В поисках принца
или
О спящей принцессе замолвите словоВсем неразбуженным принцессам посвящается Дремучим бором, темной чащей
Старинный замок окружен.
Там принца ждет принцесса спящая,
Погружена в покой и сон.
…Я в дальний путь решил отправиться
Затем, чтоб принца убедить,
Что должен он свою красавицу
Поцеловать и разбудить.
(Ю. Ряшенцев)
Часть II Глава 1
В неверном колыхании голубоватого света все представлялось ненастоящим. Невероятная сумятица самых противоречивых чувств и мыслей совершенно вымотала принцессу. Словно малую щепку в бурю, ее несло и крутило в немыслимых водоворотах, то утягивая на дно, то выбрасывая вверх… – Это ужасное, страшное место! – в отчаянии воскликнула Элиза. Пустота! Ничего нет – ни начала, ни конца, ни высоты, ни бездны, ни добра, ни зла – все условность, все относительно, и может перевернуться с ног на голову при появлении любой самой незначительной мысли или внезапно возникшего чувства. И доводы, и опровергающие их аргументы непостоянны – все меняется, нет ничего незыблемого и определенного. Где та пропасть, что разделяет веру и безверие, честь и бесчестие, верность долгу и постыдное себялюбие? Ничего не понять. И никого нет рядом, чтобы помочь… – Я сбегу отсюда, – прошептала она и прикрыла глаза, представляя петляющую среди холмов дорогу, убегающую за горизонт к заходящему солнцу… Сиреневые сумерки накрыли поля. Повеяло холодом. Но дыхание весны уже ощущалось в прозрачном воздухе, в нежном перламутре высокого неба, в лиловых тенях окутавших холмы, ловящих макушками алые всполохи закатного луча. Вдали ощетинился верхушками елей лес, затопив горизонт чернильной глубиной. Извилистая лента реки, несущая остатки льда, переливалась бликами – от темной фиалки до бледной сирени. Элиза поднялась на холм, покрытый невысоким кустарником, и с удовольствием во всю грудь вдохнула нежный аромат клейких молодых почек, которые, словно ягоды, густо унизывали темные ветки кустов. Вдохновенная красота расстилающейся перед ней картины завораживала. Звенящую тишину пробуждающейся природы нарушал только рокот бурной реки внизу. Элиза замерла, ей хотелось раствориться в прозрачной синеве весенних сумерек... Как остановить, как запечатлеть это исполненную божественным дыханием красоту? – Это невозможно, – хрипловато прошептал срывающийся на низкие тона мальчишеский голос. – Красота внутри, – Шаул замолчал, пытаясь ухватить едва мелькнувшую мысль.
Дух истины – это он заражает желанием и вызывает восторг, приоткрывая человеку чудо бытия. Но его не изобразить, не заключить в единую форму, не удержать во времени – его бесчисленные грани меняются, переливаясь мириадами оттенков, ни на миг не застывая в неподвижности. «Вот творю все новое...» – В каждое мгновение – все новое, – в упоительном восторге найденного ответа, проговорил Шаул. Элиза снова попала в его воспоминания, и словно ребенок, оказавшийся в запретных покоях, благодарно притихла. Шаул задумчиво подтянул манжеты ставших коротковатыми рукавов, и Элиза увидела обветренные мальчишечьи кисти. – Жизнь, наполняясь дыханием истинной красоты, преображает внешнюю форму, – прошептал Шаул. – Надо дать ей прорасти, не ограничивая рост своими желаниями, страхом или сомнениями. Как парус, улавливая ветер, двигает вперед всю лодку, так сердце, улавливая дыхание истины, направляет человека по жизненному пути… Раздался пронзительный вопль, и Элиза выпала с заоблачных высот рассуждений Шаула. Оглянувшись на реку, откуда доносились голоса, она увидела ватагу мальчишек. – Лудо, – прошептал Шаул, и Элиза почувствовала, как тоскливый страх сжал сердце – тот самый гадкий негодяй, что избил ее... Сквозь дикие крики и хохот банды пробивался чей-то отчаянный плач. – Не вопи! – послышался голос Лудо. – Он будет мореплавателем. Да не вахляйся ты, Фас! – раздраженно прикрикнул главарь на сидевшего рядом на корточках мальчишку, возившемуся с чем-то на земле. – Привяжи покрепче – всего и делов! Заткнись, тупая башмачница! «Опять они пристали к Эльке», – вздохнул Шаул, хотя девочки было не видно за высокими фигурами мальчишек. – Готово, – Фас поднялся, и Элиза увидела у него в руках небольшой плот, сделанный из обломка деревяшки и торчащей из нее щепы, к которой был привязан грязный лоскут. На плоту белел круглый комок шерсти. – Оставьте его! Он же помрет! – услышала Элиза отчаянный всхлип девочки и осипшие кошачьи вопли. Белым комком оказался кот, которого котенком Шаул подарил Эльке. Негодяи привязали несчастное животное к деревяшке и, как видно, намеревались бросить в бурливую реку. – Сволочи, – прошептал Шаул. – Провалитесь вы пропадом! Элиза почувствовала дикое отчаяние: судьба издевалась или давала еще один шанс? Нет, он не позволит Лудо. «Ни за что! Лучше сдохну, но не отдам!» – не разбирая дороги, Шаул бросился с холма. Он мчался на проклятую ораву своих врагов, и в одно мгновение оказался рядом с ними. – Отдай, гад! – он вырвал у оторопевшего Фаса плот с котом и побежал. – Хватай его! – услышал он у себя за спиной злобный крик Лудо и топот сорвавшихся за ним мальчишек. Шаул надеялся нырнуть в заросли камыша до того как они настигнут его. Но, замешкавшись с веревкой, удерживающей выдирающегося кота, услышал жаркое дыхание у себя за спиной, и в следующий момент кто-то схватил его за шиворот. – Стой, гад! – отдуваясь, крикнул Фас, свалив его на землю. Шаул только успел рвануть последний узел, и обезумевшее от страха животное шмыгнуло в камыши. Там его мальчишкам не найти. Но самому освободиться от преследователя ему не удалось. Подоспевшие товарищи Фаса схватили и потащили Шаула к своему главарю. – Да ты герой, Шаул Зайда-пойди-в-зад! – ржал Лудо, ухватив плачущую Эльку за косу. Шаул рванулся, но мальчишки крепко держали его. Он смотрел на противную физиономию Лудо, пытаясь злостью прогнать страх. Белесые брови и бесцветные рыбьи глаза на бледной в пунцовых язвах коже, перекошенный в кривой ухмылкой рот открывал кривые с расщелиной зубы.
– Чё яхуда иноземная, котика пожалел?! – ощерился Лудо. – Добренький? Теперь сам вместо зверюги отправишься в море-окиян! Лудо заржал, словно выдал смешную шутку. – Точняк! Забойно придумано! Зыко! – заголосили его прихвостни. – Ладно, я тоже сегодня добрый, – сделав паузу, Лудо, как заправский актер, оглядел публику, довольный оказанным на нее эффектом своей речи. – Скажи, – снова обратился он к Шаулу, – я, Шаул Зайда-пойди-в-зад, в штаны надул! И останешься на суше. – Давай говори! Шаул получил затрещину, от которой лязгнула челюсть, и зазвенело в ушах.
– Урод, – прошипел он и, получив еще одну затрещину, отчаянно выкрикнул: – Ты скотина и урод! Перекосившись от злобы, Лудо наклонился к Шаулу. Дыхнуло чем-то кислым. От отвращения Шаул дернулся, получив от державших его тычок в спину, подался вперед и боднул головой Лудо. Тот взвыл, схватившись за нос.
– Прибейте его! – злобно крикнул он.
Увидев кровь на пальцах главаря, мальчишки опешили и чуть ослабили хватку. Крикнув Эльке: «Беги!», – Шаул побежал сам. Ему не уйти от них: впереди река, позади крики и топот догоняющих ног. Он взбежал на холм и едва удержался на обрыве: внизу с грохотом неслась река. Шаул оглянулся. Вдали орал разъяренный Лудо, но Эльки около него уже не было. А его банда, растянувшись в цепь, подступала все ближе. Так и есть – все восемь прихвостней Лудо. – Ну что, байбак! Бежать-то больше некуда, – злорадно оскалился Фас. Нет, он не сдастся. Будь что будет… – Это вам некуда бежать! – крикнул Шаул и прыгнул вниз. Река обхватила его ледяными объятиями и, стеснив грудь, не дала вздохнуть. Сквозь шум воды он слышал крики мальчишек. Надеясь на удачу, стал грести к берегу. Вокруг, то тут, то там выныривали обломки льда, ветки и сучья. Продержаться в такой холодной воде можно только несколько минут, но Шаул не собирался сдаваться: за холмами к берегу спускался густой кустарник, там он надеялся выбраться на берег, ухватившись за спускающиеся к воде ветки. В кустах в темноте сгустившихся сумерек было легко укрыться от банды Лудо. Но руки и ноги, словно деревянные колоды, едва слушались, и река, убыстряя бег, несла его по своей воле… Забив в отчаянии руками, отфыркиваясь и выплевывая воду, Элиза открыла глаза. Она снова была в своем узилище. Ни шума воды, ни леденящего холода, ни Шаула... Она была совсем одна. Волнение постепенно стихало – коль скоро Шаул вырос, значит, тогда он все-таки смог выбраться на берег... Сколько ему было лет? Двенадцать или тринадцать? Тощий, нескладный, одетый в одежду, из которой вырос... «В каждый момент – все новое», – непонятно и вдохновенно рассуждал он. – Что же это было? – прошептала Элиза, пытаясь припомнить и распутать клубок мыслей и чувств, что владел Шаулом перед отчаянной атакой. Он не просто спасал кота или защищал девочку… Хотел что-то доказать? Победить Лудо? Но как? Один – целую банду?! Нет, здесь было что-то иное… Никем нельзя пожертвовать. Даже кота он не отдаст на откуп Лудо, иначе… Иначе уже не сможет так свободно рассуждать? Потеряет вдохновение? Словно высота, на которую поднимался, раздумывая о смыслах сущего, не терпела предательства, страха, малодушия… Как будто сама способность мыслить была неразрывно связана с решимостью противостоять злу. Потому что Истина открывается только тому, кто готов пострадать за нее… Истина и зло оказались противоположными берегами бездонной пропасти… Все это могло показаться уж слишком самонадеянным, если бы не одержанная Шаулом победа... Прекрасный юноша, представший пред ней и полюбившийся на границе миров, оказался не отвлеченным идеалом, как полагала Агата, а настоящим, выросшим из знакомого Элизе мальчика из небольшого городка по соседству с королевским замком... Не сила и удаль, а стремление постигнуть суть бытия двигало его поступками, верность Истине порождала благородство и вдохновляла на отчаянно смелые поступки. Честь Шаула Ворта определялась не аристократической гордостью, не семейным гербом, а самой Истиной... – Вот так, – удовлетворенно прошептала Элиза. Легко и вдохновенно бежала его мысль, поднимаясь с одной ступеньки рассуждения на другую. Она чувствовала, что там, на холме, он понял что-то очень важное. Сама она не поспела за ним. Что он имел в виду? Душу и тело? Или мысли и поступки? Сейчас у Элизы не было ничего – ни тело, безучастно покоившееся в королевском дворце, ни запертая на задворках чуждого мира душа ни на что не годны… – Или все же?.. Если бы не она, они бы не полюбили друг друга... * * * Река тяжело катила свои воды навстречу судну, но при хорошем северном ветре ширина устья позволяла лавировать и идти против течения под парусами без помощи тягача. Путешествие по реке было не в новинку Шаулу. Судоходная река и каналы пересекали его родные места. Жители Бонка часто, наведываясь в гости или по делам в другие города и селения, совершали свои путешествия на лодках и баржах. Судно с певучим название «Эселина» принадлежала земляку Шаула. Спустившись с «Доротеи» в готтенгском порту и сердечно распрощавшись с Тео, Шаул довольно быстро нашел капитана речного аака и вручил тому письмо. Снизу доверху «Эселина» была буквально забита товаром. Чего там только не было – ящики и корзины с фруктами, бочки с вином и соленой рыбой, огромные мотки веревок, стеллажи завернутых в мешковину штук ткани, клетки с животными... Единственному пассажиру, которым оказался Шаул, нашлось место только в тесном кубрике, вместе со всей командой – на речных судах даже капитан делил каюту с лоцманом. Спать приходилось в неудобной люле, куда сверху еще запрыгивал Бруно, не желая ночевать в сундуке. Потому все свободное от сна время Шаул проводил на палубе, размышляя о своей не легкой миссии – до столицы Эльтюда оставалось всего три дня пути... – Почему бы тебе не заняться своим дневником? Бруно вальяжно расположился на планшире фальшборта. На «Эселине» кот чувствовал себя совершенно свободно. Старый корабельный пес то ли по характеру, то ли по почтенным своим годам был совершенно равнодушен к котам и удостоил Бруно лишь слегка приподнятым ухом. А после того, как Бруно принес на палубу двух придушенных крыс, он стал любимцем команды и имел свободный доступ во все отсеки аака, включая капитанскую каюту. – Почему бы тебе не поохотиться на крыс, – ответил Шаул.
Шаула забавляло, что ученый кот, зазнайка и сноб Бруно опустился до уровня простого домашнего животного, и он не упускал случая поддеть его. – Как печально, что ты так глуп, – снисходительно мяукнул кот. – Меня нисколько не задевают твои плоские остроты. Лишь твоя ограниченность не позволяет тебе оценить по достоинству мой поступок – стратегически верный, не говоря уж о безукоризненной тактике. Кроме того, ты коснеешь в снобизме самого низкого толка. Запомни, мой недалекий друг, ни физические упражнения, ни блестящие навыки в каком бы то ни было ремесле не могут унизить истинного достоинства. А вот отсутствие таковых не только осложняют жизнь, но и свидетельствуют о скудости ума и отсутствии разносторонних талантов. Прекрасен мудрец, возделывающий поле, но смешон тот, чья мудрость ограничивается набором пустых фраз. Сильный ветер ерошил мех Бруно, фонтаны капель при лавировке усеивали кота брызгами, но тот продолжал свою назидательную речь, ни разу не запнувшись. – Ты не боишься, что тебя сейчас сбросит за борт? – прервал Шаул излияния кота. – Ну не все же тебе в море сигать, – ехидно ощерился Бруно. Сердце Шаула, как и осеннее небо над ними, затянула хмарь. Он с легкостью согласился бы еще раз оказаться на морском дне, только бы снова побыть с Элизой. Больше той близости – когда души слились друг с другом – быть ничего не может… – И не должно, – прошептал он. Их встреча длилась всего мгновенье, но сколько она вместила в себя… Всей их жизни не хватило бы исчерпать ее глубину. – Что не должно? – Бруно царапнул Шаула по руке. – Очнись! – Прости, что?
– Неважно, – бросил кот, озабоченно глядя на Шаула. – Послушай, ты когда-нибудь был представлен королевской особе, удостоен разговора? – Мой опыт ограничился общением с бароном. Да и тот оказался весьма неудачным, – невесело усмехнулся Шаул. – Хм, плохо дело, – пробормотал кот себе под нос. – А как ты представляешь себе свой визит к принцу Эльтюда? Вот о чем ему совсем не хотелось думать, так это о принце и разговоре с ним.
– Да никак не представляю, – досадливо бросил Шаул.
– Ты что ж думаешь ввалиться в королевский дворец, как в бакалейную лавку? Для получения аудиенции у королевской особы необходима рекомендация. Но даже если ты удостоишься ее, это совершенно не означает, что вместе с тем ты обретаешь право что-либо сообщать королю. Ты не можешь обратиться к королевской особе, пока она сама не обратится к тебе. А с чего бы королю к тебе обращаться? У тебя даже титула нет маломальского. Ты не герой и не поэт. Как ты намерен выполнить свою миссию? «Как нелепы все эти церемонии!» – с досадой подумал Шаул – если бы он встретил Элизу в реальной жизни, то едва ли удостоился разговора. А когда она пробудится ото сна... – Ты куда опять провалился?! – взвился у него над ухом Бруно. – Так что ты предлагаешь? – вздохнул Шаул. – Надо продумать, как тебе добиться аудиенции принца. Возможно, стоит воспользоваться королевским именем. Ты хоть и не официальный, но все-таки посол… – Посол, – горько усмехнулся Шаул. – Они даже не видели меня никогда. А если бы увидели, уж точно не обратили бы высочайшего внимания. Шаул вспомнил надменное выражение лица спящей королевы. Судя по воспоминаниям Элизы, ее величество высокомерно обходилась даже с самим королем. – Ни к чему пораженческие настроения, – презрительно прищурился Бруно. – Характер у королевы – не сахар, но пока она нуждается в тебе, а не наоборот. Итак, Грегор Второй и Аманда... – наставительно начал Бруно. – Король и королева Оланда. Я знаю, – сумрачно прервал его Шаул, в свое время он прочел о них все, что только смог найти в городской библиотеке Бонка. – Только Оланда уже давно не существует.
– Не думаю, что это послужит препятствием, – возразил Бруно. – Возможно, наоборот, это добавит тебе очков – короли и принцы тоже любопытны, как и простые смертные. *** Селина лежала без сна. Перебирая в уме последние события, она пыталась понять причину тревоги, даже не тревоги – для нее-то всегда были причины, – а меланхолии, которая последнее время мучила ее. Но ничего не приходило ей в голову. Агата была спасена и быстро шла на поправку. – Она стала такой осмотрительной, – усмехнулась Селина. Опрометчивость принятого решения теперь заставляет Агату по несколько раз проверять верность своих выводов. Но это пройдет. У старшей сестры горячий нрав, и немного смирения ей не повредит…
С Элизой, как она и предполагала, тоже ничего страшного пока не случилось. Она мучается и страдает, переживая свою влюбленность, но и для гордой принцессы это тоже неплохой урок. А держится крестница прекрасно, учитывая обстоятельства... Что происходило с Шаулом и Бруно, феям было неизвестно. При упоминании их имен зеркало продолжало пускать лишь яркие искры по всей поверхности. Агата, роясь в книгах, пыталась разобраться с магией зеркала, но Селина было уверена, что это бесполезно. Она ничего не понимала в технике, но точно знала, что искры возникли тогда, когда появился Шаул, живой и здоровый. И теперь их отсутствие Селину лишь напугало бы. Она от души надеялась, что ничего дурного с милым юношей не происходит. К тому же Бруно, как бы порою несносен он ни был, присматривает за ним. Шаул ей нравился и не только потому, что должен был потрудиться для исполнения их плана. – Он очень милый. Неудивительно, что Элиза влюбилась в него, увидев его подлинный образ, – улыбнулась Селина. – Но как ему теперь трудно искать для бедняжки принца, ведь он влюблен не меньше нее. Бедный, бедный Шаул!.. Но любовь – великий дар Провидения. Так же как и дар жизни, он порою бывает невыносимо тяжел. И все же, как бы трагически ни сложились судьбы людей здесь, в этом мире, оставаясь верными этим дарам, они получают право на вечность. А в вечности жизнь и любовь засияют таким неиссякаемым блаженством, которого живущий во времени не может и предположить. Здесь – лишь слабый отсвет, там – сияние торжества. Нет, не любящих надо жалеть, а тех, кто не знает любви… – Траум, – прошептала Селина. И почему ее мысли все время возвращаются к владыке снов? Наверное, потому, что Траум не знает любви. И никогда не знал. Не страсти, не влечения, не снисходительной привязанности или дружеской опеки, а любви настоящей, тяжелой, что перемалывает само существо, разрушая все брони, запоры и преграды. Уничтожая все твердое и жесткое, любовь оставляет сердце беззащитным, но дарит неограниченную свободу. Такой любви он не знал, она видела это совершенно ясно в его глазах. И потому он несчастен. Несчастен глубоко и трагично, даже если и не осознает этого. Если бы он был человеком, вечность для него была бы закрыта. Но у Траума с вечностью свои счеты. И Селина не имела ни малейшего понятия, каков его союз с Провидением... – Да я вообще ничего не знаю, – досадливо посетовала она и взбила подушку, словно та была причиной ее бессонницы. – Вот и мы, феи… Феи не выходят замуж, не создают семьи. Но это не значит, что любовь им недоступна. Они служат. Служат Провидению и людям. И само их служение, их волшебство было бы невозможно без великого дара любви. Волшебство просто не действует, если ты не любишь своего подопечного. Кем бы он ни был. Даже если это противный мальчишка Лудо, исправление которого тебе не суждено увидеть. Если ты не полюбишь его, ты ничего не сможешь. Но полюбив, ты почувствуешь всю боль, что доставляет он другим и испытывает сам. И тогда, только тогда фея способна на волшебство. Гарантий нет, что оно подействует на такого Лудо, но есть надежда... А сила Траума в другом. Его власть не зависит от любви. Во всяком случае, от его любви. Он дух, а у духов все по-другому. Селина не читала многочисленных книг о Трауме и его царстве, но она была уверена, что права. Хотя сомнения не раз посещали ее сердце: разве можно знать что-нибудь о Трауме наверняка? – Хватит лежать без сна, – приказала себе Селина. – От этих мыслей у меня уже раскалывается голова. Пойду-ка проведаю Элизу. Чем себя еще занять ночью, как не посещением царства снов? Если я не могу сделать это естественным путем, стоит воспользоваться магией. Прибрав себя – не отправляться же с визитом простоволосой – Селина прилегла и зашептала слова заклинания. – Только бы не провалиться, как Агата, – вздохнула она, осторожно выбирая кочку, пробираясь по болоту отчаяния.
Она переправилась через бурную реку с водоворотами кошмаров, прошла пещеры беспамятства, прорвалась сквозь туман неведения, миновала скалы и пустыни и выбралась к убежищу крестницы. Здесь что-то изменилась. Как будто стало светлее, или чуть легче дышать? Она не могла понять, что именно произошло, ощущение было едва уловимым. Но где Элиза? – Мое почтение, госпожа Селина! Обернувшись, фея увидела дядюшку Сламбера. – О, господин Рев! – она сердечно протянула руку. – Вы к нам с визитом? – Рев слегка прикоснулся губами к ее руке, и, приподняв бровь, ждал ответа. – О нет, что вы… – отчего-то смешалась Селина. – Я хотела навестить свою бедную крестницу. – Так поздно? У вас же ночь? И вы должны спать, – наставительно произнес, улыбнувшись, добряк Рев. Нет, его не стоит опасаться, он расположен к ней. – Что я же я запишу в книгу ваших снов? У меня могут быть неприятности, – добродушно пошутил он. – Ах, добрый мой господин Рев, я сама не могу понять, но… что-то мешает мне заснуть. – Это бывает, – успокаивая ее, проговорил помощник Траума. – Вам надо время, чтобы разобраться. Но вы не тревожьтесь, я видел ваши сны. Уж просите, должность такая, – улыбнувшись, развел он руками. – Ничего страшного с вами не происходит. Человеческое сердце, словно бутон, все время распускается, открывая то, что раньше было сокрыто внутри. Это непросто, а порой и очень тяжело для самого человека. Как, между прочим, и для цветка. – Но если бутон не раскроется, он просто завянет. Зато раскрывшись, он явит свою истинную красоту и аромат, а потом и плод... – И что же раскрывается на этот раз во мне? – не смогла сдержать свое любопытство Селина. – О-о, это я не могу вам сказать, но, – поспешил успокоить ее Рев, – вы вскоре все поймете сами, – и, переменив тему, воскликнул: – Взгляните только, как здесь все преобразилось!
Селина растерянно огляделась по сторонам, но так и не увидела ничего кроме пустоты. – Простите, я, видимо, не способна это увидеть, – виновато улыбнулась она. – Возможно… – задумчиво проговорил Рев и полюбопытствовал в свою очередь: – А разве вы не просили этого у владыки? – Я? Нет, – самым искренним образом заверила его Селина. – Да он не хочет меня видеть, – вырвалось у нее – вот это было уже лишним. Рев с интересом, склонив по-птичьи голову на бок, слушал ее. – Вот как, – протянул он. – А ведь это он все так удивительно устроил здесь. Вы не можете этого увидеть, – покачал он головой, словно искал ответ на мучившую его загадку и наконец нашел: – но вы, без сомнения, можете это почувствовать. Вы ведь чувствуете это? – он нетерпеливо заглянул ей в глаза. – Да…– неуверенно протянула Селина. – Что-то здесь, действительно, изменилось. – Я могу вам с радостью сообщить, что теперь ваша крестница здесь в полной безопасности, – удовлетворенно кивнул Рев. – Погибнуть по неосторожности в нашей стране она не сможет. Как вы знаете, – доверительно сообщил он Селине, – эта область хаотична по своей природе, бесформенна. Но владыка установил определенные границы, чтобы обезопасить вашу подопечную. – Как это мило с его стороны, – улыбнулась Селина, и сердце забилось радостно и часто. «Милый, милый Траум. Уж позволь мне про себя так называть тебя, раз не хочешь услышать от меня слов благодарности». – Само Провидение заботится о них, – с интересом рассматривая ее, проговорил Рев.
Селина смутилась, решив, что не смогла скрыть от собеседника своих мыслей... – А вы не знаете, где сейчас Элиза? – поспешила переменить тему Селина. – Она отправилась в воспоминания молодого человека. Уж ничего не поделаешь, – развел руками Рев, – судьбы молодых людей переплетены сложнейшим образом. Вы знаете, на моей практике было всего несколько подобных случаев. Это очень редкое явление. Но потрясающе интересное! Я наблюдаю за ними с неиссякаемым интересом. К сожалению, от меня ничего не зависит, но я держу за них кулаки, – заверил он Селину. – Это не сведет его с ума? – наконец-то у нее появилось хоть какая-то возможность узнать о Шауле что-нибудь из надежного источника. – Я не могу говорить об этом, – серьезно проговорил Рев и многозначительно добавил: – Владыка ограничил путешествия принцессы. Теперь она не сможет заварить такую кашу, как давеча. Подумать только на что способен человеческий дух! А ведь вы все могли бы погибнуть, – сокрушенно покачал добросердечный Рев головой. – Воистину нет предела милосердию Провидения.
– Разве не Траум спас нас? – в охватившем ее непонятном волнении воскликнула Селина.
– Разумеется, – кивнув, медленно проговорил Рев, и в глазах его заиграли веселые искорки. – Без сомнения вас спас владыка Траум. – Отчего ж вы говорите: Провидение, – смутившись, пробормотала Селина.
– Ну вам ли не знать? Все мы, в том числе и владыка Траум, – со значением произнес он, – служим единому великому плану Провидения. И такие сложные и великие вещи – несомненно, проявление высшей власти. Селена молчала, не в силах осознать переполнявших ее чувств. – Но у владыки есть сердце, – доверительным шепотом, чуть склонившись к ней, проговорил Рев. – Просто его бутон еще не распустился... Глава 2 Столица Эльтюда, Бовиль, оказалась огромным, как целое государство, городом. Раскинувшись на оба берега полноводной реки Флю, Бовиль, словно гора, возвышался над селениями, полями и лесами. Из-за могучих, будто построенных сказочными исполинами, крепостных стен, виднелись высокие башни каменных зданий внутри города. Что там Бонк, даже Золлендам – самый большой из городов Содружества независимых городов – не мог сравняться с величественным Бовилем. Попав внутрь крепостных стен, Шаул не меньше, чем размерами, был поражен шумной неразберихой, царившей в этом гомонящем, переполненном людьми городе. Найти дорогу в бесконечном лабиринте его узких кривых улиц представлялось почти невозможным. Высокие дома с нависшими друг над другом этажами закрывали солнечный свет. На верхних этажах они сходись так близко, что хозяйки с противоположных сторон улицы спокойно судачили без необходимости наведываться друг к другу в гости… Огромный горбатый мост через реку, ощетинившийся крышами домов, был похож на ящера-исполина – между его могучими лапами, опущенными в реку, проплывали корабли, лодки и баржи...
В поисках рекомендованной ему гостиницы Шаул шагал от порта к центру города. Улицы были заполнены людьми и повозками. Он совершенно ошалел от криков громкоголосой толпы и городского шума и измучился, пробираясь сквозь толчею с дорожным мешком, который порядком оттягивал плечо, но выпускать кота в этом беспорядочном потоке людей и телег Шаул не решался.
Наконец толпа вынесла его на широкую рыночную площадь. Там все кипело. Торговцы громогласно расхваливали свой товар, а покупатели отчаянно торговались. Прилавки ломились от изобилия продуктов. Миновав ряды, где торговали птицей и скотиной, горланящей на все голоса, Шаул остановился около повозки булочника. Аппетитные запахи свежего хлеба были куда предпочтительнее... Крупный булочник, отряхивающий обсыпанные мукой руки, расплылся в улыбке: – Каравая, булки кренделя – все с пылу с жару… – Благодарю вас, – отрицательно качнул головой Шаул – у него не было намерения покупать хлеб, а лишь расспросить дорогу, но в этот момент из толпы вынырнула маленькая тщедушная фигурка, схватила булку с прилавка и нырнула обратно.
– Держите вора! – заорал во всю глотку булочник. – Держи его! Держи! – тут же подхватили вокруг.
– Вот же житья совсем не стало от этого отребья! И куда только стража смотрит! Невозможно уже выйти на улицу, чтобы тебя не обчистили! – разъяренно кричала толпа. Несколько бравых молодцов уже схватили мальчишку и отхаживали того по тощим бокам. – Постойте! Ведь так нельзя... Оставьте его! – не выдержал Шаул. Но никто его не слушал. – Я заплачу за него! – напрягая горло, заорал Шаул. – Что?! – булочник вывалился из-за прилавка. Поборники справедливости оставили свою жертву и изумленно уставились на незнакомца. Толпа на мгновение притихла. – А почему ты защищаешь его? Вы что, сообщники? – послышали возгласы. – Да нет, что вы?! Я его впервые вижу, – примирительно ответил Шаул. – Но мне показалось, что мера наказания голодному мальчику, стащившему булку, намного превосходит его проступок. – Ты кто такой? – наступал на него невысокий мужичок в смешном колпаке.
– Чужестранец! Говорит-то – ничего не поймешь! И одет как святоша! – послышались голоса. – Понаехали тут и распоряжаются в чужом королевстве, как в собственной лавке! – Бей его! – распалялась толпа. Здоровенный детина, который только что метелил мальчишку, схватил Шаула за грудки и хорошенько встряхнул.
– Успокойтесь, – попытался урезонить его Шаул, с трудом отцепляя его ручищи от своего платья. – Вы же видели: я ни в чем не виноват. – Бей! – кричали вокруг, не обращая внимания на очевидный довод. Толпа снова пришла в движение, и Шаул, сгруппировавшись и прикрыв голову, сжал кулаки, приготовившись встретить удар. – Погодите, драчуны! – раздался громовой голос лавочника у самого уха Шаула. – Он обещал заплатить! Ты обещал заплатить, – грозно насупился он. – Я не отказываюсь. Сколько стоила эта булка? – Булка?! Да он целый каравай стащил! – Ну хорошо, сколько я должен за каравай?
– Два золотых! – выпалил лавочник. – Вы уверены, что не преувеличиваете? – опешил Шаул.
– Ну ты, пузатый, не зарывайся! – вдруг выкрикнул кто-то из толпы. – Эко запросил – два золотых! – да за этакую цену всю твою лавку купить можно, да и тебя еще в придачу! – Вот хапуга! – подхватил кто-то. Люди вокруг засмеялись, напряжение спало. – Так сколько я вам должен? – поинтересовался Шаул вновь у булочника. – Дай ему грошен, да и хватит с него, – ответил ему парень, который минуту назад был готов расправиться с ним. – Неча народ дурить! Парень развернулся к лавочнику могучей грудью, и тот быстро ретировался за прилавок. – Не грошен, а два, – не сдавался булочник из-за прилавка. Шаул достал из кошелька требуемую сумму и поспешил убраться. – Эти лавочники совсем обнаглели! Вы только подумайте: два золотых за кусок несчастной булки! Совсем нас без штанов хотят оставить! – теперь горожане на все лады поносили торговцев. Вдруг площадь оглушил зычный голос: «Побереги-ись!», и все бросились врассыпную. Шаула оттеснили за какую-то лавку. На площадь выскочила шумная кавалькада. Гудел рожок, трещали барабаны. Брошенные хозяином впопыхах бочки с соленьями разлетелись под копытами лошадей во все стороны, издавая пряный аппетитный запах. Мгновение – и всадники унеслись. Все стихло, и площадь снова стала заполняться людьми. – Что это было? – спросил ошарашенный Шаул у хозяина разбитых бочек. – Убыток это на двадцать монет! Вот что это! – А кто эти люди? – Да принц это со своими дружками, – неохотно проворчал лавочник.
– А что случилось? – удивился Шаул. – Весь товар псу под хвост! Вот что случилось!
– Верно, на охоту торопился, – предположил один из прохожих. – Да какая охота в такой-то час? – возразил другой. – А что ему часы считать? Небось, спину-то не гнет, – хохотнул мужик с вязанкой на плече.
– Попридержи язык, Дидье! – шикнула на него, ткнув в бок, женщина с суровым лицом. Рынок снова зажил обычной жизнью, наполнившая его толпа, как закипающая каша, забурлила и растеклась, заполняя каждый его уголок. Пробираясь между рядов, Шаул наконец нашел место потише. Около выхода с рынка в уголке стояла небольшая повозка с цветами, торговала ими маленькая старушка. На прилавке были разложены луковицы тюльпанов и ирисов и небольшие букетики, перевязанные яркими ленточками, сбоку в корзине клубились цветным облаком астры и хризантемы, рядом теснились небольшие горшочки с фиалками и анемонами, а у ног старушки высились большие кадки с розовыми кустами. – Здравствуйте, – обратился Шаул к хозяйке, колдовавшей над одним из своих детищ. – У вас здесь просто рай, – улыбнулся он, памятуя разгоряченную толпу. – Да, добрый человек, истинно так, – просто ответила женщина. – Цветы – это отрада для души. А в таком шумном городе, может быть, и единственное утешение.
– Я впервые в вашем городе. Он действительно поражает размерами. Никак не могу найти гостиницу «Белый павлин», – пожаловался доброй женщине Шаул. – О, вы совсем рядом, – старушка махнула рукой в сторону рыночных ворот. – Когда выйдете с рынка, поднимитесь по улице чуть повыше и там увидите вывеску. Только будьте осторожны. Да за мешком своим следите получше. Люди-то у нас разные встречаются, могут и обмануть, и обидеть. – Спасибо большое, – поблагодарил Шаул старушку и, чуть понизив голос, доверительно спросил: – А по какой надобности принц ваш разъезжает так по городу? – А кто ж его знает? – махнула рукой старушка. – У него свои заботы, а у нас свои. – Скажите, а можно ли увидеть принца, поговорить с ним?
– Увидеть-то – пожалуйста. Вот он каждый день так по городу носится. А поговорить, это я не знаю, – в глазах цветочницы загорелся огонек любопытства: – А что, дело что ли какое у вас к нему? – Да, – вздохнул Шаул, – важное дело. Добрый ли он человек? – А кто ж его знает? – привычно ответила старушка. – На вид красавец хоть куда, богат да силен, – со вздохом развела руками старушка и, перегнувшись через прилавок, тихонько шепнула: – Для кого добрый, а для кого и нет…
– Спасибо вам, добрая женщина, – склонив голову, поблагодарил Шаул. – У вас прекрасные цветы! Позвольте мне этот букет, – Шаул взял небольшой букетик, собранный из цветка белоснежной лилии, лилового ириса и пушистой розовой гвоздики. – Он мне напоминает дом, – улыбнулся он старушке Шаул и положил монетки в ее ладонь. – Прощайте, – кивнул он старушке. – Как же мне к принцу попасть? – пробормотал себе под нос Шаул. – Зачем к принцу? – кто-то бесцеремонно схватил его за локоть.
Шаул обернулся: рядом с ним стоял щуплый человек в темном монашеском платье с выбритой тонзурой на небольшой птичьего вида головке. – А вам что за нужда знать? – возмущенный бесцеремонностью обхождения незнакомца спросил Шаул, высвобождая локоть. – Чужестранец? – ничуть не смутившись, незнакомец прищурился, подозрительно рассматривая Шаула. – Что намереваетесь делать в нашей стране? Что-то привезли на продажу, или хотите у нас что-нибудь приобрести? – Нет, – строго ответил Шаул. – Простите, с кем имею честь?
– Что вы хотите узнать? – не унимался незнакомец. – Шпионите?
– Боже упаси… – выдохнул Шаул. – А ты, мил человек, не пугай доброго юношу, – вдруг из-за спины Шаула подала голос старушка. – Ты, по всему видать, человек знающий, ученый, с большими людьми накоротке. Вот и помог бы доброму человеку. Он, вишь, к нам издалека пожаловал, с важным делом к принцу. А ты бы принцу-то и сказал, он бы тебя и послушал. Ведь принцу тоже интересно новости-то из далеких краев узнать... Незнакомец, насупившись, посмотрел на старушку.
– К самому принцу дело? – недоверчиво оглядывая Шаула, спросил он.
– Совершенно верно, – кивнул Шаул. – Я должен передать принцу очень важное послание. Уверен, его высочество будет счастлив получить его. – Что за послание? – с неприязненной миной поинтересовался незнакомец. – От кого?
– Я прибыл из города Бонка, входящего в Содружество независимых городов-государств, – многозначительно произнес Шаул.
– Содружество? – заинтересованно переспросил, вскинув бровь, тот. – И с чем же вы к принцу? Приглашение на трон? Или военный союз? – Простите, – покачал головой Шаул. – Я не имел бы права распространяться о содержании послания, даже если бы знал его. – Так у вас письмо? – пытливо прищурился незнакомец. Шаул неопределенно качнул головой и развел руками, не желая ничего уточнять. – Я помогу вам, – вдруг неожиданно предложил незнакомец и деловито распорядился: – Пойдемте со мной. Шаул поклонился старушке: – Благодарю вас, добрая госпожа. Прощайте. – Храни вас небеса, – махнула та ему вслед. Шаул поспешил за незнакомцем. Выйдя из ворот рынка, они поднялись по улице, на которую указывала добрая цветочница, и Шаул увидел вывеску с изображением, походившим на поперхнувшегося индюка-альбиноса. Видимо, так по прихоти местного художника и выглядела экзотическая птица. Засмотревшись на гостиничную вывеску, Шаул чуть не упустил из виду своего провожатого. Тот проворно лавировал в толпе, то тут, то там мелькая белесой тонзурой. Шаул ускорил шаг и догнал его на широкой, вымощенной булыжником площади, образованной выстроенными каре высокими домами. – Нам сюда, – кинул, не поворачиваясь к Шаулу, его провожатый и нырнул в подъезд нарядного здания с резными фризами и ажурным карнизом под черепичной крышей.
Внутри здание напоминало огромный муравейник: люди, одетые так же, как его новый знакомый, не поднимая взглядов, со свитками в руках озабоченно спешили по лестницам вверх-вниз, вперед-назад. Они исчезали за одними дверями и появлялись из других. – Подождите здесь, – бросил Шаулу проводник, а сам поспешил к одному из обитателей здания. – Мир тебе, брат Тома, – поклонился он ему. Брат Тома остановился и, едва кивнув, процедил сквозь зубы: – И тебе, брат Клод. Брат Клод, став на цыпочки, что-то скороговоркой зашептал на ухо брату Тома. Брезгливое выражение лица не сходило с упитанной физиономии брата. – Он? – вскинув двойной подбородок в сторону Шаула, скептически протянул брат Тома. И тщедушный Клод снова что-то зашептал ему на ухо. В маленьких колючих глазках Тома блеснул интерес. Он махнул рукой Шаулу, развернулся и пошел по коридору. Брат Клод суетливо подбежал к молодому человеку и, схватив его за локоть, потащил за грузной фигурой Тома. – Скорее, шевелитесь, – бесцеремонно подталкивал он вперед Шаула. Пройдя через холл, они поднялись по лестнице и вошли в одну из массивных высоких дверей. В просторной комнате за огромным столом сидел маленький старичок в темно-красной сутане и маленькой такого же цвета шапочке, низко склонившись над бумагами, он что-то быстро писал, не обращая никакого внимания на вошедших к нему людей. – Брат Клод, – бросил через плечо брат Тома многозначительный взгляд, – закрой дверь. Клод, сжавшись под этим взглядом, поклонился старику, понуро вернулся к двери и скрылся за ней, бесшумно притворив за собой. Брат Тома на цыпочках подошел к писавшему и стал что-то шептать тому на ухо. Старик поднял голову и, холодно взглянув на Шаула, бесцветным глухим голосом спросил: – Какого рода это послание?
Оглянувшись на Шаула, брат Тома вперил в него вопросительный взгляд, молодой человек, поняв это как приглашение к беседе, шагнул к столу.
– Оставьте вашу суму у двери, – сухо остановил его брат Тома. Шаул подчинился и, сделав несколько шагов к столу, вежливо поклонился, изящно отведя в сторону руку со шляпой. Оба мужчины молчали, уставив на него холодные взгляды. – Я прибыл из города Бонка, входящего в союз свободных городов государств. Шаул Ворт к вашим услугам, господа, – еще раз поклонился он. – У меня есть послание к его высочеству принцу Граллону. Я был бы крайне признателен вам, ваше преосвященство, если бы вы были так любезны и сочли возможным рекомендовать меня его высочеству.
Те продолжали молчать, и Шаул смешался. Посвящать этих стражей душ человеческих в историю о колдовском заклятии он не торопился, не желая оказаться в очистительном пламени костра на городской площади Бовиля в результате своего дипломатического дебюта. Он выдал все, что у него было, и теперь, не зная чем заполнить повисшее в комнате молчание, лишь молча смотрел на своих визави. «Ну, скажите хоть что-нибудь, истуканы», – в отчаянии взмолился он.
– Мы рады вас приветствовать, господин Ворт из Бонка, – едва склонив голову, наконец поприветствовал его брат Тома, но старик продолжал молчать, не сделав ни единого движения. – У нашего государства нет нужды в таком союзнике как Содружество городов-государств, но мы рады всем дружеским связям, – проговорил он и снова замолчал. Шаул не нашелся, что ответить на это, и лишь склонил голову то ли в знак согласия, то ли сам не знал чего. Он, в смущении теребил стебли цветов, осознавая всю нелепость наличия этого букета. Шаул не решался повторить свою просьбу о рекомендации, необходимой для аудиенции с принцем, в ответ на едва завуалированный отказ. Он просто молчал, проклиная себя за то, что не удосужился заранее ознакомиться с геополитическими резонами и рисками Эльюда. В комнате снова повисла тишина. Наконец брат Тома, прищурившись, проговорил:
– С какого рода предложением вас послали к принцу Граллону, господин Ворт?
– У меня нет полномочий, господа, обсуждать тему моего послания, даже если бы я был знаком с его содержанием, – прибег Шаул к той же уловке, что и в случае с братом Клодом, и, переложив букет, спрятал его под полями шляпы.Мужчины переглянулись, и брат Тома предложил ему: – Оставьте ваше послание нам, мы передадим его принцу.
Это совсем не входило в планы Шаула. Во-первых, никакого письма у него не было. А во-вторых, только самому принцу он мог доверить подробности судьбы Элизы. Ему ничего не оставалось, как ответить отказом. Он рисковал: они могли прогнать его, и тогда ему бы пришлось искать другой путь к принцу. Только найдет ли? – Я без сомнения так и сделал бы, господа. Но у моей миссии есть твердое условие – я должен вручить послание только самому его высочеству Граллону, – Шаул склонил голову в почтительном поклоне. Его визави снова переглянулись. – Что ж, господин Ворт из Бонка, – холодно проговорил брат Тома, – в таком случае, мы вынуждены расстаться с вами.
«Так и есть – этот шанс я провалил», – мысленно подтвердил Шаул свою неудачу. Но возражать было нечем и он, поклонившись, сунул надоевший букет за пазуху и медленно зашагал к выходу. – Останьтесь, – вдруг услышал он за спиной глухой голос старика в красном.
– Ваше преосвященство, – развернулся Шаул. – Вы получите аудиенцию у его высочества принца Граллона, – просипел тот и, кивнув брату Тома, снова уткнулся носом в бумаги. Брат быстро подошел к Шаулу и, кинув: «Пойдемте со мной», – заспешил к выходу. Поклонившись макушке властного старика и, прихватив свою суму, Шаул последовал за Тома. Бегом они спустились по лестнице, быстро прошли по коридорам и наконец нырнули в небольшую дверцу. В вытянутой комнате с одним узким окном за конторками стояли писцы в темных сутанах и деловито скрипели перьями. За большим столом у окна сидел высокий худой человек. Брат Тома подвел Шаула и, лишь кивнув худому, вышел. Человек потер переносицу и, нехотя взглянув на посетителя, стал монотонно говорить, будто произносил давно выученный и порядком надоевший текст: – Чтобы попасть на аудиенцию к принцу, вы должны заплатить налог в соседней комнате. Полученную расписку об оплате сохраните и принесете во дворец, без нее вас не пропустит стража. Сейчас вы должны правдиво и полно ответить на некоторые вопросы. Если вы умеете читать и писать, напишите сами, – усталый человек тут же протянул свиток Шаулу. – Если нет, обратитесь к брату Эрле, он последний в левом ряду. Вот вам грамота, – и он достал еще один свиток, – аудиенция состоится завтра в три часа пополудни. Прийти во дворец вы должны ровно за час до указанного времени, стража произведет досмотр, а затем вы прослушаете указания. Без печати маршала дворцовой стражи, удостоверившей, что досмотр произведен, а вы ознакомлены с правилами поведения на аудиенции его высочества, вас в зал не допустят. Если вы предполагаете преподнести принцу подношения, вы должны заявить об этом при входе и отдать подарок для проверки. Всевозможная снедь, а также недоступные проверке предметы, такие как: запертые шкатулки, бочки, сундуки и прочее не принимаются, конфискуются и не возвращаются хозяину. Платье ваше должно соответствовать эстетическим и моральным нормам, принятым в нашем королевстве. То есть: на вас не должно быть одеяний ярких цветов, общая площадь открытых взору участков тела, включая лицо, шею, руки, для дам – плечи, не должна превышать десяти квадратных дюймов, общая сумма оценки вашего наряда, включая сапоги, шляпу, аксессуары, а также цену вашего транспортного средства, не должна быть ниже двух золотых, и не превышать сумму в одиннадцать золотых. Все понятно? – Наверное, – промолвил, сбитый с толку подобными инструкциями, Шаул. – Поставьте свое имя или крест, – человек протянул еще один свиток. – Так, – произнес он, когда Шаул расписался. – Теперь отвечайте на вопросы. Почти полчаса ушло у Шаула на заполнение документа, докучливо расспрашивавшего о его персоне и намерениях. – Пожалуйста, – он протянул свиток. – Прекрасно. Вы можете идти. Не забудьте заплатить налог у брата Линье. – Прощайте, – склонил голову Шаул. – Угу, – человек нехотя кивнул в ответ. Заплатив подать и поплутав по лабиринту коридоров, Шаул наконец отыскал выход. Оказавшись на площади, он с удовольствием вдохнул свежий воздух. *** Траум сидел один в своих покоях. Он отгородился не только от докучавшей ему феи, но и от Рева, всего мира и Провидения. Благодаря своему родству с людьми его помощник, частенько путавшийся в логических выводах, мгновенно улавливал чувства, пусть и не всегда мог распознать их истинную природу. И теперь Рев изводил Траума многозначительными намеками и понимающими взглядами. Это раздражало владыку снов еще больше оттого, что дурацкие замечания Рева заставляли его вновь и вновь почувствовать тревожное шевеление в груди. Он выстроил надежную стену вокруг своего сердца, но с разумом такие вещи не проходят. Иначе – потеря власти над собой, а значит, и над миром. Возведенные стены не только защищают, но и лишают обзора, то есть ограничивают познание и власть, что в его случае равносильно самоубийству. Траум нахмурился. Поднявшись, прошелся по комнате. Снова вернулся к креслу, но не опустился на него. «Стоп», – приказал он сам себе. Надо просто признать очевидное: его тактика не имеет успеха. Фея продолжает волновать его, а он чувствует себя измученным и опустошенным, словно от долгой болезни. Нельзя идти на поводу своих чувств, но и отрицать их бесполезно, так только сильнее запустишь недуг. Надо искать новое лекарство. Траум сделал еще один круг. Ничего не приходило в голову. Разве что поднять ворота и выйти навстречу тому, что ожидает за крепостными стенами? Покинуть укрепленное убежище – всегда рискованный шаг, но сидеть годами в осажденной крепости – и того хуже... Решение он принял быстро и сразу почувствовал облегчение. Развернувшись от глухой стены, Траум распахнул окна, впустив свежий морозный воздух. Первые ночные заморозки прогнали вчерашнюю хмарь, расцветив погасшую было природу новым роскошным нарядом. Тонкая паутинка инея посеребрила деревья, кусты, дорожки и поля – все вокруг блестело, переливаясь радужными искрами на утреннем солнце. Траум вдохнул полной грудью по-зимнему упругий бодрящий воздух, и мощный толчок в груди погнал по жилам полнокровный поток. Принятое решение, словно распустило сжатую внутри него пружину. Свобода. Теперь необходимо действовать, решать, вершить. Траум почувствовал себя свободным даже от своей привязанности к маленькой фее. *** Все утро, не находя себе места, Шаул измерял шагами небольшую комнату на антресолях «Белого павлина». Жители Бовиля, кроме милой старушки-цветочницы, и их нравы не нашли его благоволения, и он маялся тоскливым предчувствием, что и принц Эльтюда окажется им под стать. Но во время краткой официальной церемонии характер принца не понять. А значит, он вынужден будет в слепую доверить Элизу человеку, душевные качества которого совершенно неизвестны. Не говоря уже о том, что, открыв тайну спящей принцессы, он и себя отдаст на милость принца. В Эльтюде власти духовные без сомнения обладали весьма значительным влиянием, а это делало позицию Шаула весьма уязвимой. Никто не проявляет такого нетерпения к магии, как властители духа, желающие обрести земную власть... – Что ты маешься? – недовольно спросил Бруно. – Аудиенции ты добился. И весьма умно, к слову. Я не ожидал от тебя такой способности к политической игре. Держал паузу, блефовал, шел ва-банк... – Не болтай ерунды, – отмахнулся Шаул. – Я просто не знал, что сказать. – Ну, в таком случае, надо благодарить Провидение. В который раз убеждаюсь, что молчание – золото. С твоим-то невежеством ты с легкостью мог отправиться в башню безумцев или прямиком на костер.
– А что-нибудь более существенное, нежели пустое ерничанье? – рассержено вскинул бровь Шаул.
– Упоминая твое невежество, я лишь констатирую факт, а не даю оценку. Или ты готов уверить меня, что знаком с политическими резонами властителей Эльтюда?
Нет, политические резоны Эльтюда были Шаулу незнакомы. Он не слишком-то интересовался политикой и родного Содружества, так что о внешнеполитических реалиях других земель и говорить не приходилось. Отправляясь на поиски принца, он находился в плену совсем иных переживаний и начисто упустил из виду, что пробуждение принцессы, а значит и всего королевского дома, затронет интересы граждан свободных городов. До него только сейчас стала доходить вся сложность его миссии. – Эльтюду, насколько я могу судить, – продолжал тем временем разглагольствовать Бруно, – вопреки утверждениям твоих святых отцов, что надо полагать было обычным блефом, совсем не помешало бы заручиться союзом с Содружеством – их беспокойный южный сосед усилился в последнее время и вполне способен при определенной поддержке вернуть некогда завоеванные Эльтюдом земли… Что же касается твоих сограждан, они навряд ли по достоинству оценят твое рвение по спасению принцессы. Спроси их, так они, скорее всего, рассудили бы оставить все как есть, отдав все в руки Провидения, а кое-кто не преминул бы и вовсе избавиться от ненужных претендентов на власть. В любом случае ни те, ни другие не простят тебе пробуждение правящего дома...
Выходит, не одно колдовство ополчилось на несчастную принцессу. Очнувшись, ей предстоит столкнуться со многими недружественными реалиями этого мира… – А я-то полагал, что трудность состоит в характере принца, – горько усмехнулся Шаул. – Как же мне спасти Элизу и при этом не навредить Содружеству?
– Не слишком ли для одного бакалавра свободных искусств? – язвительно скривился Бруно. – Спасать принцессу должен принц, решать проблемы Содружества – Генеральное собрание. А твое дело – лишь найти принца, готового отправиться в Заколдованный замок.
– Чудно ты все разложил по полочкам, – вспылил Шаул. – Но я не готов подставлять своих сограждан под удар.
– Тогда все просто – откажись от своей миссии. Но он не мог этого сделать. И не только из-за любви к Элизе. Как быть со всеми несчастными, что заперты вместе с ней в этом проклятом замке? Отдать их на волю злой колдуньи? А ведь они виноваты лишь в том, что оказались рядом с королевской семьей… И та девочка с кошкой, и старушка, похожая на бабушку Гретту… Он должен хотя бы попытаться спасти их от верной гибели. Не говоря уж о том, что с гибелью Элизы он вообще не мог смириться… – Игнорируя общность судьбы с другими людьми, отрицая ответственность за других, мы отказываемся от одной из основ нашего исконного сущностного начала. От того, что отличает нас от всего остального мира, и дает право называться людьми, – отчеканил Шаул. – Умно, – язвительно протянул Бруно. – Ну так найди ей подходящего принца, который обезопасит твое Содружество от претензий проснувшегося короля. К слову, этот Граллон Эльтюдский вполне может тебе подойти. И хватит философствовать – пора отправляться, если хочешь попасть на аудиенцию к принцу. – Легко тебе давать советы, – проворчал Шаул и, сунув букетик старушки за пазуху – на удачу, – вышел из комнаты. ***
Селина аккуратно тянула пряжу, туго скручивая ее в крепкую нить. Конечно, фея не определяла этим судьбу маленького Хольде, а только помогала мальчику в его мужественной борьбе с мучавшей его болезнью. Тугая нить без узелков и утолщений ровно ложилась на катушку веретена. Это означало, что мальчик не сдался и не отчаялся. Селина уже знала, что малыш победит в этой схватке, даже если его земные дни будут сочтены… Люди часто забывают, что болезнь страшна не смертью и не телесной мукой, которую причиняет, а тем, что через эту муку добирается до сердца человека. Кто не отчается от непрекращающихся страданий? Кто не озлобится от бессмысленности и несправедливости переносимых мук? Кто не перестанет любить, замкнутый в узилище скорби? Почти никто. И все же находятся те, кто побеждает и отчаяние, и зло, и саму смерть, уничтожающую этот мир, через страдания и боль. Чем сильнее претерпеваемые такими людьми страдания, тем меньше боли остается другим, а значит значительней и одержанная ими победа. Такое не всем по плечу. Страдальцы-победители, как редкие оазисы в пустыни, умиряют испепеляющий жар, дают тень и влагу, потому что сами питаются от источника Провидения…
Люди этого не видят и часто даже не догадываются, что скованные болезнью и иссохшие телом калеки охраняют их от зла гораздо надежней, чем военачальники и армии с их оружием и мощью, и облегчают их страдания сильнее, чем лекари с целебными снадобьями. Малыш Хольде был из таких победителей. Это чувствовалось в каждом тугом витке веретена. Его ждали вечные блаженство и слава. И все же мягкое сердце Селины кровоточило от боли: для родителей потеря ребенка – незаживающая рана.
Мальчик заснул, обессиленный телесными муками, а Селина продолжала крутить нить. Пряжа тянулась все труднее – болезнь малыша Хольде не ослабила хватки, как огромный паук она обхватила хрупкое тельце ребенка, и опутывала его, все сильнее стягивая паутиной. Ну хоть несколько минут, чтобы перевести дух! Хоть бы коротенькую передышку, чтобы почувствовать облегчение…
– Траум, – прошептала Селина, повинуюсь внезапному порыву, – помоги малышу Хольде. Я знаю, тебе не все равно. Прояви свою власть и волю. Этот мальчик стоит того. Ты нужен ему…
Селина вздохнула: ее слова натыкались на непреодолимую преграду. Траум был закрыт для нее. Владыке снов надоели ее бесцеремонные попытки завязать с ним личное знакомство. Селина не сердилась. Она понимала, что такое просто невозможно. И ее саму удивляла непонятно откуда взявшаяся в ней настойчивость. Мир снов иллюзий, страхов и тайных желаний, с которым теснейшим образом связан каждый живущий на земле, находится в ином, не доступном воле человека, плане бытия. Каждый может бывать там, видеть, чувствовать и переживать последствия произошедшего там. Но человеческий разум, даже умудренный магическими знаниями, способен лишь строить догадки по отрывочным и противоречивым фактам, не в силах постичь этот мир изнутри. Селина знала, что когда-то человек выпал из целого и утратил подобный способ познания, и ей, слабой взбалмошной фее, не изменить существующего порядка вещей. Но она странным образом не могла оставить идеи достучаться до самого Траума. Ей не нужна была мудрость мира снов, его сила и могущество, ей нужен был Траум. И она сама не знала зачем. Может быть, Агата права и это последствия магии странного мира… Вдруг Селина почувствовала, как пряжа стала поддаваться, она тянулась все легче, туго скручиваясь в плотную ровную нить. Это означало только одно. Мальчик получил желанную передышку – болезнь чуть ослабила хватку... – Спасибо тебе, Траум, – улыбаясь, прошептала Селина, она ощутила, что мир снов чуть поддался и для ее желания проникнуть в него. *** Возможно ли, чтобы пустота или непроглядная глухая тьма обрели форму? Ни представить, ни описать такого невозможно. И все же Элиза чувствовала, что с ее убежищем произошло именно это. Невидимое строение и порядок с некоторых пор строго определяли ее жизнь. Эти изменения, хоть и ставили иногда Элизу в тупик, но отчего-то казались ей добрым предзнаменованием. Она не могла объяснить и самой себе, почему вдруг почувствовала доверие к прежде ненавидимой темнице, но с готовностью принимала на веру нынешнюю доброжелательность странного мира, в котором пребывала не по своей воле. Возможно, она просто успокаивала себя, но ей стало чуть легче, чем прежде. Порядок, сути которого она не знала, казалось бы, должен раздражать внезапными запретами и тупиками, но Элиза была уверена, что тот был залогом безопасности для нее и, возможно, для Шаула. Прежняя аморфность, казавшаяся свободой, чуть не обернулась гибелью для них обоих. И потому спокойно сносила, когда ее выбрасывало из его воспоминаний, или она наоборот проваливалась в них без особого намерения. А когда ход в воспоминания Шаула для нее был закрыт, она могла побродить и по собственным… Туда она попадала легко в любое время. Но это было не всегда приятно. Теперь, из нынешнего убежища, она увидела прожитую жизнь совсем под иным углом. То, что раньше казалось обычным порядком, сейчас вызывало раздражение или даже стыд. А то, что в былые времена вызывало недоумение, теперь становилось очевидным… В скором времени ей предстояло проснуться. И с пробуждением прежняя, предопределенная магией жизнь закончится. Уже не мастерство крестных, а ее собственный характер выстроит ее будущее. Элиза качнула головой: нет, не только ее характер решит судьбу спящей принцессы. Проснутся королева, ее мать, и отец… Появится выбранный феями принц. Не будет только Шаула… Какая ирония! Крестные хотели для нее самого лучшего – влюбленного благородного принца, всякая на ее месте была бы счастлива, а она предпочла простого горожанина. Конечно, никаким волшебством такого разворота событий предугадать невозможно. И теперь ее спасение зависит от того, сможет ли она разлюбить Шаула и полюбить принца. Без всякого сомнения, влюбленный принц легко завоюет ее сердце, – уныло уговаривала себя Элиза. А как же иначе? Он будет благороден, отважен, великодушен, чистосердечен, галантен, умен и, возможно, даже красив. Ведь он предопределен ей магией крестных – без сомнения это будет алмаз высшей пробы. Да его просто невозможно будет не полюбить. А Шаул… С Шаулом они будут друзьями… Элиза сердито пнула упругую пустоту. Разгуливая по воспоминаниям милого юноши, она совсем оторвалась от реальности! Какие друзья?! Все эти рассуждения о дружбе с простым горожанином из маленького провинциального городка были просто блажью. Короли и королевы не имеют друзей. Свита – вот чем они должны удовольствоваться. Даже простая сердечная привязанность может стать для короля, как для ее бедного отца, причиной потери власти, а, возможно, и жизни. Конечно, Шаулу пожалуют титул и земли за заслуги перед королем. Может быть, иногда они будут видеться на приемах, но ей уже никогда не попасть в его мир – мир незатейливого быта и созерцания бытия…
Но пока она здесь… Принцесса упрямо насупилась. Пока она здесь, никто не заставляет ее отказываться от встречи с ним. Элиза прикрыла глаза и скользнула через какую-то прореху в окружающей ее пустоте. – Мы закончили, Шаул, – мужчина строго сверкнул на Элизу стеклами очков. – Отец, – воскликнул он, и по сердцу Элизы прокатилась бархатная волна низких нот его голоса. – Вы же сами говорили, что призвание невозможно отменить собственной волей.
– Что ты можешь знать о призвании? – мужчина снял очки и устало потер переносицу, без очков взгляд его стал мягок и беззащитен. – Шаул, в тебе говорит юношеское упрямство. Боюсь, здесь сыграл роль мой запрет. Ты всегда был ужасным упрямцем. Если бы я запретил тебе интересоваться медициной, ты сейчас бы с пеною у рта доказывал свое право стать лекарем.
– Никогда, – горячо возразил Шаул. – На уроке анатомии в гильдии хирургов прошлой зимой я чуть не лишился чувств...
– Очень многие известные врачи на первой в своей жизни секции падали в обморок, – махнул рукой отец.
– Меня не работа хирурга взволновала. Прелектор препарировал мозги несчастного, а я не мог оторвать взгляда от его лица. Его лицо, отец! Ведь это был человек. Когда-то мать младенцем держала его на руках и вглядывалась в его лицо, пытаясь предугадать его судьбу. Что привело того младенца к такому концу? – Оставь, Шаул, – отец снова надел на нос очки, и его взгляд стал строгим и жестким. – Ты прекрасно знаешь, этот несчастный, как ты его назвал, был вором и убийцей. Именно это его и привело к тому концу.
– Совершенно верно, – рассудительно кивнул Шаул. – Но в какой момент человек подходит к этой развилке? Почему один становится лекарем, а другой – убийцей? Ведь никого Провидение не предназначает ко второму? Как понять, почему человек выбирает не жизнь, а смерть? – Боюсь, сынок, на это у нас сейчас нет времени, – за спиной послышался женский голос.
Элиза обернулась, на пороге комнаты стояла миловидная женщина. Ее скромное темное платье оттенял белоснежный воротник и манжеты, украшенные по краю тонким кружевом. Из-под тонкого батистового чепца выглядывали каштановые волосы. Карие глаза лучились теплом, а изящные губы изогнула ласковая улыбка. «Шаул похож на мать», – заметила явное сходство Элиза. – Мама, – юноша шагнул навстречу матери, и та заботливо поправила его воротник.
«Он вырос», – подумала Элиза, глядя сверху на лицо госпожи Ворт. – Сейчас придут господин Минтье с супругой, а Себастиан Гринмайер и госпожа ван Остенрейн уже здесь. Элиза почувствовала, как бешено заколотилось сердце Шаула, и загорелись огнем уши. – Пойдем, Бартье, – повернула голову женщина к мужу. – И ты, сынок. Госпожа ван Остенрейн спрашивала о тебе. Они все трое вышли из кабинета и спустились по лестнице в небольшую гостиную. В эту же минуту служанка провела в комнату мужчину средних лет и молодую женщину. Это, надо полагать, и были те самые Себастиан Гринмайер и госпожа ван Остенрейн. Дама протянула Шаулу руку и улыбнулась. – Менеер Ворт, приятно снова видеть вас, – проговорила она, задержав ладонь в руке Шаула дольше положенного. Сердце юноши упало, а потом подскочило к горлу и затрепыхалось, во рту все пересохло, и он не смог выдавить из себя ничего, кроме ее имени. – Госпожа ван Остенрейн, – с поклоном просипел он. – Прошлый раз вы удивили меня вашим рассуждениями о моей картине, – продолжила дама. – И сегодня я жду продолжения нашей беседы. Элиза чувствовала, как тает от лести женщины сердце Шаула, а ее собственное выбивает тревожную дробь. Не слишком ли вольно ведет себя эта госпожа ван Остенрейн? Золотистые локоны, сколотые изящным гребнем, рассыпались по плечам, когда молодая женщина слегка откидывала голову, словно призывала всех любоваться ею. Большие серые глаза искрились лукавством, а в уголках крупного чувственного рта притаилась улыбка. Через широкое декольте ее платья сквозь кисею тончайшей вышитой батистовой рубашки просвечивала жемчужная кожа плеч. Пышные рукава до локтей открывали белые полные руки с тонкими запястьями и изящные кисти с длинными пальцами. Шаул сглотнул, с трудом оторвав взгляд от ее рук. – Я написала новую картину, менеер Ворт, – кокетливо подняв бровь, обратилась дама к Шаулу. – Я приглашаю вас посетить мою мастерскую и высказать свое мнение. Элиза почувствовала, как спину покрыла испарина. – Как вам угодно, госпожа ван Остенрейн. Однако, боюсь, мое мнение – лишь мнение дилетанта, – слегка поклонился Шаул и, спохватившись, добавил: – Хотя ваш талант не оставит никого равнодушным. – Менеер Ворт, – пригрозила дама пальцем. – Вы слишком молоды для лести. Я жду честного и открытого разговора. – Вы слишком красивы для этого, – проговорил пришедший с дамой немолодой господин, насмешливо поглядывая на смутившегося Шаула. – Оставьте, юношу, великолепная госпожа Аделина, а то мне придется делать ему кровопускание. – Прекратите, доктор, – нахмурилась дама. – У нас с менеером Вортом не закончен серьезный разговор об искусстве. Менеер Ворт утверждал в прошлый раз, что искусство – это форма религиозного откровения.
– О, это без меня, – доктор дурашливо поднял руки. – Если захотите узнать что-нибудь о форме черепа или количестве мышц в ваших великолепных ручках, тогда я к вашим услугам. – О, нет, на это не надейтесь. Искусство не зависит от количества мышц, – звонко засмеялась дама. – Здесь я с вами не соглашусь, госпожа художница, – возразил доктор. – Посмотрел бы я, как вы будете создавать свои шедевры, если у вас воспалится хоть одна из них, или, не дай-то бог, порвется…
– Но мастерство – это не само искусство, – севшим голосом возразил доктору Шаул. – Это лишь средство для исполнения замысла… – Но без средств, – вступил в разговор господин Ворт старший, – не будет и воплощения, а значит и самого искусства. Не правда ли, Шаул? – А вот и господа Минтье, – воскликнула госпожа Ворт, поспешив навстречу вновь пришедшим. Аделина ван Остенрейн взяла Шаула под руку, словно невзначай коснувшись его кисти тонкими пальцами, и Элиза почувствовала, как возбуждение волной прокатилась по коже и томительной спазмой скрутило живот. «О боже», – отозвалось в голове, и сердце зашлось в бешеной пляске. Элиза хотела было с возмущением отбросить руку дамы и… оказалась в своем убежище. – Да она флиртует с ним! – возмущенно воскликнула принцесса. – Какая мерзость! Возмущению ее не было конца. Элиза вновь и вновь прокручивала в голове увиденное. – Сколько ей? Двадцать? Двадцать пять? Почему ее не выдали замуж?! С таким-то поведением?! Это не так просто! Элиза была потрясена, да что уж там – взбешена. Ее застенчивый герой, словно молодой жеребец, возбуждался и вставал на дыбы при виде какой-то взбалмошной бабенки, годившейся ему в матери! Теснение в груди и спазма в горле, озноб и жар, брожение и ноющая боль в животе – она ощущала, словно все это происходило в ее собственном теле. Какое унижение! И ладно бы только это. А его мысли! Сумбурные, мечущиеся – они едва были выражены до конца. Но его желания! Их страстная мука – дотронуться до ее кожи, почувствовать ее прикосновение, ее дыхание – он бурлил ею, как кипящий котел! Все естество его горело переполнявшими его низменными животными чувствами! И она вынуждена была терпеть все это! – Какая мерзость! Какая низость! Да что и ждать от простолюдина?! Вот почему нужен благородный принц. Аристократ никогда не позволил бы себе ничего подобного! Элиза возбужденно металась по пустоте собственной темницы. – Больше никогда, ни за что не отправлюсь в его воспоминания! – поклялась она себе. – С принцем все будет иначе. Чистота и достоинство будут положены в основу нашего союза. И никаких грязных, распутных, срамных чувств и мыслей! Никакой простонародной разнузданности...
февраль, 2017 г. (июль, 2008 г.)
Copyright © 2017 Юлия Гусарова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено | 
- 
