назад, вдруг потерял все свои доспехи и остался, как он вышел после ванной - в полотенце вокруг бедер.
В конце концов, я обозлилась на себя, усилием воли заставив вспомнить, где я нахожусь, кто для меня Глеб и сколько длятся курортные романы, а также о стремящейся к нулю вероятности их продолжения в дальнейшем. Эта злость, как ни странно, послужила хорошим успокоительным и заставила взять себя в руки.
Когда спустя полчаса мы сидели за ужином, к которому подали сегодня потрясающее красное вино, Глеб был чуть более обычного нежен и предупредителен, а мне от этого вдруг захотелось заплакать. Я поняла вдруг, что слишком поздно спохватилась и начала задумываться о наших отношениях, слишком понадеялась на свой настрой, на то, что сердечко мое заковано в ледяной панцирь, что прививка "Вовчик" не даст никакого сбоя. А она, подлая дала, а еще какой сбой! Да я же влипла, втюрилась по уши в этого мужика, которого даже мысль о том, что наши отношения могут осложниться, привела в нечеловеческий ужас! И вот это и есть самое кошмарное: никаких надежд на продолжение наших отношений не может быть! Это было ясно как день! Надо быть полной идиоткой, чтобы даже мысль допускать об этом! Да, дорогуша, ничего у тебя не вышло с "легко и мило"! Все-таки тебе придется выкарабкиваться из этого влипания долгое время.
Я извинилась, поймав на себе удивленный взгляд Глеба, и сказала, что мне нужно отлучиться на некоторое время. Он заставил меня дать обещание, что я не исчезну, а отправлюсь сегодня с ним на роскошную прогулку по морю на кораблике.
Я вошла в номер, бросила карточку на столик в прихожей, потом, порывшись в сумочке, достала упаковку с единственной таблеткой и, положив ее перед собой на столик, уселась в кресло и задумалась. Минуты плелись, бежали, летели, а я все сидела. Наверное, целый час я гипнотизировала эту чертову таблетку, пока, наконец, решительным движением сгребла ее со стола и, влетев в ванную, лихорадочно разодрала упаковку и швырнула уже не нужную таблетку в унитаз.
И словно камень слетел с души, я даже рассмеялась: господи, как же просто все это! Как я раньше не додумалась! Не надо строить какие-то сложные умопостроения, идти в клинику, искать какие-то шансы. Вот он мой шанс - один-единственный на все времена. Я использую его, и у меня, может быть, родится моя маленькая девочка, моя мечта, а кто знает - может быть и мальчик! Да, а почему бы и не мальчик, маленький, темноволосый с серебристыми глазами? Если он будет похож на человека, которого я… Стоп, замолчи, дура, идиотка! Это - запретная зона, и всяким таким вот идиоткам-мечтательницам вход сюда категорически запрещен. Сейчас ты выйдешь из этой зоны, заткнешься раз и навсегда, и будешь вести себя как нормальная милая курортная подружка. Если ты хочешь еще с ним побыть эти дни, ты не станешь делать глупостей влюбленной по уши девицы, потерявшей остатки разума!
Я глянула на себя в зеркало и вскинула голову: да, именно так, и никак иначе!
Он нехотя оторвался от нее и отправился в ванную, где и обнаружил несовершенство современных средств защиты. Действительность встала перед ним во всей своей неприглядности и ехидно подмигнула: дескать, как будешь выкарабкиваться? Первой реакцией была досада: как же это он так не уследил? Потом появилось стремление немедленно бежать и все исправить. Уже у двери он приостановился и обругал себя: ты что, это же она, зеленоглазое чудо, та, которая не может притворяться и не станет устраивать тематические спектакли. Откуда ты знаешь, как она поведет себя сейчас, сам себе возразил он и тут же ответил: так иди и узнай, насколько ты в ней ошибался.
Когда он вывалил на нее Новость Дня в таком специальном веселеньком тоне, настроив зрение на полную резкость, чтобы не пропустить малейшей фальши, она немножко даже отшатнулась от его слов, хотя и лежала на подушке и физически не могла бы этого сделать: куда ей там было отшатываться в спинку кровати? Но он прямо физически ощутил, как она растерялась и съежилась, как от удара. Ему показалось, что она испугалась за себя, что может заболеть по его вине, и он тут же в раздражении выдал уверения в своем абсолютном здоровье, а она сразу жарко залилась краской от этих его слов, словно эти мысли, чего именно ей надо бы бояться, только сейчас пришли ей в голову.
Потом он чего-то там говорил ей об устранении последствий, а в душе опять росло недовольство собой. Что-то шло не так, в глазах ее он прямо увидел растущее разочарование и какую-то даже обиду, словно все, что он говорил и делал, было неправильно, не так, как должно. Он вдруг почувствовал себя гадко, словно невольно обидел ребенка, и тут же постарался как-то исправить ситуацию, дав понять ей, что она не одинока в своей проблеме, что он с ней и будет с ней, если что-то случится! Но это, к сожалению, не слишком-то помогло. Она сползла с кровати и ушла в ванную, а он остался в таком недоумении, что даже отправился следом за ней и занес руку, чтобы постучать в дверь. Но так и не постучал.
Он походил по мягкому ковру, покачиваясь с пятки на носок, и вдруг ему показалось, что она там плачет сейчас. Хотя он все еще не мог понять, что он сделал не так. Он снова подошел к двери и хотел постучать. И снова передумал.
Когда же она появилась из ванной вполне в нормальном настроении, и никаких слез, кажется, не было, он снова поразился: неужели он ошибся, и она не нуждалась ни в каком утешении и защите? Да уж, воистину, кто постигнет женскую душу, тот будет величайшим мудрецом в мире, и, к сожалению, это будет вовсе не он, Глеб, это уж точно.
С этими обескураживающими мыслями он отправился на процедуры, а Женя сказала, что должна зайти к своим друзьям. На том они и расстались, каждый, похоже, с личным потайным камнем в душе.
И когда вечером на прогулке по парку он затеял снова проверять ее настроение по поводу давешнего происшествия, она быстренько перебила его, сказав, что им здесь очень хорошо, легко, замечательно вместе. А ни о каких "потом" и "после" она думать не желает, и пусть он к ней не пристает с серьезными беседами, поскольку ее голова пуста, как орех. И она снова принялась говорить о каких-то веселых пустяках, рассказывать в лицах, как она играла сегодня с малышами своей здешней приятельницы, а он, все еще чувствуя досаду на то, что не договорил об интересующей его теме, против воли смеялся ее забавным рассказам, в конце концов, тоже погрузившись в блаженное спокойное состояние души.
А после, когда они снова оказались в объятиях друг друга, Глеб вдруг почувствовал к своей возлюбленной такую нежность и благодарность за то, что она такая, какая есть, что постарался всеми силами превратить эти чувства в ошеломляющие действия, и она снова смеялась и плакала от счастья и восторга в его объятиях.
…На этот раз наше слияние было долгим и удивительно нежным. Он останавливался, казалось, на самом пике, с сумасшедшей улыбкой пережидал, наблюдая за моей реакцией, потом снова неспешно начинал восхождение к вершине и снова очень нежно и осторожно баюкал меня в своих объятиях, доведя, в конце концов, до исступления и дикого взрыва.
Потом мы лежали, расслабленно касаясь друг друга, и Глеб вдруг прервал наше ленивое наслаждение тишиной:
− Мне кажется, или ты в самом деле какая-то другая... Ну, после того случая нашей, …гм, неосторожности. У тебя все в порядке?
Я, не открывая глаз, улыбнулась:
− Да, у меня все в порядке. Я все решила, и ты, - тут я подняла на него глаза, - ты не думай больше об этом.
Глеб перебирал мои пальцы, попеременно нажимая на них, словно на клавиши рояля, потом снова спросил:
− Но наверняка ты еще не можешь быть уверена. Прошло всего семь дней. Скажи честно, ты…
− Я уверена в том, что все сделала правильно, - я тоже сыграла гамму на его пальцах, как на клавишах.
Но Глеб помолчав, упорно вернулся к тому же самому:
− Женя, если что-то вдруг пойдет не так, что-то не получится, как ты хотела, и тебе понадобится моя помощь…
При мысли о том, что он попал в точку, и мне, если ничего не получилось, придется попросить его еще раз попробовать стать отцом моего малыша, я усилием воли загнала внутрь горечь и деланно развеселилась, а в ответ на его недоумевающий взгляд, выговорила сквозь смех:
− Не обращай внимания, это кратковременное помрачение рассудка от безделья и отдыха!
Мы снова замолчали, Господи, как же мне нравилось с ним молчать, и как же мне будет этого не хватать потом! Глеб сосредоточенно думал о чем-то, а я все еще улыбалась от его предложения помощи. Вдруг он словно бы про себя задумчиво произнес:
− Ты знаешь, сегодня ночью я вдруг проснулся и понял, что…
Тут он резко замолчал, а на мой вопрос ответил:
− Нет, ничего, ерунда.
Я затормошила его, стала в шутку задирать, а он нехотя отвечал на мои приставания, все еще погруженный в какие-то свои мысли.
Я же в этот миг до оцепенения, до дрожи в поджилках перепугалась, что вот оно сейчас все и произойдет, финальный аккорд, так сказать! Вот сейчас-то он и скажет, что нам и в самом деле было хорошо, но песок в часах все сыплется, и скоро наш курортный роман должен будет завершиться, что дома его ждут жена и дети.
О, ужас, как же я испугалась! Мне так захотелось побыть еще в неведении, поплавать в этом призрачном счастье, ощутить, как же хорошо быть рядом с этим человеком. А он ни о чем меня не спрашивал, никогда не заговаривал о том, что будет там, впереди, и я решила, что и правильно, я ведь сама ему говорила, что между нами должно быть все легко, мило, сиюминутно, что сложности нам ни к чему! Он, помнится, очень внимательно тогда взглянул на меня, хотел что-то сказать, но - нет, не сказал, только пожал плечами, как он это всегда делал, очень элегантно, словно стряхивая с плеч законченный разговор и решенную проблему.
А потом, когда Глеб отправился на очередную процедуру, а я поплелась на пляж, мне позвонила Лерка, и я ей, конечно же, проболталась. Лерка орала, наверное, полчаса. Я лениво отбивалась от нее, уверив, что все понимаю, но влюбилась, как дура последняя.
Лерка мрачно заявила, чтобы я продержалась эти несколько дней и возвращалась. А уж она на месте так мне пропылесосит всю мою бестолковую голову, что я забуду это свое приключение раз и навсегда. Я ее от всей души поблагодарила за заботу и попрощалась, пообещав не делать резких движений.
Тут меня окликнули, и я увидела, как ко мне на всех парах несется Артем, с которым мы тут же принялись за возведение роскошной сторожевой башни, которую мы видели в его книжке. Таня приветливо помахала мне от "лягушатника", где она как обычно занималась с Машенькой, и после строительства башни мы с ней немножко поболтали обо всем и ни о чем.
Все эти приятные хлопоты, разговоры, дела аккуратненько очистили мою душу от горечи, которая натекала откуда-то в сердце, словно внутри меня был какой-то нарыв с отравой, постоянно выделяющий смертоносную жидкость в кровь.
Когда Глеба не было рядом, я была даже счастлива, что я могу не бояться показать ему больше, чем надо, что я могу рассекретить свои чувства, и он, вдруг поняв, как далеко у меня это все зашло, немедленно серьезно со мной поговорит и завершит наши отношения. Почему-то мысль, что он, спит и видит, чтобы окончить наш курортный роман, если заподозрит неладное, превратилась у меня прямо в навязчивую идею, и я из-за этого вела себя в присутствии него совершенно по-идиотски под лозунгом: "чем проще, тем лучше". Он иногда пугал меня тем, как взглядывал мне в глаза или задумывался о чем-то.
Я немедленно старалась прервать эти его мыслительные процессы какими-то глупостями, самыми приятными из которых были поцелуи и, конечно же, наш ураганный секс. То, что происходило в эти минуты, не имело ничего общего с тем, что мне довелось испытывать в жизни. Но самое странное, что в эти мгновения мы были совсем другими, не такими, как в остальное время. Какая-то мистика охватывала нас, мы становились словно бы единым целым, и мне вдруг начинало казаться, что все это правильно, что не только я схожу с ума по нему, но и он…
На этом я старательно запихивала мысли в какие-то дальние закоулки, чтобы не дай бог поверить в них. Этого мне было не надо ни под каким соусом! Но как же мне все-таки хотелось, чтобы это было правдой, хотя бы на коротенький миг, когда мы замирали в финальном аккорде! Когда я видела сумасшедшее пламя в его серебристых глазах, становившихся от этого практически черными, мне казалось, что я узнаю ее, это именно та самая любовь, которую ищет на земле каждый человек, за которую так часто принимает нечто другое. И мне ли не знать, как легко ошибиться на этом пути! И самое страшное, что, кажется, я ее все-таки узнала. Только вот он, мой любимый, все никак не увидит ее во мне!
Черт возьми, он едва не проговорился! Ночью он проснулся от дурного сна и, повернув голову, увидел ее рядом на подушке. Она очень тихо, совсем неслышно дышала, и он даже приблизил к ней лицо, пытаясь удостовериться, что все кошмары остались там, в его страшном сне. Тут она вздохнула и скользнула к его плечу, а он вдруг подумал: как же он дальше-то будет без нее?
В сердце вдруг оказалось так холодно, что заломило грудную клетку, и он сам себя сердито оборвал: не морочь голову, будет день - будет и пища! Так всегда говорил его дед, и этому Глеб следовал по мере возможностей всю жизнь. Только с этой девицей, с ее сумасшедшего цвета глазами он постоянно соскальзывал в серьез, постоянно прокалывался по мелочи, постоянно выдавал свои чувства, а ему этого совсем не хотелось. Ведь он однажды едва не испортил все.
Как-то, забывшись, он вдруг спросил ее о чем-то из ее жизни, а она промолчала, а потом с легким, еле заметным вздохом спросила, зачем это ему. Они - пассажиры в поезде, случайно встретившиеся в пути, все между ними очень легко и мило. Его так окатило вдруг холодом после этих ее слов, брошенных лениво и даже с некоторой досадой. Он, может быть, в другой ситуации не заметил бы ни этого вздоха, ни досады, ни подтекста: не строй иллюзий, я не хочу продолжать наши отношения, у меня своя устоявшаяся жизнь, и никакие курортные романы не должны ее баламутить. Но сейчас вдруг оказалось, что ему так больно стало от этих ее слов. Он вдруг понял, что теряет ее. Нет, не так. Она и не была никогда его, как оказалось. И сейчас ему очень ясно дали это понять. Что же, бог с ним, он как-нибудь это переживет. Уж если он пережил это тогда, с Зоей, причем такой ценой пережил, то сейчас… Раз плюнуть!
…В тот раз они с Зоей здорово поссорились. Она кричала, некрасиво морщась, что или она, его законная жена, или его эти проклятые горы, эти чертовы Стоуны, куда он таскается все время. И когда его приволокут с проломленной башкой, она не будет сиделкой у него, пусть он и не надеется!!! А он орал, что это его увлечение, что каждый нормальный мужик должен иметь отдушину в жизни, хобби, и она, когда выходила за него, знала о том, что он не оставит горы. Он и так пропустил уже несколько походов, а она просто капризничает и не хочет его понять.
Когда нужно ехать к морю, когда ей хочется встречать Новый год в Таиланде, он бросает друзей, родителей, посылает на хрен работу и едет с ней. А когда ему нужно хотя бы пару раз за весну и лето выбраться в Стоуны, она устраивает истерики. Так они орали друг на друга, а Глеб параллельно собирал свои манатки, складывал рюкзак. И Зоя все выкрикивала и выкрикивала злые слова, стараясь побольнее уколоть его.
Самое ужасное, что она словно бы напророчила то его падение. Проломленной башки, правда, не было, но вот спину он тогда здорово хрястнул об камень, сорвавшись с "Перьев", сложных узких скал, и в самом деле похожих на воткнутые в землю перья или ножи, устремленные вверх, на которые, казалось, было невозможно влезть, но они, их команда, старая, сплоченная многочисленными походами, всегда довольно легко проходили только им одним известными ходами эти скалы. А в этот раз он подтянулся на страховке и вдруг как в замедленной съемке увидел, как вылезает из щели крюк, как соскальзывает страховка, как скользит сквозь карабин, и одна мысль в голове: все, что ли? Как-то быстро…
После этого памяти не стало.
Он не помнил, как его снимали тогда с "полочки", он не помнил, как Саня орал и рыдал над ним, и рвал на себе волосы, как же Глеб мог так с этим крюком! Но, как потом оказалось, что да, Глеб его крепко заколотил, все верно, это просто нелепость, тот самый случай, который знают все скалолазы, который подстерегает свою жертву однажды, и ничего не поделаешь.
Перед Стоунами, на длинной туристской тропе стоял этот мемориал, сделанный скалолазами в память о не доживших, чьи фамилии разместились на длинной черной стене, прираставшей год от года, о тех, отправившихся в последний полет, не вернувшихся со скал, таких завораживающе прекрасных и столь же страшных.
Не дай бог ты приглянешься им, и они решат, что ты - их добыча на сегодня! Они выплюнут из своих трещин забитые крючья, они выдернут из под ног твоих кусок скалы, которая стояла здесь уже сотни лет, а в этот миг вдруг решила сдвинуться. Они забирали и забирают в вечный плен самых упертых, самых рьяных и преданных, тех, которые, как Данила-Мастер со своим Каменным цветком, могут забыть обо всем и каждый раз как загипнотизированные возвращаться сюда, к этим вечным скалам. Но эти горы могут покориться тебе, почувствовав, что ты сильнее. И тогда они свернутся у твоих ног как мурлычущие котята, ласковые, пушистые, покорные. И это одуряющее ощущение власти над огромными нагромождениями скал настолько опьяняет, что ты возвращаешься сюда снова и снова!
Он пришел в себя в белой больничной палате и несколько даже удивился, пока не вспомнил… Потом были разговоры с лечащим врачом, пожимающим плечами и разводящим руками, была Зоя, плачущая и снова в порыве горя обвиняющая его во всех несчастьях. Глеб не сердился на нее тогда. Он только опасался, что она начнет свои истерики при матери, которая и так была просто раздавлена случившимся и, если бы не отец, вряд ли бы перенесла эту беду с ним.
Потом был дом, и неподвижность, и первый ужас от мысли, что он не поднимется, и первое отчаяние, когда врачи хмурились и преувеличенно бодрыми голосами твердили, что надо подождать, "может, само рассосется", как зло переводил для себя Глеб их уверения, что все идет по плану. Были моменты черной беспросветной тоски, страшного одиночества.
Зоя молча ухаживала за ним дома, он порой слышал, как она рыдала ночами за стенкой. Потом в один прекрасный день, немного помявшись, она сказала, что ее отпуск заканчивается, и ей надо выходить на работу, а для него она наймет сиделку. Почему-то она прятала глаза, когда говорила о своем решении, и Глебу было очень неловко видеть это ее замешательство, он бодрым голосом заявил в ответ, что все здорово, она не должна хоронить его рядом с ним, и пусть не волнуется, спокойно работает, все с ним будет хорошо.
Частенько приезжали родители, Глеб во время этих визитов старался выглядеть бодрячком, чтобы не добивать мать. Она здорово маялась с давлением, а несчастье с сыном очень ее подкосило, и отец побаивался, как бы не случился инсульт.
Приходило к нему по просьбе отца какое-то великое светило медицины и, пожевав губами, сказало, что пока он, Глеб, сам не захочет подняться, ему ничего не поможет. Нужно захотеть самому, внутри себя. После этого визита Глеб накрепко задумался и думал несколько дней.
Через несколько дней его ребята, которые тоже едва ли не каждый день приходили к нему, приволокли какого-то кудесника- лекаря- травника- костоправа, вытащив его из медвежьего угла, и этот мужик, усмехнувшись, сказал, что "паря-то вроде и сам не хочет вставать, хорошо ему тут лежится, все бегают, хлопочут, куда с добром!"
И вот тут в голове Глеба неожиданно сошлись все части головоломки, над которой он думал эти дни, и он вдруг все понял для себя. С этого момента начался его путь к выздоровлению, пока незаметный для стороннего глаза, но Глеб чувствовал, что внутри все сдвинулось с мертвой точки. Об этом ему и мужик этот, Маркел, все время твердил: ты давай-ко сам, паря, не ленись, я-то помогу, травками, мазями да отварами, но ежли стержень свой внутренний не укрепишь сам, то и наружные припарки не помогут.
Дело двигалось потихоньку-помаленьку. Зоя, правда, была очень даже недовольна тем, что этот мужик у них поселился как у себя дома. Дескать, и квартирка маленькая, и успехов вроде бы особых у Глеба нет, и напрасно это все. А однажды утром перед уходом на работу зашла к нему и сказала, пряча глаза, что ее зовут в Москву. Там головное предприятие их торговой организации, и ей предлагают хорошую должность с зарплатой и фантастическую карьеру, которую здесь она ни за что не сделает. Она бурно и оживленно заговорила, что устроится и заберет его отсюда. Только глаза при этом старательно отводила в сторону.
Глеб понял все, что она сказала ему не словами, а вот этими скачущими фальшивыми глазами, и прервал эту ее тираду, сказав, что он понял ее, и пусть она едет и не беспокоится о нем. Он ее подвел и разбираться со своей бедой будет сам. А она молодая, у нее все впереди, и муж-инвалид - это не о совсем то, о чем может мечтать молодая успешная женщина. Это он ей помогал красиво предавать себя, изо всех сил помогал, потому что хотел, чтобы она уже скорее закончила свою фальшивую речь, потому что ему вдруг стало стыдно за нее, и страшно, как это он ее не разглядел. Вроде жил с человеком, а теперь оказалось, что это маска с ним жила, личина человеческая, а уж что там под личиной, разбираться ему сейчас совершенно не хотелось.
Зоя тогда разобиделась, почему он не оценил ее рвения сделать что-то для него, и красиво хлопнула дверью. Она уехала через неделю, а Глеб остался. Как ни странно, с этого дня дело с выздоровлением пошло у него так хорошо, что давешнее светило медицины уже не жевало губами, нанеся ему очередной визит, а очень даже задирало вверх брови и громогласно удивлялось чудесам, все еще случающимся на белом свете.
Маркел к тому времени уже умотал обратно в свой медвежий угол, оставив сиделке Тамаре Петровне все свои припарки, мази и примочки, пообещав наведываться с новыми порциями лекарств.
Зоя приехала в город через год, когда у нее случился небольшой отпуск. Остановилась у подруги, а к Глебу заехала, предварительно прощупав почву через друзей. Он встретил ее в кресле-каталке, и она аккуратно присела тогда на диванчик, все поглядывая, ходит, не ходит, и параллельно рассказывая, как она живет там, в Москве, что все не так, в общем-то, и радужно, как обещали, но получше, конечно, чем здесь.. Ее любопытство, прячущееся в глазах, которыми она периодически быстро пробегала по нему, он удовлетворил уже перед уходом, поднявшись и подойдя к ней, чтобы открыть дверь.
Черт возьми, конечно, это было мальчишество, но он очень хотел ей доказать, когда орал от боли, делая специальные упражнения на восстановление и подтягиваясь на руках, когда в спины ввинчивали иглы, тонкие, длинные, когда долгими бессонными ночами представлял, как она удивится, как поймет, что ошиблась в нем, что не поверила в то, что он встанет. И в этот короткий миг, увидев ее ошеломленные глаза, он вдруг понял, что ему… все равно, что ему не интересно, как она воспримет его выздоровление. Он молча проводил ее и аккуратно притворил за ней дверь.
Развод они оформили через несколько дней, благодаря его приятелю Сане. Больше Глеб Зою не видел.
С тех пор прошло уже больше шести лет. Событий всевозможных - и счастливых, и не очень произошло немало, О Зое до него доходили иногда через знакомых девчонок отрывочные сведения.
Неожиданно очень здорово и успешно у него пошли дела с бизнесом. Он со своими Стоунскими друзьями-альпинистами открыл фирму по информационным технологиям и за три года превратился в одного из ведущих спецов в городе в этой сфере.
Параллельно они создали сеть филиалов в небольших городках, поскольку в их регионе стала стремительно развиваться производство, пошел громадный поток инвестиций, а без эффективного управления производством и финансовыми потоками соваться в серьезные дела было нельзя, это понимали все, и Глеб оказался в нужное время в нужном месте.
И лишь в одной сфере он не чувствовал себя уверенным. Женщины теперь стали для него лишь одним из моментов жизни, но - преходящим, необязательным. Доверять он им так и не научился после той, самой страшной ошибки в своей жизни.
И вдруг эта девочка, милая, умная, настоящая одним взглядом своих крыжовниковых глаз содрала запекшуюся корку с того уязвимого места в душе, которое он берег пуще глаза, и куда ни одной из женщин не довелось даже приблизиться. А она не только приблизилась, она комфортно и аккуратно забралась туда, и оказалось, что это место ей очень даже подошло, оно словно бы было создано для нее, и он только диву давался, как оно так произошло за такое короткое время.
октябрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Светланa Беловa
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено |
