В поисках принца
или
О спящей принцессе замолвите словоВсем неразбуженным принцессам посвящается Дремучим бором, темной чащей
Старинный замок окружен.
Там принца ждет принцесса спящая,
Погружена в покой и сон.
…Я в дальний путь решил отправиться
Затем, чтоб принца убедить,
Что должен он свою красавицу
Поцеловать и разбудить.
(Ю. Ряшенцев)
Часть II Глава 3
Королевский замок находился в самом центре Бовиля на красивом острове, образованном рукавом реки Флю, на которой стояла столица. Моста к острову не было, и добраться до замка можно было только на лодке. Сам замок был великолепен. Построенный из белого камня, он словно белоснежное облако парил над рекой, отражаясь в аквамариновой глади воды. На многочисленных башнях и башенках развевались разноцветные рыцарские знамена, флаги и штандарты королевской фамилии. Стену над главными воротами украшал гонфалон с изображением герба королей Эльтюда – посреди золотого поля, покрытого белоснежными лилиями, встал на задние лапы красный лев. Сомнений не было: Эльтюд могущественное и богатое королевство. Переправившись через реку, Шаул застыл перед замком. Благодаря прекрасным пропорциям, казавшийся с противоположного берега очень изящным, при вступлении на остров он поражал величественными размерами и намного превосходил великолепием королевский замок в Заколдованном лесу. Народа во дворце было много: и придворные, и такие же соискатели встречи с принцем, как Шаул, а также бессчетные армии пажей, гвардейцев и лакеев. Среди пришедших на аудиенцию было много представителей различных гильдий, их легко было узнать по особым одеяниям. Были и частные лица, державшиеся скованно и одетые согласно правилам, которые Шаулу довелось выслушать накануне. Зато придворные словно нарочно сговорились нарушать законы, предписывающие скоромность в одежде. Кавалеры и дамы были одеты в шелка, атлас и бархат самых разных цветов и оттенков. Дамы смело демонстрировали белизну плеч. Прибывший из простого купеческого города, где даже аристократы из соседних поместий одевались скромнее, Шаул дивился на изысканность фасонов, яркость лент, тончайшее кружево воротников и манжет, обилие перьев и драгоценностей, которыми были украшены наряды не только женщин, но и мужчин. Аудиенция должна была состояться в тронном зале. Великолепие королевских покоев поражало – и Шаул с интересом разглядывал тонкую резьбу венков капителей колонн из красного гранита, и расписной потолок, и бессчетные шелковые гобелены, и сложный орнамент мраморного пола. В свете множества свечей играл хрусталь люстр и золото канделябров. На возвышении, устланном тончайшей работы восточным ковром, стояла пара богато украшенных бирюзою золотых трона – оба пока пустовали, но очень скоро на них воссядут правитель Эльтюда и его молодой красавец сын... Принц Граллон – баловень судьбы и отважный герой (если верить тому, что услышал о нем во дворце Шаул) – был завидной партией. Многие королевские дома были бы счастливы заключить брачный союз с наследником могущественного и богатого Эльтюда. А он, Шаул, простой горожанин из небольшого торгового города, должен сосватать одному из самых блестящих женихов мира безвестную принцессу, проспавшую собственное королевство... Шаул попытался представить себе Элизу сидящей на троне рядом с принцем в пышно убранном зале... Тонкий нежный образ, что явился ему на границе миров, так не вязался со всем этим тяжеловесным великолепием... Но величественной красавице из Заколдованного замка, что не потеряла королевской стати даже во время столетнего сна, по плечу стать правительницей любого могущественного королевства. Ее прекрасная головка не склонится под тяжестью венца Эльтюда... Распорядитель собрал всех ожидавших принца и расставил их согласно принятому порядку. Место Шаула оказалось в самом углу у окна, чуть сзади от тронов. Спасаясь от томительного ожидания королевских особ, Шаул смотрел в окно. Вчерашняя солнечная погода сменилась унылой осенней хмурью. Искусно ухоженный дворцовый сад потерял свои краски – только одежда придворных ярко пестрела на унылом фоне пожухлой листвы. Вскоре внимание Шаула привлекла группа играющих с собаками молодых придворных – пышно одетые красавцы забавлялись, словно расшалившиеся дети, превратив некогда зеленую лужайку в грязное месиво. Наигравшись с животными, разошлись настолько, что принялись бросаться комьями глины. Скоро в эту сомнительную забаву были втянуты и остальные гуляющие по саду. Они с явным удовольствием приняли на себя роль дичи – хихикали, игриво прятались друг за друга, не защищая дам и не спеша покинуть позорное поле битвы, они лишь глупо дурачились, очищая от лиц и декольте липкую грязь. Шаул никак не мог разделить подобного благодушия. Его понятию о чести и достоинстве претило поведение как одних, так и других. «Но почему, ради всего святого, не нашлось ни одного способного остановить дурную игру?!» Под конец чуть не затравив собаками попавшего под руку несчастного лакея, хулиганы шумной ватагой отправились восвояси, а один из них еще и хлопнул по заду немолодую даму. Возмущению Шаула не было предела: «Что за порядки при дворе Этюльда?!» Как бы ни были просты нравы горожан в его родных местах, он не мог себе представить столь откровенной демонстрации непристойного поведения. Конечно, в Золендамме, не говоря уж о Бонке, случались и драки, и насилие. Такую же разнузданную компанию нередко можно было встретить в каком-нибудь замызганном трактире на окраине. Но не на городской площади. И уж, конечно, ей не место в королевском дворце. А что же принц? Уж не имеет ли тот отношения к шайке дебоширов? Тяжелые подозрения смутившие горе-свата слились с пронзительным звуком фанфар. В тронный зал вслед за приближенными аристократами, ставшими вокруг престолов, вошли престарелый король Эльтюда Маглор и принц Граллон. Рассмотреть лицо принца со своего места Шаул не мог, зато пышный костюм виден был превосходно. В свете свечей искрился шитый серебром темно-карминовый бархат кафтана, украшенный бантами и тончайшим кружевом манжет и роскошного воротника, по белоснежному полю которого рассыпались каштановые кудри его высочества Граллона, переливалось золотое шитье бантов подвязок, сверкали унизанные жемчугом серебряные пряжки туфель... Такого великолепия Шаулу не доводилось видеть. Рядом с яркой величественной фигурой принца терялся даже укутанный в горностаевую мантию король. А парадная одежда короля и королевы Оланда казалась по сравнению с платьем принца скромной одеждой мелкопоместных дворян... Фанфары смолкли, король и принц уселись на своих тронах. Притихшая толпа, подавшись вперед, замерла в ожидании. Аудиенция началась. Первыми король принял верительные грамоты послов, потом шла долгая череда представителей различных гильдий… Как ни старался, Шаул не мог рассмотреть со своего места правителей Эльтюда. Но даже оттуда было заметно, как тряслась склонившаяся под тяжестью золотой короны голова короля. Властитель Эльтюда был очень стар или болен. Шаулу стало жаль старика – выслушивать часами просителей, до отказа заполнивших огромный зал… Слов короля Шаул не мог разобрать – так тих и слаб был старческий голос, но принца он слышал прекрасно. Его высочество говорил как будто с неохотой, недовольно растягивая слова и удлиняя гласные – чем дольше шла аудиенция, тем больше надменных нот появлялось, тем чаще выражал нетерпение, резко обрывая очередного просителя. Шаул и сам утомился от длительной церемонии, стараясь не цепляться к принцу, он продумывал свою короткую речь, чтобы та прозвучала достаточно убедительно, но не слишком откровенно. Открыть всю правду о спящей принцессе он сможет только принцу, а значит, сейчас он должен добиться личной аудиенции. Шаул прокручивал в голове несколько, как ему казалось, веских фраз, когда молодой паж позвал его к подножию тронов. – Шаул Ворт, бакалавр свободных искусств, из вольного города Бонка Содружества городов! – возгласил распорядитель. Шаул распрямился после поклона, во время которого он прилежно отсчитывал до семи, как предписывали правила, и увидел принца. Это был один из хулиганов из дворцового сада, осчастлививший, как оказалось, высочайшим вниманием пожилую даму... Шаул онемел. Каруселью пронеслись в его голове увиденное накануне: и разгром рынка, и омерзительное издевательство над слугой, и непристойное поведение с дамами... Зачинщиком всех этих безобразий был наследник престола – вот почему никто не смел дать отпор. И он, Шаул Ворт, должен вручить этому зарвавшемуся негодяю без чести и совести судьбу Элизы?! Король Эльтюда не заметил появления Шаула – около несчастного старика, не в силах удерживать в дрожащих руках атрибуты власти, суетился придворный, но тот не замечал и его, бесцельно блуждая безучастным взглядом. Принц нетерпеливо двинул рукой, подзывая Шаула, не меняя брезгливой мины. Шаул опешил – он должен был говорить, но что?! В замешательстве он приложил руку к груди и под тканью ощутил стебли цветов. – Мое послание, ваше высочество, символично, – схватился он за шальную мысль, и вынул букет старушки-цветочницы. – Что это?! – презрительно скривился принц, увидев примятые лепестки простых цветов, и лицо вдруг исказилось гневом: – Кто посмел?! – Стража! – сорвавшимся голосом воскликнул испуганный распорядитель.
«Да хоть провались! А Элизу я тебе не отдам!» – подумал Шаул, не отрывая взгляда от холеной физиономии принца. Он так и стоял с цветами лилии, ириса и гвоздики в вытянутой руке – помятые лепестки, потеряв свое великолепие, еще отдавали последний аромат, – когда к нему подскочили стражники. – Ваше высочество! – вдруг раздался глухой старческий голос, и у подножия трона откуда ни возьмись появился маленький старичок в красной мантии, который вчера позволил Шаулу попасть на эту аудиенцию. Он махнул тонкой рукой, и стражники отступили от горе-посла. – Ваше высочество, позвольте мне объяснить, – старик слегка склонил голову в поклоне. – Молодой посланец Содружества свободных городов растерялся при виде великолепия вашего высочества и могущества вашего двора. Но уверяю, он и не думал оскорбить вас. Символическое приношение его, поникшее в дальнем пути, заменяет письмо… Старик поднялся по ступенькам к самому трону принца, и что-то зашептал принцу на ухо. Гневливое выражение лица принца сменилось досадным. Старик обернулся к Шаулу и протянул к нему руку: – Объясните его высочеству ваше послание, юноша. Шаул с горячей благодарностью схватился за спасительную идею символического послания – он поклонился старику и, положив увядшие головки цветов на левую ладонь, вновь обратился к принцу: – Как мудро заметил его святейшество, ваше высочество, каждый цветок в этом букете не случаен. Прекрасная белая лилия – образ чистоты, – взгляд Шаула упал на вытканную лилию на гобелене позади принца, и его озарило: – символ Эльтюда, ирис – символ страдания, победившего смерть, увенчивает герб нашего содружества, кровью заплатившего за свою свободу, гвоздика – символ доблести и чести, свойственных нашим народам, является также знаком союза, – он многозначительно замолчал, отвесив поклон. Сказать ему было больше нечего. Старик, удовлетворенно кивнув, снова зашептал что-то принцу на ухо. – Хорошо, хорошо, – нетерпеливо перебил его тот, – пошлем им тоже что-нибудь символическое. Пусть любители символов поломают голову. Эй, кто там! Принесите мой портрет. Тот, который сейчас пишет Алоиз. – Но он еще не закончен, ваше высочество, – робко прозвучал голос одного из придворных. – Вот и прекрасно. Я его закончу. У трона появился паж с холстом, натянутым на подрамник. За ним беспомощно топтался несчастный художник. Портрет был действительно незакончен: художник успел тщательно выписать лицо принца, уловив надменное капризное выражение красивого лица, но платье и фон картины были только намечены. Принц поднялся, взял подрамник из рук пажа, перевернул его и, выхватив из-за уха художника карандаш, начал что-то рисовать на обороте портрета. Закончив, ухмыльнулся и, потребовав у стражника кинжал, безжалостно вырезал из подрамника портрет, протянул пажу и, небрежным движением руки махнув в сторону Шаула. Церемониймейстер уже выкликивал следующего просителя, а Шаул протискивался сквозь толпу, стараясь поскорее убраться из этого места. Он вышел из тронного зала и наткнулся на брата Тома.
– Идите за мной, – произнес тот и, развернувшись, повел Шаула по коридорам и лестницам дворца.
Наконец они зашли в одну из комнат. Брат Тома, поклонившись находящемуся в ней спасителю Шаула, вышел, притворив за собой дверь. Старик стоял очень прямо, скрепив ладони вместе, но даже стоя он казался маленьким и хрупким.
– А теперь скажите мне все без утайки, кто и зачем вас послал, – без обиняков спросил он напрямую Шаула, уставив на него проницательный строгий взгляд. – Мне не давали полномочий вести переговоры и делать заявления, – чистосердечно признался Шаул. – Я действую как частное лицо. И моя миссия не подкреплена никакими официальными предложениями. Но у меня есть основания полагать, что в случае удачного окончания моей миссии, содружество направит полномочных послов ко двору короля Маглора. Старик понимающе качнул головой. – Пробный камень… Я понимаю осторожность пославших вас, но все же это было слишком рискованно. Почему вы обратились к принцу напрямую? – М-м-м… Король немощен и стар, не сегодня-завтра его место займет принц. И переговоры, если им случится быть, должны будут идти с его высочеством принцем Граллоном, – выдвинул Шаул казавшийся ему логичным довод. – Во имя всего святого! – старик всплеснул руками. – Такая наивность. С вашими-то торговыми связями! Его святейшество вздохнул и проговорил, уже тише: – Возьмите этот перстень и передайте тем, кто вас послал. Пусть следующее послание вместе с этим перстнем предадут мне. Или моему приемнику, я ведь тоже не молод, – старик вдруг неожиданно растянул губы в улыбке. – Простите, ваше святейшество, – извинился Шаул, поняв проявленную бестактность, и, почтительно поклонившись, принял перстень. – Молодость, молодость, – снисходительно проговорил старик. – Но вы правы, человек не вечен. Но вечна духовная власть. А я ее представитель. «Не много ли у духовной власти общего с политикой?» – подумал Шаул, но вслух высказывать свои сомнения не стал. – Иди с миром, Шаул из Бонка, – благословил его старик. – Тебе предстоит далекий и небезопасный путь. Шаул еще раз поклонился и покинул старика, а затем и замок королей Эльтюда. *** Траум провел по волосам, удовлетворенно вздохнув, – принятое им не так давно решение обогатило его жизнь. С тех пор, как он начал борьбу с одиночеством, что вцепилось в него, садня и раздражая интересом к маленькой фее, он совсем забросил излюбленное занятие, единственное, что приносит истинное наслаждение, – познание сущего. Теперь же, отпустив на волю свои чувства, обостренные встречами с феей, он испытывал небывалый подъем. Чувства вообще всегда расцвечивают все своими особыми красками, придают всему цвет и вкус. Но главное – они углубляют процесс познания, позволяют увидеть порой самые незаметные детали, распознать многие связи и закономерности, без которых теряется глубина и сложность творения. И сейчас Траум буквально упивался открывшейся ему возможностью – логические рассуждения обогащались интуитивными догадками и смелыми гипотезами, позволяющими совершить прорыв и выйти к новым горизонтам познания воли и существа Провидения. От этого волнующего и вдохновляющего занятия он отвлекался только на самые необходимые, требующие его личного участия рутинные дела правления. Познание полностью захватило его, почти избавив от мучительной зависимости от маленькой феи. Теперь он не боялся ее вторжения и не избегал его. И она могла видеть его, когда звала или думала о нем, он даже позволял себе исполнять ее просьбы – они никогда не выходили за пределы разумного, не спорили с волей Провидения, не диктовались честолюбивым самодовольством – не более чем забота бесхитростного нежного сердца. Маленькая фея – вглядываясь в его лицо, произнося его имя, – отгадывала его, словно головоломку. Это было даже занятно. Поначалу ему было не по себе от внимательного изучающего взгляда. Странные чувства вызывал и звук собственного имени – никто так запросто к нему не обращался. Но постепенно чувство неловкости ушло, его сменили интерес и покой. Он смотрел на нее и узнавал так глубоко, как нельзя узнать фею, пользуясь лишь возможностями царства снов. Ее черты, ее голос перестали будоражить и мучить его. Бурное волнение стихло, и ее образ спокойно опустился на дно его сердца. Он успокоился. *** Агата заглянула в комнату сестры: – Ты здесь, Селина? – Заходи, Агата, – обернулась та к ней, откладывая веретено. – На сегодня я закончила. Бедный маленький Хольдо! Он так измучен… – Не жалость ему нужна, а поддержка, – привычно поправила Агата сестру, хотя не собиралась вдаваться в частности вечной судьбы мальчика. Ее беспокоило другое, и она намерена была добиться откровенных ответов. – Я только что от Элизы, – бросила она сестре пробный шар. – Тебе не стоит ходить туда одной, – покачала озабоченно та головой, продолжая возиться с прялкой. – Вот как? – Агата чувствовала, как в ней закипает раздражение. – Почему же ты ходишь туда одна, тайком? – Я? – протянула Селина, вскинув на нее невинный взгляд. – Ты, – ответила Агата. – Я не хожу туда тайком, – пожала плечами сестра. – С чего ты взяла? – Послушай, Селина, я все знаю. Если зеркало артачится с Шаулом, это не значит, что оно не может показать тебя… – Ты следила за мной? – казалось, удивлению сестры не было конца. Опять эта напускная невинность, и только для того, чтобы скрыть от нее свои намерения. – Больше мне нечего делать, как только следить за родной сестрой! – взвилась Агата. – Я разбиралась с проблемами магии зеркала. Что ты скрываешь от меня, Селина? – О, во имя всего святого, Агата! О чем ты говоришь? Ничего я не скрываю... – Зачем ты ходила в царство снов? – Так же как ты – проведать Элизу, – спокойно пожала плечами Селина, словно действительно не видела оснований для вопросов. – И для этого ты нарядилась в свое лучшее платье? – Лучшее платье? – наивно вытаращилась на нее Селина. – Да я и не думала об этом! Это было ночью, я ворочалась без сна и решила проведать Элизу. Почему тебя это так взволновало? – А ты не понимаешь? К чему ты морочишь меня наигранным простодушием? – начала раздражаться Агата. – И что же Элиза, ты говорила с ней? – Нет, – Селина опустила глаза, поправляя складки юбки. – Ты ведь и сама знаешь. – Представь себе, – раздраженно кивнула Агата. – Ее там не было, она опять отравилась в воспоминания Шаула, – просто ответила сестра. – Я встретила там господина Рева, помощника Траума, который помог мне спасти тебя. – И ты случайно забыла упомянуть об этом малозначительном факте?! – Ни о чем особенном мы не говорили. Обменялись обычными фразами. – И только? – Не только. Господин Рев рассказал, что Траум обезопасил убежище Элизы. – И ты не посчитала, что это важно для меня? – не отставала она. – Послушай, Агата, – вздохнула сестра, с ее лица сошло выражение недоумения. – Я пыталась объяснить тебе, но ты все равно меня не слушаешь. Вспомни, я говорила, что Элизе и Шаулу ничего не угрожает в мире снов, просто не стала лишний раз спорить. Да, я ходила туда без тебя… Я уверена, что со мной там ничего плохого не случится. Селина замолчала. Она была спокойна, но Агата знала это выражение лица. Мягкая Селина уперлась – теперь не поможет никакая магия… – Селина, я прекрасно понимаю твой интерес к владыке снов, тем более в нашем случае он вел себя безукоризненно. Но глупо из этого делать вывод, что у тебя есть какое-то неслыханное право на познание того мира. Ты не исключение во всем человеческом роде. И тем более не стоит делать ставку на какие-то личные отношения с владыкой Траумом. Их не может быть. С ним нельзя построить отношений. Ни дружеских, ни вражеских – никаких! – Агата горячилась, пытаясь вложить в голову Селине свои знания, объяснить и растолковать. Но Селина лишь пожала плечами в ответ на пылкую тираду сестры. И в сердце Агаты шевельнулась нехорошая догадка. – Послушай, милая, – задумчиво проговорила она. – Ты помнишь, что творилась со мной, когда я лишь край туфли намочила в водах болота отчаяния? Тебе не кажется, что ты сейчас в похожем состоянии. Может быть, оно не столь очевидно болезненно, как мое, но, возможно, еще более опасно. Я думаю, что ты подцепила иллюзию. Ты сострадательная и чуткая, ты заботишься обо всех, ты с легкостью могла подхватить иллюзию особой миссии по отношению к владыке снов. Ты чувствуешь, что он нуждается в участии, поддержке? – спросила она побледневшую, как полотно, Селину и сама ответила за сестру: – Конечно, ведь он несчастен, потому нуждается в тебе. Ведь никто ему никогда не сочувствовал, не жалел его так, как ты. Никто его не знает и потому не в состоянии приблизиться к нему. А ты его увидела, ты его чувствуешь... Разве это уже не близость? Но это только начало, ведь возможно еще большее проникновение... Ведь твое познание бескорыстно: тебе ничего от него не нужно – ни его сила, ни его власть, – Агата легко читала все это по лицу сестры. – Это не так! – вдруг воскликнула Селина. – У меня и в мыслях не было претендовать на какую бы то ни было особую связь с Траумом! Я лишь знаю, что он добр. Добр по настоящему, существом своим. И… – чуть запнулась она, – и просто пытаюсь отдать ему должное. Не пороча и не приписывая ему несуществующих злодейств и исключительного коварства. Иногда пытаюсь пользоваться его добротой, как это сделал бы любой на моем месте, – Селина замолчала, вскинув подбородок. – Вот и хорошо, – улыбнулась Агата, – и не надо от меня ничего скрывать. Нам нечего бояться, когда мы вместе. Агата подошла и нежно обняла сестру. Ее сердце разрывалось: догадка оказалась правдой. Селина подцепила иллюзию – сомнений не осталось. Она защищалась и отказывалась признать реальность и цель своих желаний. Классический случай. Теперь иллюзия будет путать ее мысли и чувства, закручивая их в тугой узел. В конце концов Селина сойдет с ума, пытаясь обрести власть над Траумом. Святые небеса! Ничего безумнее и придумать нельзя... Глава 4 Выбравшись из лодки, с туго перевязанным рулоном под мышкой – брат Тома позаботился о портрете принца, – Шаул увидел Бруно. Кот благоразумно не лез в бестолково снующую около лодок толпу, устроившись чуть поодаль на бочках, вокруг которых суетились молодцы в холщевых куртках. Приподнятое настроение от того, что он благополучно избежал эльтюдской тюрьмы за оскорбление его высочества, а также уверенность в правильности принятого решения, сменились неприятным чувством ожидающей его взбучки. Бруно наверняка будет взбешен его поступком. Оттягивая неприятный момент объяснений, Шаул, не обращая внимания на кота, спустился с пристани и пошел вдоль берега реки, минуя часть города, где находилась гостиница. Размышляя над случившимся, Шаул не мог не тревожиться о том, что независимость Содружества так или иначе поставлена под удар. Не зря же он был верным сыном своего отечества и гордился его историей. Граждане свободных городов заплатили высокую цену за право самим определять свою судьбу. Шаул был уверен, что свойственные его соотечественникам любознательность, независимость мышления, решительность, трудолюбие – все это плоды завоеванной свободы. Но если канувшая в лету династия королей Оланда вновь восстанет из небытия, их право на эту свободу может быть оспорено. У Шаула не было уверенности, что, проснувшись, король Грегор обязательно потребует возвращения утраченного престола, уж слишком зыбкими казались основания для подобного реванша. Но исторические факты упрямо свидетельствовали о том, что по своей воле люди слишком редко отказываются от власти, как бы ни были безосновательны их претензии. Потому этот несчастный портрет, а более того – перстень властного старика – могли бы стать гарантиями безопасности, которые он обязан передать своим согражданам. Вскоре пейзаж опустел. Между редких кустов на безлюдном песчаном берегу горбили усталые черные спины перевернутые рыбачьи лодки, покосившиеся сизые столбы с трудом удерживали темные сети. Идти по песку было трудно, с реки, покрывшейся зябкой рябью, тянуло тоскливым холодом. – Ну что? – наконец-то подал голос Бруно, вскочив на сломанную старую лодку перед Шаулом. Шаул остановился, вздохнул, сел и начал рассказывать. Несмотря на ожидаемую реакцию Бруно, он не сомневался в своей правоте. – По крайней мере, у меня есть епископский перстень и портрет принца, которые обеспечат Содружеству сильного союзника. Надеюсь, это сможет обезопасить его от притязаний короля, – закончил Шаул. Бруно подозрительно молчал. – Ты так ничего и не скажешь? – удивился Шаул неожиданной сдержанности кота. – Хорошо уже то, что ты не угодил в тюрьму или на плаху, и мы можем продолжить путь, – наконец проговорил Бруно. – И это все? – А что ты от меня хочешь?! – дал кот волю своему раздражению. – Чтобы я радовался? Ты посол – тебе и решать. В конце концов Провидению виднее, кто больше подходит на эту роль. Не мог же невежественный малый ввязаться в дело спасения сотен людей, попутно мешая карты мировой политики, если на то не было никакой высшей воли? Шаул облегченно вздохнул: уж если у Бруно не нашлось возражений, значит все не так безнадежно… – Покажи-ка принца, – кот махнул лапой в направлении свертка. Шаул раскрыл холстину, в которую было завернуто полотно, и на них, надменно надув губы, самодовольно взглянул принц. – Похож? – поднял бровь Бруно. – Художнику удалось схватить сходство, – кивнул Шаул и его брови поползли вверх: он только сейчас увидел на обороте портрета грубо нарисованный кукиш и надпись «Sic datur!»*. Он молча перевернул его Бруно. – Так здесь художники подписывают свои полотна? – прищурившись, кот чуть склонил голову на бок. – Отнюдь, – ответил Шаул, сворачивая холст. – Это сделал принц... – Что ж, так тому и быть, – задумчиво протянул Бруно. _______________ * Так получай же! (лат.) Они оба задумчиво замолчали. Шаул, вглядываясь в седеющую дымкой спокойную гладь широкой реки, уходящей за горизонт, думал об Элизе – спас он ее сегодня или обрек на страдания? А о чем думал Бруно, стало ясно через пару минут. – Как все-таки ты наивен, Шаул. Ты что ж серьезно полагаешь найти принца, который не будет пользоваться своим высоким положением, чтобы получать удовольствия? – Речь не об удовольствиях, Бруно, – насупился Шаул. – Ну да, конечно, – насмешливо ощерился кот. – Ни утонченности, ни благородства! А много ты видел принцев, чтобы судить о них? Пойди найди среди них не высокомерных, напыщенных, грубиянов, а внимательных к нуждам других любителей философских бесед и тонких наслаждений. Ладно, что с тобой спорить. Что сделано, то сделано. Придется искать другого. – Моя матушка всегда говорит в таких случаях, – примирительно улыбнулся Шаул, отповедь кота не смутила его – в конце концов, могло быть и хуже. – Мы не можем рассчитывать на то, что все у нас получится с первого раза. – Твоя матушка – мудрая женщина, жаль сын у нее – болван, – облизнув лапу, Бруно протер ею морду. – А где перстень? Шаул потянулся было за кошельком, но того не было... – Меня обокрали, – упавшим голосом проговорил он. – О, святые угодники! – взвился Бруно. – Как можно быть таким растяпой! Что было в кошельке? – Деньги, письма и перстень... – Всего – ничего. Что мы теперь будем делать? – Немного денег у меня осталось, – пытаясь не в падать в отчаяние, пробормотал Шаул. – Мы сможем на них продолжить путь? – Боюсь, их хватит ненадолго, – вздохнул Шаул. – Если мы продолжим путь пешком… – И твои шаги отстучат последние минуты прекрасной принцессы, – издевательски прошипел Бруно. – Твой цинизм отвратителен! – вскипел Шаул. – Нет, это ты отвратителен! – в тон ему завопил Бруно. – Это ты вместо того, чтобы сосредоточиться на своей миссии, ищешь всевозможные лазейки, чтобы избежать очевидного! – Бред! Ты прекрасно понимаешь, я руководствовался здравым смыслом и интересами принцессы. – Ах, как это благородно. Не устал карабкаться на пьедестал?! Заруби себе на носу: ничего никогда не происходит без причины. Если у тебя украли кошелек, значит, ты где-то смалодушничал. – Да что ты хочешь от меня?! – Шаула душили отчаяние и обида. «Какого черта феи навязали мне эту злобную тварь?!» – Я знаю, кто вас ограбил, – вдруг услышал он за спиной мелодичный голос. Шаул и кот изумленно уставились на хрупкого нищего мальчишку. Из коротких штанов торчали тощие грязные щиколотки, а несколько рубашек одетые одна на другую и рваная курточка призваны были, видимо, защитить мальчика от холодного резкого ветра. Мальчик забавно ворошил сырой песок босыми ступнями. – Я знаю, кто стащил ваш кошелек, – повторил он, подойдя поближе. – Но найти свои вещи вы все равно не сможете. Все уже разошлось по рукам… – Вот как? – в недоумении проговорил Шаул – вмешательство мальчика в их жаркий спор притушило запал. Мальчик подошел к Бруно и, присев рядом на лодку, погладил кота по голове. Кот прикрыл один глаз и заурчал под рукой. – Надо же, первый раз вижу настоящего говорящего кота, – неожиданно проговорил мальчишка. – Какой же ты умный, – с уважением протянул он. – Кто ты и что ты хочешь? – Шаул был в замешательстве: незнакомый мальчик, не обнаруживая никаких признаков удивления или смущения, словно старый знакомый устроился рядом с Бруно, любуясь котом, и явно не собирался уходить. – Я Сони, – просто ответил он, подняв на Шаула добродушный взгляд. – Вы выручили меня на рынке. – Ах, вот как. Рад, что смог помочь, – кивнул Шаул и повторил свой вопрос: – но что ты хочешь сейчас? Их случайное знакомство на рынке могло объяснить поведение мальчика лишь отчасти. – Хочу помочь, – просто произнес мальчик, не отрывая взгляда от кота, с удовольствием погружая руку в его лоснящуюся мягкую шерсть. – Каким образом? – настаивал Шаул. – Если дадите мне что-нибудь ценное, смогу достать денег, или лошадь, – не отрываясь от кота, ответил мальчик. – Если ты слышал нас, то должен понимать, что все ценное у него украли, – поднявшись на лапы и сделав шаг в сторону от мальчика, проговорил Бруно. – Есть портрет принца, – пожал плечами Сони. – Я не стану торговать портретом принца, – возмутился Шаул. – Я и не собирался его продавать, – снова пожал плечами мальчик. – Просто поставлю на кон. – Ты будешь играть на портрет принца?! – воскликнул Шаул. – Ты хочешь, чтобы тебя вздернули за оскорбление его высочества?! Ты видел: на портрете кукиш! – возопил Бруно. – Не вздернут, – усмехнулся Сони. – На все есть любители. – Какие любители?! Оскорбление величества! Тебя арестуют, как только ты покажешь портрет, а потом и его, – Бруно махнул лапой в сторону Шаула, – вместе с тобой. Будете висеть на одной веревке. – Не беспокойся за него, – мальчик снова протянул руку к голове кота и нежно почесал его за ухом. – Случись что – от меня они ничего не узнают. А он скажет, что его ограбили. Ведь так и есть... Снисходительное великодушие нищего мальчишки задело Шаула. – Ты что же думаешь, что я соглашусь на такие условия? Сони поднял настороженный взгляд и подобрался, словно почувствовав опасность. – Какие такие условия? – По-твоему я могу рискнуть твоей свободой, а возможно и жизнью, ради собственной безопасности? – Мои свобода и жизнь, – ощерился мальчишка, – не ваша забота. Я плачу вам вашей монетой. Хотите – помогу, нет – больше меня не увидите. Мальчишка поднялся с лодки и сделал шаг в сторону, готовый тотчас сорваться с места. Шаулу стало жаль его – беззащитный, испуганный, словно дикий зверек, мальчик ничуть не смутившись встречей с говорящим котом, был абсолютно уверен в человеческой подлости... – У тебя есть родные, Сони? – Не ваша забота, – резко ответил тот, сделав еще один шаг в сторону. – Даете портрет? – Нет, – качнул головой Шаул. И, не сказав ни слова, мальчик развернулся и убежал. – Что это он? – глядя мальчику вслед, удивленно проговорил Шаул. – Обыкновенный бродяжка. У них свои понятия о чести, – махнул хвостом Бруно. – Ты лучше скажи, что сам собираешься делать. – Пойдем к арматору Дюрку, к которому у нас было письмо. А если с ним ничего не выйдет, то попробуем на излучине реки догнать «Эселину»… *** От могучего старого дерева веяло покоем и тишиной. Селина медленно провела рукой по шершавой коре вяза. Ее всегда удивляла способность деревьев делиться жизненной силой. Неподвижные, молчаливые, они впитывают горечь и осеняют неотмирной мудростью. А Селина сейчас так нуждалась в этом. Разговор с сестрой огорчил и испугал ее. Агата не сильна была в дипломатических уловках, сразу и начистоту она выложила все, что думает о состоянии сестры. Со стороны, действительно, все выглядело так, словно она и вправду подхватила иллюзию в мире снов. Но внутри нее все восставало против диагноза, поставленного Агатой. Неужели она, фея, не заметила, как ее коснулась иллюзия? И когда это могло произойти? Селина попыталась восстановить в памяти, как развивалась ее «болезнь». Она вспомнила, как увидела первый раз Траума. Его лицо поразило ее. С тех пор Селина изучала его черты со скрупулезностью ученого. Она вглядывалась, стремясь разглядеть даже самую незначительную деталь, ухватывая любые едва уловимые мимические движения… Она раскапывала тайну Траума, словно кладоискатель. – Неужели Агата права, – прошептала Селина, прислонясь лбом к стволу дерева, – и мой интерес к Трауму превратился в одержимость? Если иллюзия, действительно, овладела ею, она в большой опасности. В иллюзиях утончается связь человека с реальностью, а значит и с бессмертием. Но жизнь, как правило, оказывается сильнее иллюзорного небытия, и человеческие иллюзии разбиваются, раня осколками. Иллюзия феи, умноженная многократно магической силой, создает свою реальность, подчиняя себе волю феи. Эта реальность – пустота, слегка подкрашенные декорации, списанные с действительной жизни, но для попавшей в нее феи ничего другого существовать уже не будет. Всё и вся, что она увидит вокруг себя, будет создано иллюзией. Все ее чувства, мысли и переживания будут вызваны воображаемой реальностью. И никто не сможет пробиться к ней. Селине стало не по себе от страшной перспективы оказаться заключенной в собственном сознании. Конечно, Агата не оставит ее и будет пытаться вытащить из этой темницы, но получится ли у нее? Селина вздохнула и прижалась к дереву, защищаясь от холодного пронизывающего ветра, закружившего сад. Главное – не поддаваться, чтобы иллюзия не овладела ей полностью. Агата утверждает, что ее проблема – в Трауме. – Траум, – прошептала Селина. Его имя за последнее время стало таким близким, таким многозначным для нее. Сколько раз она повторяла его? Она часто звала его, когда нуждалась в помощи. Обращалась к нему, даже не ожидая ответа, – просто произносила его имя. Вслушиваясь в его звучание, она пыталась постичь его самого. Что и говорить: это было глупо, опасно и совершенно безнадежно. Ей придется отказаться от этого. Она не станет больше вызывать в памяти его черты, любоваться и вглядываться в них, она больше не должна вслушиваться в его имя... В груди что-то предательски ёкнуло. Она и сама не заметила, как все это стало таким важным, сколько места в ее сердце принадлежало этой несуществующей на самом деле связи... Ей казалось, что это просто интерес, вызванный благодарностью… Боль с силой стиснула грудь. Неужели это все порождено иллюзией?! Может быть, она и не видела его? Может быть, это не его черты она столько раз вызывала в памяти, что они, словно печатью, теперь оттиснуты на ее сердце? Как ей забыть их?! И сейчас Селина видела его перед собой так ясно, как будто он действительно стоял перед ней. Он такой высокий, что ей приходится поднимать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Она скользнула взглядом по волосам. Обычно они убраны назад, а сегодня непослушная густая прядь упала на лоб и чуть смягчила выражение лица. Но взгляд из-под прямых бровей оставался таким же твердым и решительным как всегда. И губы плотно сжаты – ни улыбки, ни огорчения – они, словно вычерченная скульптором строгая горизонтальная линия, пересекали лицо. Селина дотронулась до его губ – теплая шелковистая поверхность с чуть шероховатой границей. Ей так хотелось, чтобы они разомкнулись, смягчились. – Скажи мне что-нибудь, Траум, – прошептала Селина, и губы дрогнули под ее пальцами. – Траум, – выдохнула Селина. – Я… так... – голос сорвался, и она разрыдалась. *** С арматором, державшим контору в столице Эльтюда, Шаулу не повезло. Не получив финансового подтверждения услуги, господин Дюрк, родом из соседнего с Бонком Венка, юлил, жаловался на трудные времена и отсутствие кораблей в порту. Как ни взывал Шаул к чувствам земляка, ему так и не удалось найти пути к сердцу скаредного купца. Значит, им ничего не оставалось, как воспользоваться запасным вариантом – догнать баржу «Эселина», на которой они прибыли в Бовиль. Шаул торопился, собирая вещи и расплачиваясь с хозяином гостиницы. А мысли его то и дело возвращались к ночному видению. Сегодня ночью, проворочавшись на жестком соломенном гостиничном тюфяке в сомнениях и мрачных опасениях, он наконец забылся, но не сном. Шаул вновь попал в воспоминания принцессы. Он увидел ее в зеркале и залюбовался: Элиза была одета в роскошное светлое платье, расшитое серебряным шитьем и жемчугом, с высоким, словно вытканным из снежинок, кружевным воротником, который поднимался сзади, как крылья ангела. Золотые волосы были убраны в высокую прическу и украшены изящной диадемой. Элиза была прекрасная и чужая. Настоящая принцесса – красивая и недоступная. – Какая же вы красавица, – услышал он за спиной девичий голос, и увидел из-за плеча принцессы миловидную девушку, в ее взгляде читалось восхищение. Элиза даже не улыбнулась, ее красота была неоспоримым фактом, с которым принцесса вполне свыклась за пятнадцать лет. От этого равнодушия повеяло холодом. «Она потеряла способность удивляться своим дарам». Оглядев себя, принцесса отошла от зеркала. – Сегодня вы окончательно покорите сердце бедного Алрика, – лукаво поглядывая на принцессу, проговорила девушка. – Оставь, Эмеренс, – досадливо поморщилась Элиза. – Неужели даже самый малый уголок сердца вашего высочества не принадлежит благородному Алрику? – фрейлина округлила глаза, то ли жеманничала, то ли действительно была удивлена. – Эмеренс, Алрик ван Арт – простой дворянин из Дранта. Неужели ты думаешь, что он может хоть сколько-нибудь заинтересовать меня? – О, – на лице девушки пробежала волна недоверия и зависти, и чуть приподняв бровь, она вкрадчиво произнесла: – Вы же поощряли его на турнире. – И что из того? – Элиза пожала плечами. – Он ловок, силен – он стал победителем. Его доблесть должна принадлежать короне. – Но он так красив. И отчаянно влюблен! – всплеснула руками фрейлина. – Неужели ваше сердце не дрогнуло? – Ты удивляешь меня, Эмеренс, – Элиза сделала несколько шагов по комнате. – Ты всю свою жизнь провела в королевском дворце, ты умна и практична. Не делай вид, что ты не понимаешь столь очевидные вещи. – Но, ваше высочество, помилуйте, я действительно не понимаю, – присела в реверансе Эмеренс. – У каждого свое предназначение, – втолковывала Элиза прописные истины фрейлине, словно учитель правила арифметики бестолковым ученикам. – Мое – трон Оланда. Моим избранником может быть только король или наследный принц. Таков мой долг, такова моя судьба. – Но, – вкрадчиво возразила девушка, – вы же говорили о сердце, а не о долге… – Сердце, Эмеренс, не может выбрать недостойного. Короли на самом верху, они властители. А это совсем другой обзор, глубина и масштаб жизни. Разве можно предпочесть пусть милого и красивого человека, от которого зависит судьба от силы двух-трех сотен людей, тому, в чьей власти вершить судьбы народов? Как разменять судьбу на незаметное существование в отдаленном замке, тогда как призвана участвовать в свершении мировой истории?! Элиза говорила убежденно и взволновано. И Шаул чувствовал, как наполняется ее сердце гордостью за собственное призвание, как горит оно готовностью посвятить жизнь служению грандиозным целям. Но в искренности своих рассуждений ей, кажется, не удалось убедить недоверчивую фрейлину. – Вы как всегда, абсолютно правы, ваше высочество, – проговорила та, пряча в почтительном поклоне скептическую улыбку. – Не чета всем нам… – Прекрати прибедняться, Эмеренс, – нахмурилась принцесса. – Ты точно так же не станешь пленяться сыном портного, даже если у того ладная фигура и красивые черты лица. Да ты даже не заметишь этого – ведь вы живете в разных мирах! – Без сомнения, ваше высочество, – снова присела в реверансе Эмеренс. Шаул почувствовал, как стало невыносимо душно. Скорее прочь! Он рванулся к выходу и оказался в гостиничной комнате. Уже светало, и неясный утренний свет выхватил из ночной тьмы потухший камин и сундук у кровати. Надо было подниматься, если не отправиться в путь чуть свет, не поспеть вовремя. Уже два дня прошло с тех пор, как «Эселина» вышла из столицы. Капитан говорил, что будет и дальше подниматься по реке. Судя по карте, река Флю, выходя из города, делала большую петлю, огибая широкий, поросший густым лесом холм. Этой географической особенностью и хотел воспользоваться Шаул, чтобы догнать тихоходное нагруженное судно. По его расчетам, если они успеют за день пересечь лес, в рыбацкой деревне Пешо с противоположной стороны холма смогут перехватить «Эселину». Капитану он был знаком, и Шаул был уверен, что тот не откажется взять его на борт еще раз – тем более что Бруно зарекомендовал себя наилучшим образом... Путь Шаула лежал в небольшое княжество Адхельм, правил которым принц Кристиан. Он мог предложить Элизе только княжеский престол. В свете увиденного ночью было весьма сомнительно, что честолюбие принцессы удовлетвориться значимостью фигуры властителя Адхельма. Но тот был самым настоящим принцем, а именно это и было условием пробуждения принцессы и ее близких. Об остальном Шаул предпочел не думать. Рассуждения Элизы больно задели его. Сам он не мог равняться даже с отвергнутым Элизой дворянином. Она отвела ему судьбу сына портного, лица которого было не различить с высоты ее трона... – Бруно забирайся скорее в мешок, – проговорил Шаул, прижимая руку к груди, чтобы унять ужалившую его боль. – Нам надо до темноты добраться до деревушки на склоне холма. Там мы переночуем и завтра выйдем, как можно раньше, чтобы успеть за день пройти лес. – Ну-ну, – скептически протянул Бруно, но в мешок все же забрался. Шаул подхватил сундук, мешок надел на плечо и вышел из гостиницы. На гостиничном дворе толпились люди, разгружались телеги, гарцевали всадники. Шаул сразу ощутил все неудобство пешего пути: тяжелый сундук больно бил по ногам, мешок оттягивал плечо, сверток с портретом тыкался в ухо. Очевидно, если он хотел добраться куда-либо пешком, стоило избавиться от большего количества вещей. Шаул отошел в сторону. – Бруно вылезай, пойдешь пешком, – проговорил он, снимая мешок с плеча. Кот ловко выскочил, и его место занял маленький ящичек с письменными принадлежностями, настойка с бальзамом, который приготовила матушка, сорочки, плащ... – Сундук оставим в гостинице. В Пешо мы с ним не дойдем. – Вы сможете доехать, – услышал у себя за спиной Шаул голос нищего мальчишки. – Сони? – обернулся он. – Откуда ты здесь? – Я живу в этом городе, – усмехнулся тот, – что здесь удивительного? Шаул не собирался вступать в пререкания и пропустил насмешку мимо ушей. – Ты что-то сказал о возможности доехать? – напомнил он Сони. – С епископским перстнем вы можете воспользоваться курьерской службой, – мальчик присел на корточки и принялся гладить Бруно. – У нас его нет, – напомнил ему Шаул. – Уже есть, – коротко ответил тот, залез за пазуху и выудил оттуда, словно бродячий фокусник, епископский перстень. – Откуда он у тебя?! – воскликнул Шаул. – Выиграл в кости, – спокойно ответил Сони и положил в ладонь Шаула свой выигрыш. – Теперь мы в расчете, – мальчик повернулся, чтобы уйти. – Подожди, Сони, – остановил его Шаул. – Спасибо тебе, – он протянул для рукопожатия руку. Сони недоверчиво взглянул, но, чуть поколебавшись, все же ответил рукопожатием. Рука у мальчика была не очень чистая, но изящная и очень холодная. – Мы в расчете, – снова повторил он, высвобождая руку. – Сони, у меня есть вещи, которые я бы хотел оставить, чтобы не отягощать путь. Ты не мог бы помочь мне избавиться от них. Может быть, их можно кому-нибудь отдать? Сони, чуть склонив голову на бок, взглянул на Шаула. – Если хотите поспеть в Пешо вовремя, поторопитесь. Этот монах укатит через пару минут, – Сони кивнул в сторону человека в сутане, суетившегося у темной кареты с зашторенными окнами. На дверце экипажа был епископский герб, такой же как и на перстне. Гостиничный слуга, только что сменивший лошадей, услужливо поклонился монаху: – Все сделано в лучшем виде, святой отец. Лошади отдохнувшие и сытые. Доедете на них быстрее ветра. – Прекрасно, сын мой. Подсоби-ка мне, – важно кивнул монах и неуклюже стал подниматься в карету. – Позвольте, – Шаул отстранил слугу и помог монаху забраться. – Святой отец, – обратился к удивленному монаху Шаул. – У меня безотлагательное и очень важное поручение, – он раскрыл ладонь и показал перстень. Монах причмокнул пухлыми губами. – Если у вас поручение от его святейшества, да еще такое важное, – он покосился на перстень, – почему о вас не позаботились в консистории? – Это сложно объяснить, и я не вправе распространяться. Могу вам сказать одно, – Шаул снизил голос, и монах подался к нему, чтобы услышать, – его святейшество собственноручно вручил мне этот перстень. – Куда вы направляетесь? – шепотом заговорщика спросил монах. – В деревню Пешо, а лучше сразу в столицу Адхельма. Монах высунул голову из кареты. – Йенс! – крикнул он, и на его зов откликнулся маленький человечек в кургузой шапке. – Устрой багаж этого господина, – приказал монах. – Где багаж-то? – неожиданно пробасил тот. – Вот этот сундук и мешок, – показал Шаул и вместе с возницей монаха подошел к своим вещам. Вещи были на месте, Бруно – в мешке, а Сони и след простыл...
февраль, 2017 г. (июль, 2008 г.)
Copyright © 2008-2017 Юлия Гусарова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено | 
- 
