В поисках принца
или
О спящей принцессе замолвите словоВсем неразбуженным принцессам посвящается Дремучим бором, темной чащей
Старинный замок окружен.
Там принца ждет принцесса спящая,
Погружена в покой и сон.
…Я в дальний путь решил отправиться
Затем, чтоб принца убедить,
Что должен он свою красавицу
Поцеловать и разбудить.
(Ю. Ряшенцев)
Часть I Глава 9
Тишина становилась все более плотной, тени сгущались, и наконец темнота поглотила последние призрачные всполохи света. Рассеянные болью частицы опустились на дно, слившись в тяжелый темный сгусток. Он не чувствовал телесной боли, он вовсе не чувствовал собственного тела. Тела уже и не было. Его самого уже не было. Горка праха, даже не горка, а едва заметная темная точка, нечаянное касание пера, не решившегося ничего написать… Вот и все, что осталось от него, от его жизни, от его стремлений – он так и не успел и не сумел ничего совершить… Только эхо сознания конца витало над сгустком его праха, стремительно падающего в пустоту.
И тогда появилось ее лицо. Теперь она точно смотрела на него, он видел ее глаза – они были ярко-синего цвета. Удивительно – меньше мгновения назад он был уверен, что падает в небытие. Но теперь вокруг него все пришло в движение и закружилось, а он остановился. Вернее, остановились они вдвоем – маленький пятачок покоя внутри огромного смерча. Она была с ним. Одно прикосновение – и темная точка его существа начала распускаться, словно бутон...
Какое богатство чувств, какая глубина познания! Он видел каждый изгиб ее души, понимал каждый нюанс ее мыслей, ему был открыта вся бескрайняя широта ее сердца. Откровение – восхитительное, потрясающее, ни с чем несравнимое доверие! Он знал, что не заслужил этого, но был преисполнен ликующей благодарности Провидению за то, что его путь не оказался напрасным – он получил больше, чем когда-либо мог помыслить. Видимо, долг был покрыт его смертью, он явственно ощущал ее приближение, ее холод – словно сквозняк ворвался в их крошечное убежище. Еще мгновение они были вместе, но прорвавшаяся сквозь тишину буря закружила, разорвала и растащила их...
Темнота, кровавый всполох боли, бурление воды, грохот, крики, слабый мерцающий свет и нарастающий, раздирающий сознание, звон. Шаул почувствовал сильный удар в грудь, закашлялся и выплюнул воду.
– Живой! – услышал он хриплый радостный крик.
Шаул медленно открыл глаза. В сумрачном свете едва различимо маячило лицо матроса.
– Слава небесам! Шаул! – словно из глубокого колодца прозвучал голос Тео.
– Ну, менеер, вы родились в рубашке. Это ж надо! Выкинуло из моря прямо на палубу! В жизни не видывал ничего этакого!
Шаул мало что понимал, но внутри него словно разжалась какая-то пружина, он вскочил на ноги и ринулся вперед, но удержаться на ногах оказалось гораздо труднее.
– Ты что?! – подскочил к нему Тео, подхватив его под руки. – У тебя же голова разбита! И неизвестно что еще! – Ну коль так резво вскочил, кажись, все остальное цело, – покачал головой матрос, оглядывая Шаула с ног до головы.
И тогда его словно плащом накрыла боль. Казалось, все тело было изранено и избито – все ломило, жгло, саднило. Голова кружилась, а к горлу подкатывали приступы дурноты…
– Мне надо лечь, – едва ворочая непослушным языком, пробормотал Шаул.
С помощью Тео и услужливого матроса – он никак не мог вспомнить, как того зовут – Шаул добрался до своей койки.
– Надоть сменить паруса, – деловито проговорил матрос, осторожно стягивая с него кафтан.
– Спасибо, – тихо простонал Шаул. – Чего? – крикнул матрос, не расслышав слов в шуме бури.
– Спасибо, – напрягая все силы, прохрипел он. – Спасибо говорите святому Христофору, – матрос многозначительно глянул на потолок. На Шаула навалилась беспредельная усталость и слабость, он откинулся на койку почти без чувств и, словно тряпичная кукла, принимал заботы моряка. А тот еще долго суетился вокруг него, промывая и перевязывая раны, растирая ступни. «Мандус по прозвищу Баклан», – вспомнил Шаул имя доброго матроса.
Все смешалось в воспаленном и измученном сознании: саднящая боль во всем теле, дикая качка, грохот волн, вой ветра, скрежет сражающейся с бурей «Доротеи» и острый запах можжевеловой настойки…
***
Ранние сумерки погасили холодный свет короткого дня. В комнате стало совсем темно, и теплый отсвет горящего в камине огня чуть преобразил бледное измученное лицо Селины. Агата поправила одеяло, которым была укрыта сестра. Их спасение было чудесным, но возвращение домой оказалось слишком быстрым. Такое стремительное перемещение между мирами требует слишком много сил. Даже крепкая Агата едва держалась на ногах. А хрупкая Селина никак не могла прийти в себя. Сейчас она спала. Но спала так тихо, что Агата опасливо прислушивалась к едва уловимому дыханию сестры, с болью всматриваясь в ее посеревшее лицо. Она корила себя за то, что подвергла Селину такой опасности. Та слишком слаба, и Агата должна была позаботиться о сестре. Но что она могла сделать в царстве Траума?.. Агата поднялась и тихонько вышла, прикрыв за собой дверь. Сжав ладонями виски – голова раскалывалась, – она прошла мимо двери в свою комнату и спустилась в гостиную. Отдохнет позже. Надо узнать, что случилось с Элизой и Шаулом. Конечно, Агата надеялась, что те спаслись так же внезапно, как и они с Селиной. Но доказательств тому не было. Отправляться в царство снов сейчас было слишком рискованно, да и не под силу. Оставалось одно – посмотреть в зеркало. Упрямому стеклу, злокозненно скрывающему Шаула, царство снов было недоступно, но замок оно покажет – никуда не денется. Агата опустилась в кресло напротив зеркала и, сделав круговое движение кистью, приказала ему показать замок.
Она прошлась по улицам, заглянула на конюшню и направилась во дворец. Ничего не изменилось – люди и животные, вздыхая и похрапывая, спокойно спали. Башни замка, королевский дворец, неказистые домики у крепостной стены стояли, как и сотню лет назад. Агата успокоено вздохнула: Элиза жива. А значит, жив и Шаул. Они были вместе, когда Агата последний раз видела их. Она не верила и не хотела верить, что тот пал жертвой их ошибок. Не стоило Провидению и начинать, если при первом же серьезном испытании Его избранник пошел на дно…
– Нас спас Траум, – услышала она тихий голос сестры за спиной.
– С чего ты взяла? – запальчиво возразила Агата, резко развернувшись к Селине.
Она и сама понимала, что это произошло не без участия владыки снов, но твердые нотки в голосе сестры, которые не смягчила даже его слабость, зацепили ее. Она готова была ринуться в спор, и только болезненный вид сестры остановил ее решимость.
– Я его видела, – проговорила Селина так, словно это доказывало ее правоту, и качнулась, схватившись за спинку кресла. – Вот он, наверное, посмеялся, видя нашу беспомощность, – невесело усмехнулась Агата, решив отложить возражения. – Нет, – серьезно ответила Селина. – Я позвала его, и он откликнулся.
Она помолчала, переведя дух – даже короткая фраза далась ей нелегко, – и продолжила:
– Я попросила спасти их, и он исполнил мою просьбу. – Я, я, я, – передразнила сестру Агата. – Ты действительно полагаешь, что великий Траум пляшет под твою дудку?
Селина скривилась и бессильно опустилась в кресло.
– Не передергивай, – сердито попросила она. – Я просто пересказала, как все произошло. Он на самом деле отозвался и спас всех нас… – Я не знаю, что тебе сказать, Селина, – проговорила Агата после небольшой паузы, она по-прежнему была уверена в угрозе, исходящей от владыки снов. – Конечно, я благодарна тому, кто нас спас, кто бы он ни был. Но это не значит, что мы можем доверять Трауму.
– Нам ничего больше не остается! – убежденно возразила сестра. – У него Элиза, да и все мы, хотим того или нет, каждую ночь оказываемся в его царстве. – Если Шаул найдет принца, Элиза благополучно выберется оттуда, – неохотно проговорила Агата, понимая слабость своего аргумента.
– Мы обе прекрасно знаем, что нет никаких гарантий. Нам нужна помощь Траума…
Селина была права: все их предприятие по спасению Элизы висело на волоске, и когда он оборвется – лишь вопрос времени.
– И что же ты предлагаешь? – настороженно поинтересовалась Агата.
– Встретиться с Траумом, – просто ответила сестра.
– Ты с ума сошла!
Этого она и боялась. Она была уверена, что одержимость Селины идеей сотрудничества с Траумом – плод его влияния на нее. И ее раздражала наивность сестры, с которой та, словно мотылек на свечу, летела в объятия могущественного и неведомого духа.
– Да ты хоть понимаешь, что это значит, встретиться с Траумом?! – налетела она на сестру. – Это означает отдать себя в полную его власть!
– Ох, Агата, не кричи так, – болезненно поморщилась Селина. – Ты напрасно силишься представить его нашим врагом, не имея ни единого тому доказательства.
– А ты вбила себе в голову, что он наш лучший друг. И где же доказательства его душевной дружбы? – гремела Агата, не в силах осадить раздражение.
– Он спас нас, – упрямо возразила сестра.
– А зачем он это сделал, ты знаешь? – не сдавалась Агата.
– Действительно, Агата, зачем? – Селина подалась вперед. – Мы были в его полной власти, и он мог распорядиться нашими жизнями, как угодно. Чтобы покончить с нами, ему и делать-то ничего не надо было. Но вместо этого он зачем-то спасает нас. И спасает не только от власти Тодда, но и от собственной... – Не знаю, Селина, – как-то разом сникнув, устало проговорила Агата. – Он мог просто выполнять волю Провидения… – У меня на посылках Траум, а у тебя – само Провидение, – усмехнулась Селина.
Ее бледное встревоженное лицо озарилось мягкой улыбкой, и Агата невольно улыбнулась в ответ.
– Почему ты не хочешь поверить в его добрые намерения? – ласково проворковала сестра.
– Потому что ты слишком легко в них поверила, – проворчала Агата, поднимаясь с кресла.
*** В ушах еще слышался шум моря, на губах чувствовался горьковатый привкус морской соли, а грудь разрывалась от переполнявших ее чувств. Элиза снова была в своем убежище. Но сейчас и здесь все было иначе. В какие-то несколько секунд ее жизнь обрела иное измерение. Ее сердце переполняла радость – словно блистание феерического огня, – и упоительное чувство свободы. Да, да! Ее освобождение – лишь вопрос времени. Она уже стоит на пороге, и свет, яркий солнечный свет заливает ослепительным сиянием все вокруг.
Подумать только: Селина чуть не помешала ей! Конечно, крестная хотела защитить ее. Но от чего?! Что ей было терять?! Любой бы на ее месте предпочел риск бесконечному пребыванию во тьме... Агате не пришлось уговаривать Элизу. Исправить собственную ошибку, или погибнуть – но не оставаться навеки в пустоте...
Она увидела его – ярким сапфировым светом переливался его образ в мрачном сумраке задворок сонного царства – и задохнулась от необычайной красоты явившегося ей человека. Значительного, благородного, мощный дух которого был призван преображать и творить – весь мир был подвластен ему. Она смотрела в его глаза и погружалась в удивительный богатый мир его сердца. Она держала его за руку – и, словно по желобу вода, их мысли и чувства, их существа перетекали от одного к другому. Ничего не стояло в тот момент между ними, даже их собственные тела. Они были едины – все друг в друге было открыто им. Всё ее прежние сомнения и брезгливые страхи – все слетело пустой шелухой. Как удивительно и восхитительно войти – вот так открыто, с полным правом – в распахнутый ей навстречу чертог его сердца и так же безоговорочно довериться ему, без всяких оговорок, без ложного стыда и страха. Божественно… – Шаул, – улыбаясь, произнесла его имя принцесса.
***
Траум наблюдал за благостными рассуждениями подопечной фей, от которых та расплывалась и таяла, медленно дрейфуя в долину иллюзий. «Люди всегда бросаются из одной крайности в другую», – ворчливо подумал он. Надо возвращаться во дворец. Прогулок на сегодня достаточно.
– Вы спасли их! – выбежал ему на встречу Рев, стоило Трауму появился на пороге дворца. – Это было прекрасно! Само Провидение вдохновило вас! А как грациозно! Ни одного лишнего движения! Невероятно! Изумительно! – вытаращив глаза, восторженно тараторил помощник.
После нескольких дней обиженного молчания он вдруг разразился многословной тирадой.
– Рев, уйми свой пыл, – резко остановил его Траум, он вдруг снова почувствовал апатию и усталость. – Оставь меня.
– Ваше сердце, владыка! Ваше сердце живое и милующее! – не унимался проклятый кликуша.
Траум захлопнул перед его носом пространство. Он отгородился от всего. Теперь никто не потревожит его, какие бы ни были у них на то причины.
Владыка опустился в кресло и прикрыл глаза. Ему надо побыть одному. То, что произошло сегодня, не должно было произойти вовсе. Он поддался чувствам. Рев не заметил его промаха, но сам-то он прекрасно знал, что не только вмешался вопреки своим собственным намерениям, но и переборщил с силой.
Почему чувство к маленькой фее возымело такую власть над ним? И когда это произошло? Удивление, интерес, даже желание – он не мог не догадываться о них. Но страх?! Был в его молодости период, когда, путешествуя, он позволял себе с человеческой страстью увлекаться женщинами, феями, эльфийскими девами, музами. Он испытал богатую палитру чувств: от лазоревого перламутра нежности до пурпура ненависти… Страха он не испытывал никогда. Он – его повелитель. И ничего иного быть не должно.
В противном случае страх, усиленный мощью властителя снов, в мгновение ока превратится во всесильное чудовище. И тогда неуправляемый, всепоглощающий дикий ужас ворвется в мир и, овладев, в одночасье уничтожит его. Задачей властителя царства снов и иллюзий было не допустить этого. Но он отринул волю Провидения, и в тот же миг его пронзил страх. А за ним посыпались ошибки, которые дорого обойдутся...
Спасая развеселый квартет, он задел тонкую ткань границ. Ему хватит сил исправить ошибку, грозящую смертью его собственному миру. Но это ослабит его, а значит, возложит на подданных тяжкое бремя. Из-за души посланника фей – его уже коснулась смерть – он стал должником братца Тодда. Невеселая перспектива – тот не преминет воспользоваться этим, доказывая свое превосходство. Чем это аукнется, он уже догадывался. Но ему было еще неведомо, как отзовется Провидение на преступное своеволие служебного духа? Какую цену заплатят обитатели мир снов за прихоть владыки? Ошибки властителя слишком дорого обходятся. Достаточно сдвинуть камень на вершине, чтобы подножье оглохло от обвала…
Он вызвал в памяти слабый абрис тонкого профиля маленькой феи. Что в ней было особенного, чем она смогла заставить его изменить собственной воле? Он внимательнее всматривался в черты феи, все более выпукло проступающие в его памяти.
Что ж в этой фее? Мягкие губы, аккуратный чуть вздернутый носик, нежный овал лица – черты мелковаты. Мила, но не красавица. Фигурка слишком хрупка. Одно слово – «маленькая фея». А то, что внутри, ему было давно известно: чувствительная, увлекающаяся, капризная, необязательная... – Меня зовут Селина, – маленькая фея из своего мира смотрела на него, в уголках губ притаилась улыбка, а глаза были полны сочувствия и нежности...
Второй раз за день он дал маху. Он даже не заметил, как сам впустил ее в свое убежище.
– Тебе не место здесь! – грубо отрезал он и захлопнул пространство.
Дело не в ней. Он сам – причина всего происшедшего. Теперь он знал, что за зверь вцепился в него. Одиночество. Но он уже одолевал его. Одолеет и на этот раз. Глава 10 Громовые раскаты сливались с грохотом обрушивающихся волн. Корабль скрипел и трещал, словно грецкий орех в тисках щипцов. Но Шаул не испытывал прежнего страха. То ли из-за рваной раны на затылке, то ли из-за путешествий по границам загробного царства, чувство страха у него притупилось. Словно сама возможность гибели отодвинулась на второй план. Конечно, он понимал, что опасность существует, рев бури и отчаянный скрип и треск «Доротеи» не давали забыть об этом, но мысли его были заняты другим.
Как получилось, что в свой предсмертный час он встретился с принцессой? Это был непостижимый мистический момент – он видел ее душу. Душа в точности соответствовала телесной оболочке, и все же она была совсем иной. В отсутствии всех покровов она являла не столько внешние черты, и даже не чувства и мысли, сколько их внутреннюю суть, изначальные формы и побуждения к движению... И в прошлом, и в настоящем, и даже отчасти в будущем – все открыто и все постигаемо. Ничего подобного он никогда не переживал. Он был распахнут, так же как и она. Он знал это сердцем еще там. Но сейчас и умом понимал, что произошедшее с ними, чему и названия невозможно было придумать, по природе своей может быть только взаимным. Он до сих пор испытывал вдохновенное, волнующее чувство беспредельного познания – узнавания открывшейся перед ним души и всего мироздания. Все, что им открылось в несколько мгновений, превышало все знания мира – казалось, всей жизни не хватит осмыслить и облечь это в слова. Но слова уже зрели в нем, он чувствовал их пульсацию и мощь рождающихся емких фраз, еще немного и они сольются в единый образ, в единую систему. Этот огонь ярко горел в его сердце и согревал его изнутри. И все это было связано с ней, с Элизой, раскрывшей свою душу щедро и бесстрашно. Доверившись сама, она приняла и его без всяких оговорок и условий. И только так, в их обоюдном доверии, в их единстве, открылась беспредельная глубина познания бытия...
Теперь он не боялся и не стыдился своих внезапных провалов в ее воспоминания. С удовольствием перебирая в памяти все, что «увидел» о ней, Шаул испытывал радостное чувство единения. Воспоминания стали их общими, точно они вместе пережили все это. Будто сызмальства их связывали самые нежные и неразрывные узы. Словно всегда были неразлучны и беззаветно доверяли друг другу свою жизнь – всю без остатка. Это было так прекрасно и радостно, что Шаул заулыбался. Ничто не могло сравниться с этим беспредельным взаимным проникновением. Ни счастливая глубокая привязанность к матери – с годами, повзрослев, начинаешь щадить родительские чувства и понимаешь, что далеко не всегда имеешь право на беспредельную откровенность. Ни давнишняя, проверенная годами дружба с малышом Абе, братьями Клас и толстяком Хидде. Хидде за время их дружбы лишился детской пухлости, а Абе превратился в каланчу. Пережитое вместе – и беды, что натерпелись они от банды Лудо, и общие мечты о рыцарской славе, сражения и турниры, что устраивали они у старой мельницы, и жаркие споры о призвании, практической выгоде, чести и бессмертии – навсегда связали их. Но с Элизой все было совсем иначе – они, словно растворились, наполнившись, как губки, друг другом. Счастье переполняло его, растягивая губы в блаженной улыбке… – Ты похож на фарфорового болвана с бессмысленной улыбкой на устах. Язвительное замечание кота пробудило Шаула от счастливого забвения – тут же вернулись тяжесть в голове и боль в предплечье и бедре, засаднили синяки и ссадины по всему телу.
– А я и забыл о тебе, – уныло ответил он, скривившись. – Так-то лучше, – безжалостно резюмировал Бруно, – а то я уж решил, что ты совсем лишился разума. Так с чего это ты решил сигануть в пучину морскую, благородный спаситель принцесс?
– Не до того, Бруно, – попытался отделаться Шаул. – У меня голова раскалывается...
– Оставь, Шаул, не кисейная барышня, потерпишь, – строго без ехидства отчитал его кот. – Нам надо безотлагательно разобраться с тем, что с тобой приключилось. – Не все ли тебе равно? – недовольно пробубнил Шаул и отвернулся.
Грубая напористость кота вызвала у него лишь раздражение. В любом случае, он не собирался откровенничать со злобным зазнайкой... – Шаул, – тон Бруно смягчился. – Давай начистоту. Ни ты, ни я не испытываем восторга от вынужденного пребывания вместе. Но и у тебя и у меня есть задачи, которые мы обязались выполнить. Ты должен найти принца, а я помочь тебе в этом. Но если ты не будешь со мной откровенен, я ничем не смогу тебе помочь.
– Я непременно сообщу тебе, если мне понадобиться твоя помощь.
– Не будь идиотом! – взвился Бруно. – Ты прекрасно понимаешь, то, что с тобой происходит опасно, и ты ничего в этом не смыслишь. И когда, действуя наугад, ты совершишь, поддавшись ложным чувствам, непоправимую ошибку, это будет стоить тебе жизни. Ты погибнешь за понюшку табака! Без всякого смысла, не совершив и малой толики того, к чему обязывает долг и предназначение. Ты сам-то понимаешь, что оказался в воде неслучайно? Кто или что толкнуло тебя? – Никто меня не толкал, – без прежнего запала ответил Шаул. Он не помнил, как оказался в воде, а все из-за того, что попал в воспоминания Элизы... – Значит, ты опять заснул, – озабоченно мявкнул Бруно. – Где ты оказываешься в этих снах? Что происходит с тобой? Это связано с заколдованным замком или принцессой? Отвечай, Шаул. Ты уже едва не погиб. В следующий раз ты так просто не отделаешься, уж поверь мне.
«Доротея», подпрыгнув на очередной волне, бухнулась носом вниз. Раздавшийся дикий скрежет перекрыл шум шторма. Шаул был уверен, что корабль наткнулся носом на скалы, и сейчас в каюту хлынет ледяная вода. Но «Доротея» снова взмыла вверх, и Шаула отбросило к стенке.
– Может быть, тебя морочит колдовство, заманивает в ловушку. Поддашься – и погиб... – услышал он в ослабевшем грохоте Бруно. – Я был на самой границе. Может быть уже погиб. Но она спасла меня. Одно ее прикосновение изменило все. Это не колдовство, – уверено заявил Шаул, развернувшись к коту. Все что угодно, но злым лживым колдовством не может быть то беспредельное счастье, что они испытали на границе бытия...
– Она?! – возопил Бруно. Скакнув ему на грудь, кот вперил в Шаула дикий взгляд.
– Элиза, – признался он.
Он все-таки рассказал Бруно о чудесной встрече. Облекая ее в слова – оказавшимися на сей раз слишком плоскими, малозначными, не умеющими выразить и малой толики того, что он пережил, – он не мог сдержать волнения, воодушевляясь блаженными воспоминаниями. Он вновь испытывал небывалый восторг. Любовный восторг. Это была любовь. Беспредельная, могучая, вечная, побеждающая смерть. Ее не ограничивали никакие условности и узкие рамки сиюминутных измышлений обреченного на смерть земного бытия. Ничто не победит эту любовь, ничему и никому не разлучить их – соединившихся в вечности, сплетенных, сросшихся душами...
– Уверен, это вскоре пройдет, – холодно резюмировал Бруно.
– Что пройдет? – не понял Шаул.
– Эйфория возвращения к жизни. Известный медицинский факт. Не стоит спешить с выводами и тешить себя иллюзиями. Ты едва знаком с ее высочеством. Не забывай, ты видел ее спящей в замке всего несколько минут. И все! – прорычал Бруно.
– Отнюдь! – запальчиво воскликнул Шаул. – Ты ничего не понял! Я знаю ее – каждую самую тонкую черту! Каждый самый глубокий уголок сердца – все открыто мне!
– Дорогой мой Шаул, – медленно, с нажимом проговорил Бруно, для убедительности снова встав лапами на его грудь. – Случилось то, что случилось. Почему это произошло, мы не знаем. Слишком сложны материи снов и воспоминаний. Феи очень рисковали, пытаясь спасти свою крестницу от гибели. Я говорил это тогда и уверен в этом сейчас – такой риск неоправдан. Но что сделано, то сделано. Заведенный механизм не остановить. Ты имел глупость ввязаться в эту историю, и потому не мог остаться непричастным к метаморфозам сознания. Но, несмотря на это, план фей не изменился, как не изменилась и твоя миссия – принцессу должен разбудить принц. А ты только посланник.
Шаул молчал. Слова кота оглушили... Сквозь онемение оторопи полученного удара постепенно стала проступать дикая боль, а за ней – горечь…
– Слезь с меня! – грубо отпихнул он кота. – Это ничего не меняет! Ни с кем! Ни с одним принцем мира она не будет так близка, как со мной! Слова сами срывались с губ. Еще минуту назад он едва ли посмел думать об этом. Но сейчас, когда его жестоко свергли с райских высот, он со злостью выкрикивал слова, словно мог наказать этим кого-то, кроме самого себя.
После гневной вспышки свинцовой тяжестью навалились апатия и одуряющая слабость – физическая боль, усиленная душевной мукой, терзала и раздирала тело.
– Посмотри на это с другой стороны, – сквозь муторную дрему услышал он Бруно. – Ты остался жив, значит, Провидение на твоей стороне. Это, поверь, немаловажно. А полученный опыт поможет тебе с честью исполнить свой долг. ***
– Что происходит?! – испуганно воскликнула Селина.
Предчувствие беды стиснуло сердце. Сегодня Агата одна отправилась проведать крестницу. Селина, все еще чувствуя недомогание, боялась стать помехой в царстве снов. И надо же было такому случиться именно в этот раз!
Агата лежала неподвижно, но под закрытыми веками было заметно быстрое движение глаз, губы плотно сжимались, а ноздри, напротив, нервно раздувались, словно сестра была в гневе или ужасе. Должно было произойти что-то очень опасное, если эмоции так ясно выразились на лице глубоко спящей феи.
– Возвращайся, Агата, – прошептала Селина и, взяв сестру за руку, почувствовала, что теряет самообладание.
Мучительные минуты тянулись долго, а Агата все не возвращалась. Наконец она открыла глаза и невидящим взглядом уставилась перед собой. – Агата, – позвала ее Селина, но та не откликнулась.
Селина в ужасе склонилась к сестре: лицо той было уже абсолютно спокойно. Но это спокойствие было еще хуже прежних переживаний. Значит, Агата покинула царство снов, но не вернулась домой. Сознание Агаты застряло где-то на середине пути, между мирами. Трудно придумать более страшную кончину. Надо было немедленно вытягивать ее оттуда. Но освобождающее заклинание требует большого мастерства. Хватит ли его у легкомысленной феи?!
Холодеющими от ужаса ладонями Селина обхватила лицо сестры и, напряженно вглядываясь в невидящие глаза, зашептала слова заклинания. Это заклинание – только крюк, которым можно зацепить и вытянуть заплутавшее между мирами сознание. Но действовать невидимым крюком, пытаясь поймать невидимое сознание – задача для настоящих мастеров. Селина прошептала заклинание один раз, второй, третий. Сознание сестры не возвращалось: она была слишком слабой феей. Но Селина не отступала, пытаясь еще и еще раз. Наконец почувствовав, что зацепила, она потянула, не спеша – только б ни сорвалось! – но и медлить нельзя… – Вернись! Агата, вернись! – приказала Селина, стараясь совладать с голосом. Неужели не получилось?! А у нее совсем не осталось сил на еще одну попытку! Пот и слезы затуманили взгляд и, упав на щеки сестры, медленно покатились к ее вискам, теряясь в темных густых волосах Агаты.
– Все в порядке, Селина, – услышала она тихий голос. – Я здесь.
Агата смотрела на нее ясным, но бесконечно печальным взглядом.
– Что случилось? – Селина отняла руки от лица сестры и устало присела на край кровати.
– Я все испортила, – голос Агаты прозвучал бесстрастно и из-за того еще более безнадежно.
– Расскажи все по порядку, – судорожно вздохнув, попросила Селина. Она участливо дотронулась до руки сестры и ощутила бесконечное отчаяние. Это отчаяние буквально переполняло Агату, переливаясь через край...
– Она влюбилась в горожанина, и теперь никакой принц не сможет освободить ее, – глухо ответила Агата.
– Элиза влюбилась в Шаула Ворта? – удивилась Селина.
– Я должна была это предвидеть, отправляя Элизу спасать его! – отчаянно воскликнула Агата. – Это я виновата. Дура! Последняя дура! Она замолчала, но Селина чувствовала, какая боль разрывает ее душу, как самобичевания, словно соль, разъедают сердечную рану... – Она наказана за мою гордыню, – безжалостно проговорила после долгой паузы Агата. – Все погибнут из-за меня! – Мы допустили ошибку, Агата, но пока никто не погиб, – мягко возразила сестре Селина. – И ты лучше меня знаешь, что отчаиваться нельзя. В конце концов, несмотря на все наши знания и магические способности, мы лишь участвуем в едином плане Провидения. Участвуем по своим силам... – Нет! – Агата рывком поднялась с кровати. – Мы противимся и восстаем против его воли! И когда в своей гордыне мы, пренебрегая планом Провидение, устраиваем свой план спасения, мы расплачиваемся за это чужими душами. А в конечном счете и своими собственными. Замолчав, Агата остановилась посреди комнаты, руки бессильно упали вдоль тела. – Но мы не противились Провидению, – возразила Селина. – Мы должны бороться со злом. Мы это и делали, справляясь по своему разумению с колдовством Кольфинны. Может быть, у нас вышло не лучшим образом, возможно, мы в чем-то ошиблись, но мы не противились Провидению. – Мы не признали своего поражения! Кольфинна оказалась сильнее нас. Элиза бы погибла и уже сотню лет покоилась в блаженных обителях… – Но мы не имеем права отступать перед злом... – покачала головой Селина. – Смириться! – прогремела Агата. – Нет, Агата. Смириться можно перед Провидением, но не перед злом... – А кто решает: перед чем мы смирились?! Как ты узнаешь, кому ты противостоишь – злу или Провидению?! – наступала на нее Агата. – По плодам… Мы узнаем о дереве по плодам...
– А ты знаешь, каковы плоды нашего с тобой дерева?! Плоды его горче и ядовитее плодов Кольфинны. Ни Элиза, ни ее родители, ни те, кто были с ними, – никто не сможет обрести блаженство спасения. Тела их будут погребены, а души навсегда канут в междумирье!
– Я не верю, – тихо произнесла Селина. – Это еще не конец… ***
Шторм стих, но волнение усилило боковую качку, и «Доротея», как подвыпившая баба на ярмарке, неуклюже заваливалась с одного бока на другой, рискуя растерять часть рангоута. Под пьяный танец «Доротеи» Шаул скользил по койке, упираясь то ногами в изножье, то головой в стенку узенькой каюты. Тео появился лишь на минуту – рассказал, что под утро сильный ветер разорвал нижние шкаторины двух марселей и грота, и снова исчез.
Буря серьезно потрепала «Доротею» – переломала блинд-стеньгу бушприта, марс и реи грот-мачты, ее гафели и гики. Команда сбилась с ног, латая судно и откачивая из трюма воду. Шаулу казалось, что он слышит натужный скрип шпиля, ось которого, напрягая все силы, вращали матросы, налегая грудью на вымбовки...
– Как только Тео может желать себе подобной жизни? – проворчал Шаул, в очередной раз ткнувшись в стену.
Тяжелая, муторная работа, скверная пища, вечная сырость, холод, вонь, да к этому еще риск уйти на дно вместе с кораблем, или самому по себе... Шаул помнил, как в шторм вспышки молний освещали марсовых матросов, которые, словно бестелесные духи, носились в высоте под крики капитана, тонущие в раскатах грома. Не сорваться вниз, бегая по мокрым выбленкам, когда бешеный ветер рвет паруса и ломает реи – представлялась Шаулу невозможным. В другое время он бы восхитился мастерством и смелостью моряков, но сейчас он был не в духе, и все ему виделось в мрачном безнадежном свете.
После разговора с Бруно Шаул замкнулся. Никакие разглагольствования кота о том, что у каждого есть свое призвание и соответствующее ему место в истории, и места эти у них с принцессой разные, не поколебали уверенности Шаула в своей правоте. И всё же все его мечты и притязания начисто разбивались одним непреложным фактом: его поцелуй не может спасти принцессу. А значит, он должен искать для нее принца.
У него хватило благоразумия не настаивать на своем, признав очевидность доводов Бруно: случайность произошедшей встречи не давала Шаулу никаких прав на принцессу, а была лишь одним из последствий его собственных поступков.
Шаул проводил дни в каюте, лежа на койке. Он еще не оправился, но раны затянулись, не осложнившись сильной инфламацией, а переломов ему удалось избежать. Телесная боль постепенно отступала, а ее место занимала боль душевная. Теперь благородная миссия уже не вдохновляла его.
– Шаул, прекрати киснуть, – мягче прежнего рассуждал Бруно. – Справедливости ради стоит заметить, что оказался в этой двусмысленной ситуации ты не только по своей вине. А оказавшись, уже не мог ничего поделать. Человек не в силах управлять эмоциями во сне. Даже мудрец и воин, умеющие противостоять самым сильным чувствам наяву, во сне оказываются в их власти. Нам не дано знать, отчего и для чего ты пережил это. Но само твое чудесное спасение, – а судя по всем признакам, оно не является следствием естественного порядка вещей, – свидетельствует о том, что испытание ты прошел, хоть, полагаю, и не с высшим баллом. Выпавшее на твою долю разочарование тяжело, не буду спорить. Но уж если ты оказался на этом пути, тебе ничего не остается, как пройти его до конца. Путь тернист, но ты сам выбрал его. В утешение могу сказать: раны рубцуются, а чувства переживаются. И ты переживешь свое со временем. А если обретешь достаточно мудрости, будешь еще благодарить за него.
– Что и говорить, все просто, словно ссадина на коленке – жил, помер, ожил, – зло скривился Шаул и, не удержавшись, выпалил: – Я видел Элизу, я держал ее за руку, ее душа была распахнута мне навстречу, как и моя ей! Скажешь, это – пустяки? Ничего не значащая мелочь?
– Не скажу, – тихо ответил Бруно. – Но это ничего не меняет. – Ненавижу всю эту твою премудрость, – свирепо проворчал Шаул и поднялся с койки.
Тяжеловесная правота Бруно душила его. Ему необходим был свежий воздух. Он покинул каюту и, преодолевая боль в бедре, поднялся на бак, оказавшись в густом тумане. Корабль был словно закутан в вату. Сквозь молочную пелену едва виднелся бушприт, а салинги и марсы мачт так и вовсе запутались в белесых космах. Движения судна не было заметно. Колокольный звон, предупреждающий другие корабли, тут же глох в тумане…
В клочковатой белизне деловито сновали матросы, подгоняемые криками команд и свистом боцманской трубки. Стук молотков, скрип нового рангоута, гул натягиваемого такелажа, плеск волн и колокольный звон – все звуки в тумане смешивались и искажались, наполняя пространство глухим таинственным стоном. Туман все плотнее окутывал корабль. Убрав руку с фальшборта, Шаул тут же очутился в белом ватном коконе. Он уже не видел ни матросов, ни корабельной оснастки. Звуки гасли, словно впитывались белесой ватой тумана. Шаулом овладело странное беспокойство. Он протянул руку, и кисть исчезла в туманном сумраке. Он повернулся, но там, где только что был планширь фальшборта, сквозь голубоватую дымку зияла мрачная пустота.
Он сделал шаг, другой, но перед ним ничего не было. Такого просто не могло быть: на корабле невозможно шагу ступить, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Как бы не заморочил его туман, он должен был или упереться в брашпиль или наткнуться на стаксель-шкот, да в конце концов – споткнуться об утку! Но ничего ни под ногами, ни впереди не было... Шаул ускорил шаг, пошел быстрее, еще быстрее, затем перешел на бег, но ничего вокруг не менялось. Он попробовал сменить направление, но лишь выбился из сил. Шаул остановился, переводя дыхание. Все тот же синеватый свет вокруг и непроглядная тьма за светлым кругом.
– Быть того не может! – воскликнул Шаул, но не услышал звука собственного голоса.
Он только сейчас заметил, что вокруг него стоит мертвая тишина. Ни одного звука не доносилось до него – ни голосов, ни скрипа такелажа, ни плеска воды, ни звона обязательного в тумане колокола – ничего... – Но это невозможно… И снова тишина. Шаул топнул ногой, но звука не было. Не было даже ощущения, что ступня наткнулась на что-то твердое. Он пустился на корточки, чтобы дотронуться до пола. Но и пола не было: рука свободно прошла рядом с ногами...
– Если я не на корабле, – проговорил Шаул, цепляясь за логику, – значит, я снова провалился в очередной сон наяву... Но что это? Кому могло привидеться такое? Неужели это и есть убежище Элизы где-то на задворках царства снов? – Как можно было отправить ее сюда?! – ужаснулся Шаул, представив граничащее с безумием отчаяние запертого в пустоте человека.
Где же она? Шаул до рези в глазах, всматривался в окружающую его тьму, но напрасно. Пустота действовала ему на нервы. Здесь не было ничего: ни тепла, ни холода, ни сырости, ни суши, ни высоты, ни ширины – только пустая ватная тишина и душный сумрак. Самая ужасная темница, промозглый каменный мешок в подвале древнего замка давал своему пленнику хоть что-то. Пусть это холод каменных стен, или сырость прогнившего воздуха, или изводящий звук капающей воды – ну хоть что-нибудь, что бы почувствовать, что ты еще жив! Здесь не было ничего…
– Элиза! – в отчаянии воскликнул Шаул. – Элиза, – прошептал он, и ему вдруг почудилось легкое движение впереди. – Элиза! – он сделал шаг, споткнулся и упал.
Бом! – разнеслось над морем гудение корабельного колокола. Он снова был на «Доротее». Промозглый туман, острый запах сырого дерева, плеск воды и громкий скрежет такелажа… ***
Он только что шел ей навстречу – туманная пелена убежища размывала четкие линии, но она не обозналась.
– Элиза… – еще качалась синева, разбуженная зовом Шаула – она узнала бы его среди тысячи голосов, – но прилетевший издалека колокольный звон поглотил звук его голоса, и голубоватый туман скрыл силуэт спешащего к ней возлюбленного.
– Шаул, – прошептала Элиза, рванувшись к нему, но слишком поздно – она снова была одна в своей темнице.
Принцесса вздохнула – что толку плакать? Она и так уже выплакала все слезы – за всю свою жизнь она не рыдала столько, как после визита Агаты. Та появилась у нее одна, без Селины, в тот момент, когда Элизу кружил волшебный водоворот, и она захлебывалась восторгом пережитой небесной встречи... – Ты влюбилась в мальчишку и даже не отдаешь себе в этом отчета?! – прогремела грозная фея, разбивая в дребезги хрустальные крылья Элизы. – Отчего же?! – гордо вскинулась она, отстаивая свою любовь. – Я прекрасно все понимаю. Я влюблена и счастлива этим. Ничего подобного я прежде не знала. Я безмерно благодарна Провидению за неземной восторг, которым оно одарило нас с Шаулом… – Вот как?! – вскипела Агата. – Напомнить тебе, как чуть раньше, переживая очередной восторг, ты едва не отправила этого так называемого возлюбленного к праотцам?! А теперь твой восторг погубит тебя саму! Если не перестанешь забивать сердце всякой ерундой, принц не сможет разбудить тебя! – Мне не нужен принц! – в сердцах выкрикнула Элиза.
– А кто же тебя разбудит? Элиза в отчаянии уставилась на Агату, не находя ответа.
– Не обольщайся, дорогая, – спокойней возразила фея. – Шаул Ворт простой горожанин – не очень ловкий, не слишком храбрый, не такой уж решительный – без манер и светского лоска… А тот прекрасный образ, что ты увидела на краю света, – лишь фантом, светлый идеал, общая идея творения – красивая, безгрешная, полная творческой энергии. Но в жизни он обыкновенный человек, со своими недостатками и слабостями, проступками и неблаговидными мыслями – и чем их больше, тем тусклее просвечивает его первообраз через телесную оболочку. При встрече ты можешь его и вовсе не узнать, так мало порой человек походит на себя самого. Ты полюбила не Шаула Ворта из Бонка, Элиза, а прекрасный идеал, который ты найдешь – обещаю тебе – в своем принце. – Я не хочу искать, я уже нашла, – упрямо ответила Элиза, беспомощно скатываясь в бездну отчаяния. Она не желал верить тому, что наговорила Агата, но как противостать проклятому сомнению?!
– Хотя бы голос, – умоляюще всхлипнула Элиза и услышала зов Шаула. Но темница захлопнулась, так и не позволив ей встретиться с ним вновь… Глава 10в
Дом фей умолк. Стук часов, поскрипывание половиц, шаги Селины – обычно неслышные звуки теперь гулко разносились по опустевшему затихшему дому. Агата почти не выходила из своей комнаты. Яркая, деятельная фея потухла. Она теряла силы: все меньше хлопотала и больше, задумавшись, сидела в кресле, или лежала в кровати без сна, и почти не говорила с сестрой.
Агата была не просто удручена или подавлена неудачей. Фея потеряла веру в себя. А это – приговор. Волшебство не может существовать без веры. Если Агата не поверит снова, она умрет. Сойдет с лица земли – так говорят о феях…
Все попытки Селины расшевелить, переубедить сестру были безуспешны: слова бессильны вернуть веру. Нужна была могущественная магия веры, но секреты древнего искусства были потеряны много веков назад. Никто из ныне здравствующих фей не владел ею, и даже мало кто знал о таковой. В поисках средства, способного спасти сестру, Селина перерыла все книги, с помощью зеркала расспросила всех фей и перепробовала все, что смогли придумать самые изощренные в магии умы. Но так и не смогла пробиться сквозь стену отчаяния, которая окружала Агату. Отчаяние, как плотный панцирь, укрывало ее, и Селина ощущала его так ясно, словно видела собственными глазами.
Как такое могло произойти с ее сильной волевой сестрой? Агата никогда не сдавалась. Что бы ни происходило, сестра всегда боролась. Только смерть признавала она причиной бездействия. И вдруг такая перемена! Даже их наставница, мудрая Гизельда, не знала, что произошло.
– Что-то случилось с ней в царстве снов… Ведь вы распоряжаетесь там, как в собственной гостиной! – не удержалась от упрека старая фея. – Вы совсем не понимаете, с чем имеете дело. Не тешьте себя иллюзиями, что маленькие сюрпризы в детских снах, которые могут наколдовать феи, дают им хоть какое-то представление о царстве владыки Траума! Какая беспечность!
– Гизельда, мне надо разрушить стену отчаяния. Ты можешь помочь мне? – пропуская мимо ушей сетования старой наставницы, спросила Селина. Старушка вздохнула:
– Деточка, стены вокруг себя каждый из нас возводит сам. Чем сильнее мы, тем крепче стена. Но за стеной мы начинаем слабеть, стена забирает у нас силы. Но как бы ни была сейчас слаба Агата, через стену, которую воздвигла такая могущественная фея, не пробьется ни один маг. Разбить отчаяние можно только изнутри…
Селина кивнула: значит, она должна придумать, как попасть внутрь… Она снова уселась за книги Агаты, хоть и не была сильна в магии. Ее коньком были веселые розыгрыши, добрые советы, милые забавы, она любила развлекать и утешать людей. Что-то более серьезное она могла сделать только с помощью Агаты, сильной и искусной феи. Как ей теперь справиться без сестры?
Когда бесконечные книжные строчки окончательно слились в голове в бессмысленную абракадабру, Селина захлопнула книги. Ее план был прост – ничего общего с тем, что она прочла в серьезных манускриптах. Ни сложной магии, ни хитроумных ходов – все просто, как на детском празднике. Вот только поможет ли? Но на сомнения времени не было. Селина вошла в комнату сестры.
– Сегодня чудесный день, Агата, – она раздвинула шторы и приоткрыла окно.
В комнату ворвался свежий ветерок, наполненный тонкими сладковатыми с легкой горчинкой ароматами осени. Только что выглянувшее солнце золотило облака и зажгло огнем остатки осенней листвы, что пожалела вчерашняя непогода. Словно украшенные драгоценными бусами, горели медовыми каплями янтаря кроны вязов, рубином сияли ожерелья кленов, а темная зелень можжевельника переливалась в мягких лучах изумрудными искрами. Селина задержалась у окна, залюбовавшись картиной дивного утра, но сестра осталась безучастна к красоте осеннего сада.
– Агата, – Селина присела перед сидящей в кресле сестрой, взяв за руки. – Сегодня будет прекрасный день. За ночь не случилось ничего страшного ни с Элизой и Шаулом, ни с нами.
В последнем Селина преувеличила. Агата выглядела хуже, чем накануне. Невозможно было узнать в немощной сгорбленной старухе с пепельной пергаментной кожей и потухшими выцветшими глазами, энергичную голубоглазую красавицу, какой была Агата всего два дня назад. Она просидела в кресле всю ночь. И сейчас устало и равнодушно смотрела на сестру.
– Ты права, – согласилась она, – ничего не случилось.
– Нам стоит проведать Элизу, – предложила Селина, не оставляя попыток вытянуть Агату из ее отстраненной замкнутости.
– Зачем? – чуть пожав плечами, устало спросила та. – Во-первых, поддержать ее, а во-вторых…
– Сейчас, Селина, мы можем только оставить ее на волю Провидения, – глухо прошелестела Агата. – Ему одному под силу изменить ситуацию к лучшему. – Конечно, – согласилась Селина, – но оставить все на волю Провидения, не значит, ничего не делать самим. По крайней мере мы должны поддержать тех, кто нуждается в утешении и наставлении.
– Боюсь, от меня Элизе будет мало толка, – вздохнула Агата. – В таких вещах ты всегда была лучше и сильнее меня. Иди, Селина, и будь осторожна... Агата натужно растянула губы в слабом подобии улыбки и снова уставилась в окно невидящим взглядом. Отчаяние сжало сердце Селины: любое слово или движение давались сестре с большим трудом. Сколько ей осталось? День, два? Сработает ли план спасения? Агата бы придумала что-нибудь гениальное, у нее были знания и идеи… А сейчас, когда в помощи нуждается она сама, мудрая фея обречена на тщетные потуги младшей сестры…
– Давай, я помогу тебе лечь, – тихо предложила она сестре.
Агата с трудом перевела на нее взгляд. – Иди, Селина, – прошептала она, едва шевеля губами. Селина поправила меховую накидку на коленях сестры. Она должна спасти Агату, чего бы это ни стоило. – Поспи, милая, – прошептала она и, поцеловав сестру в висок, вложила той в волосы сухую веточку красавки. ***
Траум внимательно оглядывал свои владения. Все шло хорошо, по установленному и отлаженному порядку. Никто из его подданных не заметил перемен. Даже его ближайший помощник списал его отсутствие на обычную хандру. А между тем недавний промах дорого обошелся ему. Едва заметная царапина невидимой границы несущегося с ошеломляющей скоростью мира, с каждым мгновеньем углублялась и ширилась, превращаясь в трещину, по которой грозила вот-вот треснуть его оболочка, подобно поврежденному наполненному вином меху, фонтаном разбрызгивая содержимое. Два дня в абсолютном одиночестве, в неимоверном напряжении воли, удерживая готовый сорваться с орбиты, распавшись на мириады частиц мир, он собственной кровью латал образовавшиеся в его невидимой оболочке прорехи. Он выдержал и все исправил. Обновленная оболочка вышла лучше прежнего – теперь, чтобы разорвать ее, ему надо будет совершить что-нибудь посерьезнее движения пальцем.
– Разве что, разойдусь не на шутку, потакая стремлению Рева растопить мое сердце, – усмехнулся Траум.
Своим вынужденным заточением он убил двух зайцев сразу – исправил совершенную ошибку, улучшив свой мир, и расправился с напавшим на него исподтишка врагом. Одиночество – цена власти – удел всех правителей. Само положение ставит властителя над всеми, кем он правит, становясь непреодолимой преградой между ними. Когда властитель утверждает свои владения – строит, создает, защищает, – он легко мирится со всеми жертвами его успеха. Но стоит жизни войти в мирную колею, как тот тут же ощутит образовавшуюся вокруг него пустоту. Вот тогда одиночество безжалостно вонзает в правителя свое жало. Мучителен его яд, и нет противоядия. Устроив беспорядок в собственных владениях, устранение которого потребовало напряжения всех его сил, Траум легко отогнал взбесившуюся гадину. Теперь ему было чем заняться. Прежде всего – своими непосредственными задачами, для их исполнения он и был создан. А кроме того, ему предстояла еще тяжба с Тоддом и, вероятнее всего, суд Провидения. Не до одиночества...
Траум вздохнул полной грудью. Он был еще слаб, но силы постепенно возвращались. Надо просто с головой окунуться в работу, и все вернется на круги своя. Он вошел в кабинет.
– О, ваше величество, доброе утро, – Рев почтительно склонился перед повелителем, и груда свитков, которые он держал в руках, рассыпались по полу.
Неуклюжесть помощника был притчей во языцех, все, кто мог, потешался над ним, но Трауму импонировала неловкость Рева, словно она была продолжением его чувствительной натуры...
– Ну что у нас? – слегка улыбнулся Траум помощнику.
И тот разложил перед ним бумаги. Склонившись над ними, Траум с удовольствием вдохнул их запах – аромат предстоящей работы… – Это грамота вашего брата, – нахмурившись, проговорил Рев.
«Вот и началось», – кивнул Траум.
– Какая-то непостижимая история! – всплеснул руками помощник. – И уж совсем непонятно каким образом она касается владыки Тодда! Я проверил: этот юноша, Шаул Ворт, никогда не проходил ни по каким нашим свиткам. Нам никогда не давали задания отправить его куда-либо, тем более в царство вашего брата. И вот поди же! Он утверждает, что мы нарушили порядок передачи душ и выставляет нам счет! Увидев его, я бы посмеялся шутке, если бы ни воля Провидения.
Рев был прав. Грамота Тодда непосвященному могла показаться розыгрышем. Но печать Провидения не давала усомниться в абсолютной серьезности документа. На владыку царства снов и всех его подданных было наложено прещение: никто из них, включая всесильного владыку Траума, не имел права вмешиваться в судьбу Шаула Ворта. Это означало, что они не могли ни направлять, ни ограничивать его передвижения по царству, ни передавать сообщения ему или другим о нем, ни записывать его сновидения, ни упорядочивать его воспоминания – словом, им запрещалось все то, что составляло их обычную работу и для чего, собственно, все они здесь и находились. А Шаул Ворт по непостижимой воле Провидения становился совершенно независимым в его владениях, и Траум, несмотря на всю свою власть, не мог изменить это. Зачем это было нужно? И кому? Уж точно не находящемуся в неведении юноше. Автономия в мире снов – не награда. Разве что предприимчивые феи могли бы обрадоваться этому, но и те вскоре убедились бы в обратном.
Вся эта необъяснимая затея становилась комичной из-за напыщенной подписи Тодда. Ему не позволили вести самостоятельную тяжбу с Траумом, но все-таки бросили кость – как сладко сообщить брату о наказании, да еще в виде приказа, словно сам малыш Тодд и был наказующим. Смешно…
Но Траум был действительно наказан – его ограничили в правах в его же собственных владениях. И все же цена была смехотворной. Владыка снов пожал плечами: Провидение имеет какие-то свои виды на посланника фей, и Траму было сомнительно, чтобы сам юноша имел хоть отдаленное представление об этом… – Все верно, – кивнул Траум.
– Простите, владыка, – вытаращился на него Рев. – Что именно верно?
– Абсолютно все. Составь указ. – И вы ничего не объясните?
– Воле Провидения, Рев, мы обязаны повиноваться без разъяснений.
– А как же владыка Тодд?
– Владыка Тодд – ревностный служитель Его воли. Не нам его судить. Ступай, Рев.
– Ничего не понимаю, – пробормотал себе под нос помощник. – Ах, да, – остановился он на пороге и, поднимая, выскользнувший свиток, обратился к Трауму: – Ваша милость, я оставил вам книгу снов. Я подумал, вам будет интересно взглянуть на сны фей, которых вы спасли. Что-то странное твориться с ними… А теперь еще этот указ…
Траум молчал. Он не хотел больше знать ни о маленькой фее, ни о ее сестре. Не стоит испытывать сердце. Даже у владыки царства снов оно – не самый сильный орган.
– Вы не посмотрите? – уже суетился Рев, раскрывая перед ним книгу.
– Нет, – спокойно ответил Траум. – Я не буду смотреть. Иди.
– Да вы только взгляните! Я никогда не видел ничего подобного! Сны старшей феи…
Старшая была не опасна, и Траум опустил взгляд в книгу.
– Что это за черный провал? – Рев нетерпеливо тыкал пальцем в страницу.
Картина была, действительно, необычная – огромное темное пятно, на дне которого только самый зоркий глаз мог уловить слабые абрисы детских воспоминаний, – но только на первый взгляд.
– Ты видишь нечто подобное каждый день, – пояснил Траум помощнику, – только не у фей, а у простых смертных…
– Она умирает?! – сплеснул руками впечатлительный Рев.
– Да, – кивнул Траум. – Феи тоже смертны.
– Но… Вы только что ее спасли, и она снова умирает?! В этом не может быть воли Провидения! Вы должны вмешаться…
– Не вижу причины. К тому же я спас ее здесь, а умирает она в своем мире.
– Ох, как печально… – вздохнул Рев. – Даже феи умирают от тоски… – Рев снова собрал свитки и направился к двери. – Как же будет страдать младшая! Ох-ох-ох. Она хочет видеть вас, – сообщил Рев, задержавшись на пороге. – Как жаль... Такие милые добрые феи!
Дверь за помощником закрылась. Владыка снов сидел неподвижно. Перед ним лежала раскрытая книга, которую Рев так и не убрал. Траум не хотел смотреть, но было уже поздно. И не прикасаясь к книге, он видел, что помощник, как ни странно, оказался прав: маленькая фея хотела его видеть. Очевидно, она хочет, чтобы он спас сестру. И, успокоившись – все всегда хотят воспользоваться его силой, – взглянул на ее сны.
Но он ошибся. Тревога за сестру, действительно, лишила покоя маленькую фею. Бедняжка мучилась от бессилия и страха перед поразившим сестру недугом. И все ее чувства и мысли были заняты поиском спасения. Но его, великого Траума, не было в этих заботах. Казалось, что она вообще забыла о нем. И сама не подозревает, что где-то в глубине ее существа зреет сильное желание встречи с ним.
– Удивительно, как это удалось Реву… – пробормотал Траум.
Это желание мог заметить только очень опытный глаз – оно было еще лишь в самом зачатке. И даже ему, владыке снов, было трудно разобрать, что именно заключено в нем. Но было совершено ясно, что оно идет вразрез с привычной для нее жизнью. Оно росло, словно неказистая ветка, наперекор природе и замыслу Садовника.
– Садовнику стоило бы избавиться от него, – нахмурившись, проговорил Траум.
Но Тот по какой-то Ему одному ведомой причине не торопился это делать. И маленькая фея лелеяла в глубине стремление, грозившее в конце концов погубить ее...
Траум вздохнул. Накануне он был абсолютно уверен, что фея случайно взглянула в открытое им самим окно. Он плотно закрыл его, заперев на замок. А теперь он слышал слабый стук ее маленькой изящной ручки. Она хотела видеть его. Просто так, без всякой корысти, на свою беду… Он почувствовал, как она опять зацепила его сердце.
– Что же в тебе, Селина? – тихо проговорил он, впервые назвав ее по имени.
Нежное, как лунный свет, имя так подходило ей...
*** Хоть пустота и поглощала все эмоции, которыми фонтанировала Элиза, но свет ее души в изобилии демонстрировал их, переливаясь радужными бликами. Это было так красиво, что Селина невольно залюбовалась на яркие цветные переливы. Но девушка была в отчаянии, и фея тряхнула головой, чтобы отвлечься от завораживающего видения и заняться крестницей. Она погладила Элизу по руке: – Не стоит так переживать, милая. Здесь, в мире снов, нами управляют чувства и настроения. Иногда самые незначительные события способны вызвать настоящую бурю. Нельзя доверять всему, что чувствуешь...
Крестница подняла на нее горящие глаза.
– Вы не представляете, крестная, как я была счастлива, когда мы были вместе. Может быть, это и длилось всего несколько мгновений, но ничего более значительного, прекрасного, удивительного никогда со мной не происходило! Наши сердца сливались в небесном гимне, наши души сплетались в небывалом воодушевлении и свободе! Не только мы, весь мир участвовал в этом торжестве. Нет, – Элиза сокрушенно качнула головой, – слова бессильны… Я не могу описать и сотой доли. Все кажется слишком напыщенным и потому пустым. А на самом деле это было божественно…
– Конечно, дорогая,– поспешила согласиться Селина и не слишком уверенно предположила: – Наши чувства здесь так обострены… Может быть, ты приняла за любовь дружескую привязанность… Это тоже редкий и прекрасный дар. А ты всегда чувствовала себя одинокой…
– Дружба? – вскинула на нее удивленный взгляд девушка, и щеки ее стал заливать пунцовый румянец. – Нет, крестная... Это было совсем не так... То есть, - еще больше смутилась она, - ничего такого… Но, нет. Это не могло быть дружбой…
Селина и сама понимала слабость своего довода. Но без принца Элизе не спастись…
– Элиза, – медленно проговорила фея, – Шаул не сможет разбудить тебя... И тогда колдовство победит. Сотни душ погибнут… А любовь – ее не сохранить… Шаул постепенно забудет о чудесной встрече, встретит другую женщину наяву, из плоти и крови, женится на ней, вырастит детей и уйдет в свое время через царство Тодда в вечность. А ты… – Селина запнулась.
Чтобы уберечь Элизу от смерти сотню лет назад, феи использовали сложнейшую магию времени. Но вот беда, то была эмпирическая магия – законы времени были им неизвестны. Потому в случае провала вихрь временного потока, поднятый распустившейся петлей, мог разбросать души обитателей замка самым трагичным и неожиданным образом… «Надо отвадить бедняжку, ради нее же самой…»
– Ты можешь застрять в междумирьи, где нет ни жизни, ни любви, ни надежды…
Девушка нахмурилась, прогоняя слезы.
– Междумирье? – начала Элиза, и голос изменил ей, упав до шепота. – Я даже здесь не останусь?
– Ты покинешь мир снов, как только исполнится заклятие колдуньи… Прости, милая, – обняла Селина рыдающую крестницу.
***
Шаул, прихрамывая, вошел в каюту и притворил дверь. В каюте было душно и сыро. Казалось, туман пролез и сюда.
– Что с тобой на этот раз? – недовольно встретил его Бруно.
– Ничего, споткнулся и упал, – неохотно бросил Шаул и переменил тему: – Капитан сказал, что через двое суток мы будем в порту. – Что же на этот раз выбило почву из-под твоих ног? – медленно протянул кот. – Если, конечно, на корабле уместна подобная метафора. – Не смешно, – угрюмо ответил Шаул.
– Жаль, здоровое чувство юмора помогло бы тебе пережить твои страдания с достоинством, не раскисая подобно тряпке.
– Отстань!
– Быстро же с тебя слетел университетский лоск. Ты, кажется, мнил себя будущим философом.
– Не твое дело, – отмахнулся Шаул.
– Это философский аргумент, – покачал головой Бруно. – Что еще из арсенала почитателей разума и прогресса ты готов выдать?
Шаул отвернулся. Выслушивать пустое ерничанье напыщенного казуиста – нет уж, увольте. Он достал ящичек для записей и расположился на койке. Бруно тут же оказался рядом.
– Ты опять заснул? – тихо проговорил кот уже иным тоном.
– Нет, – неохотно ответил Шаул, листая прежние записи. – Не знаю. Ничего похожего на прежнее... Но мне кажется, что я увидел, где сейчас обитает душа Элизы... Ужасное место – полная пустота…
– Не благодаря ли твоей похвальной любознательности ее высочество оказалось там? – невинно промурлыкал Бруно, обошел свой собственный хвост и улегся. Шаул бросил на кота испепеляющий взгляд.
– Тебя бы отправить туда, – огрызнулся он. – Я пробыл там всего несколько минут и чуть не потерял рассудок. – Для того чтобы что-то потерять, надо это иметь, – не преминул съязвить кот.
– Да провались ты! – взвился Шаул и скинул кота с койки. – Гад безжалостный.
– Нет! – взвыл Бруно, запрыгивая обратно. – Это у тебя нет жалости! Это ты вместо того, чтобы искать для принцессы спасителя, сидишь и жалеешь себя, предъявляя претензии на ее сердце.
– Я не жалею себя, – на мгновенье Шаул опешил от подобного разворота. – Где мне предлагаешь искать его? На корабле? Или в море? – набросился он на кота в ответ.
– Нет, – строго ответил тот. – Не на корабле и не в море. Но без решимости сделать это ты не найдешь его и во всем мире. Ты посланник, ты должен стремиться к своей цели, как стрела, выпущенная из лука. Не отвлекаться, не киснуть, не искать других путей. Иначе все бесполезно, ты никого никогда не найдешь.
– Я действительно хочу найти его, – вздохнул Шаул. – Что бы там ни было, Элиза должна быть спасена. Никто не заслужил такой участи, а тем более она. – Не смею оспаривать, – мурлыкнул Бруно. ***
Переливчатая лазурь на витых маковках высоких башенок замка ярко сияла в лучах полуденного солнца. Короткие синие тени узорчато кудрявились у глухой восточной стены на яркой траве, ковром устилающей пологий спуск ко рву, в котором по голубой глади плавали белые уточки, умильно кувыркаясь в воде в поисках головастиков...
Сидя на небольшом холмике у тропинки в долине снов, Селина с интересом наблюдала, как чье-то воображение создает дивный сказочный замок. Наверняка это был сон ребенка. Такие яркие волшебные сны взрослые видят редко...
Селина побывала у крестницы и распрощалась с Элизой с легким сердцем. Несмотря на пережитое той потрясение и волнения – длительное пребывание в сонном царстве кого угодно сделает неврастеником, – девочка стала сильнее. Как бы то ни было, то, что они испытали с Шаулом, суждено далеко не всем. Такие встречи возможны только между по-настоящему живыми людьми. Эти встречи исходят от жизни и побуждают к жизни. Детей, действительно, следовало оставить на волю Провидения. Жизнь – это его забота...
Совсем иначе дело обстояло с Агатой. Ее сестра стремительно расставалась с жизнью. И Селина должна была срочно осуществить хотя бы тот план, который пришел ей в голову накануне. Он был так же прост, как была проста магия Селины: оказаться внутри крепостных стен, что возвела вокруг себя Агата, попав в ее собственный сон, и поделиться с сестрой своей верой. Это было по силам незадачливой фее. Только вот как действовать в мире, который тебе непонятен и почти неизвестен?
«Я опять без спроса вторглась к тебе, Траум, – мысленно обратилась она к владыке. – Прости, но у меня больше нет идей. А я не могу сидеть сложа руки и наблюдать, как Агата умирает». Эта мысленная речь был абсолютно бесполезна. Траум не хочет ее видеть и слышать, она это очень хорошо чувствовала. Но уважение и горячая благодарность за их спасение не позволяли ей действовать, словно воришка, у него за спиной. Для осуществления ее плана ей не нужна была мощь властителя. Вполне хватило бы простого духа, управляющегося с человеческими снами.
На тропинке показался невысокий стройный юноша. Щеголеватый берет и замысловатый пояс выдавал в нем любителя покрасоваться, но одет он был весьма скромно. В руках у него был небольшой ящичек, в каких носят письменные принадлежности. И действительно, юноша присел и, достав из ящичка перо и свиток, начал что-то писать, вглядываясь в сон, который видела и Селина. Приняв поначалу ее за один из персонажей сна – кого только не бывает в детских снах! – он старательно склонился над свитком, но чуть погодя, присмотревшись, поднялся со своего места и подошел к непрошеной гостье. – Простите, госпожа, – юноша склонился в изящном почтительном поклоне, но лицо его выдавало озабоченность, сдвинув брови, юноша напустил на себя солидность. – Здравствуйте, дорогой мой, – сердечно приветствовала его Селина.
Непосредственность феи сбила молодого человека с толку, и он замялся.
– Я… Я могу вам помочь? – наконец нашелся он. – Да! – горячо воскликнула Селина и, поднявшись, положила ладонь на рукав юноши. – Именно вы можете помочь мне. – Как вас зовут, друг мой? – Сламбер, госпожа…
– Как мило, – улыбнулась Селина, протягивая юноше руку. – А меня Селина. Я фея и мне нужна ваша помощь, милый Сламбер, – доверительно заглянула она к нему в глаза.
Селина всегда чувствовала то, что переживает ее собеседник, но находясь в царстве снов, она слышала каждый даже самый незначительный обертон его настроения. Юный дух был добр и еще по детски мягок и доверчив сердцем, но желание как можно лучше выполнить свой долг, как и честолюбивое стремление выделиться по службе, требовали твердости.
– О, вам не следует опасаться, что моя просьба нарушит правила вашего царства. Мы, феи, проделываем это постоянно. И ваш владыка, конечно, никогда не возражал. Это самое невинное волшебство. Феи часто радуют им детей. Вы, наверняка, не раз встречались с ним в детских снах. Юноша, недоуменно поднял брови.
– Простите меня, друг мой, я всегда так путано объясняю, – виновато улыбнулась Селина. – А у вас здесь всегда волнуешься больше обычного. Я сейчас все объясню по порядку. Иногда феи посылают детям во снах какой-нибудь подарок. Например, малыш потерял любимую игрушку, и не может найти ее. Тогда фея незаметно кладет ему под подушку маленькое зернышко подорожника, и, прочитав небольшое заклинание, можно быть уверенным, что малыш найдет во сне свою куклу, а, проснувшись, проделает это и наяву. А иногда, когда малыш болен или расстроен, ему кладут под подушку лепесток розы, и тогда он увидит во сне смешную счастливую сказку. А если мальчишка обижает или дразнит кого-нибудь, ему можно положить колючку репейника, и ночью он увидит себя со стороны. Не всегда это помогает. Но некоторым детям, чтобы задуматься о себе, оказывается достаточным и этого. Детей легко утешить, или подсказать, или научить чему-нибудь во сне. Они так доверчивы и безыскусны. Со взрослыми такое волшебство случается гораздо реже. Их ученость лишает их простоты и заводит в косматые дебри символов и аналогий, – вздохнула Селина, махнув рукой.
– Это правда, чего только не придумают люди, увидев какой-нибудь сон. Мы часто потешаемся… – усмехнулся юноша, но осекся: феи – тоже люди. – Это, действительно, забавно, – улыбнулась Селина. – Ведь вы встречали такое волшебство?
– Конечно, и не раз, – успокоившись, Сламбер стал гораздо откровеннее и словоохотливее. – Мы не имеем право вмешиваться в судьбы людей. Что-нибудь серьезное – открытие, видение, пророчество – это посылается во снах только с позволения владыки. А так по мелочи мы свободны и любим поиграть с людьми – иногда подшутить или подбодрить кого-нибудь во сне. У каждого из нас есть свои любимчики.
– Милый Сламбер, – Селина взяла юношу под руку. – У меня, к сожалению, мало времени. В вашем царстве долго находиться даже феям непросто. Мне нужна ваша помощь, чтобы появиться в одном сне. Вы ведь записываете все сны? – Нет, госпожа, только детские, – разуверил ее Сламбер. – О нет! – Селина готова была расплакаться. – Что случилось? – огорченно воскликнул юноша. – Ах, друг мой, с моей сестрой случилась беда! – утерев набежавшие слезы, Селина поведала Сламбру о болезни Агаты. – О, я так сожалею, милая фея Селина! – воскликнул добрый юноша. – Я, кажется, видел вашу сестру. Несколько дней назад, она пробиралась по болоту отчаяния и ее нога соскользнула с кочки. Я был далеко и не мог помочь, – поспешил оправдаться юноша. – Хотя мы и не имеем права этого делать… Но видеть это было мучительно. Она выбралась, но, видно, душа ее успела наполниться болотной водою.
– О, как вы добры, милый друг! – глаза Селины наполнились слезами, искреннее сочувствие юноши, вызвали горячую волну благодарности. – Спасибо вам. – Но я ничего не сделал, моя госпожа, – смущенно пробормотал тот.
– Вы не остались безучастным, – наставительно проговорила она и, взглянув в глаза юноше, коснулась его по руки. – Помогите мне, Сламбер, найти сон Агаты. Я должна спасти ее! – Я не могу вам помочь, госпожа. Но уверен, что вам поможет мой дядюшка, господин Рев, – пояснил юноша. – Он самый добрый и очень могущественный. – О, пожалуйста, Сламбер, побыстрее. Мое время на исходе, – взмолилась Селина. Чувства все больше овладевали ей, она почти перестала контролировать их. Постоянная тревога за сестру смешалась с беспорядочными мыслями о Трауме. Сламбер быстро вел ее какими-то запутанными путями, но Селина, задумавшись, престала замечать дорогу.
«Где же ты, Траум?» – печальное лицо владыки царства снов все явственней проступало в памяти. Русые волосы, зачесанные назад, открывали высокий красивый лоб, из-под густых бровей на нее был устремлен проницательный взгляд холодных светло-голубых глаз. Суровость выражения лица усиливалась складками, спускающимися от крыльев прямого носа, четкой горизонтальной линией плотно сомкнутых губ и резко очерченными скулами, но округлый подбородок с ямочкой чуть смягчал впечатление. «Траум…»
– Мы пришли, госпожа, – услышал она над своим ухом тихий голос юноши.
– Неужели? – Селина выпала из своих грез и с удивлением оглядывала окрестности – они были в саду. – Ваш дядя – садовник?
– О нет, что вы! Он помощник самого великого владыки, – с благоговением и гордостью за дядю воскликнул юноша.
– Траума? – О да, – выдохнул Сламбер, чуть склонив голову.
Селина почувствовала, что смутила юношу, так запросто назвав властителя царства снов по имени.
– Простите, – она смущенно потупилась и потрепала юношу по рукаву. – А что мы делаем в саду?
– Ждем дядю, он всегда приходит в этот час полюбоваться цветами.
– Как мило, – улыбнулась Селина. Цветник был действительно прекрасным. В центре, гордо подняв точеные головки, красовались мраморные розовые тюльпаны, их окружало белоснежное кружево из белых, а по краям на фоне зеленой травы густо алели красные анемоны…
– Вот и дядюшка, – Сламбер оставил Селину и поспешил навстречу господину, появившемуся на тропинке.
Дядюшка с племянником остановились, и юноша начал что-то быстро говорить. Господин Рев слушал, слегка нахмурившись, потом удивленно вскинув взгляд на Селину, почтительно поприветствовал ее, поклонившись. Селина с удивлением рассматривала помощника Траума. Как тот не походил на своего владыку! Дядюшка Сламбера был невысок и хрупок, подвижная живая жестикуляция тонких длинных рук делала его чуть нескладным. Его круглое лицо с аккуратными чертами было простодушным и веселым. Одет царедворец был изящно, но некоторый беспорядок в платье выдавал его беспокойный нрав: бархатный камзол благородного цвета маренго чуть топорщился на груди, небольшая сапфировая булавка была приколота неровно, отчего белоснежный отложной воротник чуть-чуть перекосился. Бант одной из подвязок, которые тон в тон подходили к кобальтового цвета штанам, был ослаблен и скорбно свисал на фоне темных чуть приспущенных у щиколотки чулок. Зато бархатный аквамариновый берет прекрасно оттенял розовощекое улыбчивое лицо господина Рева. Мужчины подошли и остановились перед ней.
– Я счастлив приветствовать вас, фея Селина, – сердечно проворковал дядюшка, склонившись в изящном поклоне. Селина слегка присела в реверансе и протянула руку:
– Я тоже очень рада встрече с вами, господин Рев.
Помощник Траума почтительно склонился к ее руке.
– Я хотела бы попасть в сон моей сестры Агата, – начала Селина без предисловий, времени у нее было в обрез, а горячее расположение дядюшки пыхало на нее, как горящий камин.
– Но, милая моя госпожа, – с сожалением протянул Рев, – это невозможно. Вы видели ее сны?
– Нет, – просто ответила Селина. – Там ничего уже нет, – с болью глядя на нее, сообщил господин Рев. – Она ничего не видит. – Но, может быть, она хотя бы слышит, – прошептала Селина, голос изменил ей.
– Пойдемте, я покажу вам.
Он протянул руку, пропуская ее вперед, и они тот час оказались в долине снов.
– Вот это черное пятно, – горестно указал господин Рев на огромное чернильное озеро, разлившееся в самом центре долины среди исчезающих миражей других снов. – Возможно, что в глубине еще есть отдельные островки сознания, но… – добрый господин горестно развел руками.
– Я войду туда, спасибо вам, – она благодарно пожала локоть господина Рева.
– Но, милая моя, вы погибнете! – воскликнул он, удерживая ее. – Эта чернота не из наших мест! Вы понимаете, откуда она? Ваша сестра уже… Вы не сможете спасти ее, но погибнете сами.
– Но она еще не ушла. Ведь сон ее здесь. Значит что-то от нее еще осталось.
И Селина вступила в густую вязкую ткань последнего сна Агаты. ***
Траум он отошел от окна. Маленькая фея обихаживала его слугу – она опять ворвалась в его владения с очередной идеей. И надо же было, чтобы ей попался этот слюнтяй Сламбер, племянник Рева. Он растекался под ее взглядом, как мороженое по креманке. Маленькая фея безошибочно улавливала трепыхание его заячьего сердца, – она добьется от мальчишки всего, чего пожелает. Теперь она хотела спасти свою сестру. Пусть делает что хочет. Нарушить ничего в его владениях она не может, а как ее затея вписывается в планы Провидения – забота самого Провидения. Траум вернулся к столу и углубился в бумаги. За время отсутствия у него скопилось немало дел, требующих личного участия владыки. Сделав пометки на одном документе, он принялся было за другой, но с него на Траума смотрела маленькая фея. Смотрела внимательно без стесненья, словно рассматривала портрет. Думала о нем, вспоминала?.. Траум не закрылся, не пресек внезапного вторжения – наоборот, он, не отрывал от нее взгляда, наполняясь неожиданно сошедшим покоем. Но кто-то отвлек ее – и все прекратилось.
– Рев, – досадливо скривился Траум.
Только его не хватало в этом параде участия. Добросердечный потомок людей привел Селину ко сну сестры. Тьма еще больше сгустилась – в часах старшей феи оставалась всего горстка песка. – Ты утонешь, – предостерег Траум маленькую фею, словно та могла его слышать. – Я не утону, – услышал он ее. – Ты же не позволишь мне погибнуть. Проведи меня туда, где осталась частичка Агаты, – она по-детски доверчиво схватилась тонким пальчиками за его ладонь. – Пожалуйста…
И он повел ее. В мгновенье ока она оказалась на крошечном островке, который не мог увидеть никто, кроме владыки снов. – Что ты будешь делать?
Она подняла на него лучистые глаза и просто ответила:
– Поддержу ее своей верой, пока она не поверит сама.
– Если ты не найдешь на что опереться, ты утонешь.
– Что ты! Мы же сестры, я знаю ее, как саму себя, и верю в нее всю нашу жизнь... Я могу сейчас превратиться во все, что угодно?
– Представить! – поспешно поправил он ее. – Ты можешь представить все, что угодно.
Фея прикрыла глаза и превратилась в пылающий факел. Вот так – просто, не мудрствуя: вера – огонь. Как в каком-нибудь незатейливом сонете благочестивого деревенского поэта. Но от его сияния тьма отступала, и крошечный пятачок рос. В несколько мгновений он превратился в большой зеленый остров с щеточкой изумрудных лесов на горизонте и фисташковыми холмами, на одном из них теперь вырос прекрасный замок с кружевными башенками, а на крутых обрывах белых скал, как маяк, продолжало сиять сердце маленькой феи. Тьма растворилась, и теперь о высокие скалы бились переливчатые аквамариновые волны, разливаясь белоснежной пеной, а воздух наполнился криками чаек. Она победила. Ей надо было возвращаться. Но маяк все сиял, а маленькая фея не появлялась.
– Возвращайся, – прошептал Траум. – Ты слышишь? Возвращайся! – не выдержав, приказал он.
Сон старшей феи стал таять. Смолкли крики птиц, исчезли шумные волны, замок и лес, растаяли скалы, блеснув в последний раз, растаял и маяк. Маленькой феи в его владениях не было. Только ладонь еще сохраняла теплоту хрупкой ручки Селины, словно она все еще держала его... Глава 11
«На третий день ветры стали стихать, но прежнее волнение вызвало чрезвычайно вредную качку. Судно переваливалось с боку на бок, и несло нас по своей воле. Положение было не менее удручающим, чем прежняя буря, так как не давало вовсе управлять судном. А по утру корабль накрыл густой туман, что крайне затрудняло работу людей, и без того измученных всеми предыдущими событиями», – поставив точку, Шаул осмотрел перо, оно требовало починки.
Занимаясь пером и обдумывая следующую фразу, он незаметно для себя снова вернулся мыслями к Элизе. Пустота, словно он испачкался ею, так и осталось у него на кончиках пальцев, доводя его порою до сумасшествия, и тогда ему необходимо было тотчас дотронуться до чего-нибудь грубого, что бы унять это жуткое ощущение пустоты. «Как она справляется?» Участь Элизы представлялась ужасной… Хорошо, что хоть изредка она может убегать оттуда в его воспоминания. Он не находил в них хоть что-нибудь интересного, но все же это казалось лучше удушающей пустоты ее темницы... А если она увидит, как его избивали в детстве, как он трусил?! Как сходил с ума по Аделине ван Остенрейн?! О, только не это...
– Никак привидение увидел?
Шаул перевел взгляд на вскочившего на его койку Бруно, но не ответил.
– Да что с тобой, друг любезный, опять провалился в небытие? – Это ужасно, – пробормотал Шаул.
– Что именно поразило твое скудное сознание? – не унимался зловредный кот.
– Она видит мои воспоминания, – ответил наконец Шаул. – Ну и что с того? – беспечно отмахнулся кот.
– Ты настолько глуп или непрошибаемо самоуверен, что готов поделиться с полной откровенностью всеми событиями своей жизни? – взбесился Шаул. – Не копайся в своих воспоминаниях, и она, скорее всего, о них не узнает. Да и о чем переживать? Ничего ужасного ты сделать не мог, – повел головой кот, пренебрежительно сощурив глаза. – А такие грешки, как трусость, предательство по мелочи, юношеские мечты, – есть у каждого. Никто не ходит по воде. И главное – ты не благородный принц. Тому, следуя весьма распространенному ошибочному мнению, что мне доводилось слышать от младых дам, это и не пристало. Но какой спрос с простого горожанина, черни, по ее представлению? В тебе ж нет ни капли аристократической крови…
– Пошел вон, – Шаул скинул подлеца с койки. – Хоть бы тебя Перец сожрал – да жаль псину, отравится.
– А что ты разобиделся, как красна девица? – ничуть не смутившись, Бруно устроился на полу, принявшись вылизывать лапу. – Я не даю оценку твоей персоне. Ты принялся судить о чувствах принцессы – так придется взобраться повыше городских подмостков. Наследница трона с молоком матери впитала королевскую спесь. Ее с колыбели пестовали, словно слепленную из особого теста. Твоего прадедушку в ее времена едва до кухни допустили бы. А сейчас ты для нее гонец, курьер, – кот оторвался от своей лапы, – да пусть хоть посол – все равно слуга. Не ровня. Пойми, – вздохнул, усаживаясь, Бруно, – то, что ты увидел в ней, было прекрасно. Но в реальной жизни ничего из этого может никогда не проявиться. Все благородное, чистое, достойное любви будет спрятано под горностаевой мантией и подчинено интересам короны…
– Нет в ней никакой спеси, – вступился за любимую Шаул.
– Вот и славно, – кивнул Бруно. – Прекрасен властелин, чье благородство не только в крови, но и в сердце. В конце концов твоя любовь и восхищение не помешают тебе служить ей, если ты на самом деле благородный человек...
– У меня нет иного выбора, – тяжело вздохнул Шаул. – Я должен найти ее спасителя...
– Слова, достойные истинного рыцаря духа, – не без иронии провозгласил Бруно.
*** Теплый луч скользнул по лицу, оставив дивное ощущение нежного прикосновения. Селина открыла глаза. Он была в своей комнате. Долина снов, тьма последнего сна Агаты, прекрасный остров – все исчезло. Осталась только надежная теплота сильной руки Траума.
– Я стала слишком чувствительной, – отчитала себя Селина, уставившись на собственную ладонь, словно на ней мог остаться след его прикосновения. Но Траум, действительно, провел ее над бездной небытия. Он снова спас ее и…
– Агата! – Селина вскочила с кровати и бросилась на поиски сестры.
В спальне было пусто. Селина заглянула в библиотеку, спустилась на кухню, пробежала через холл и музыкальную комнату, зашла в гостиную – никого!
– Святые небеса! – взмолилась Селина, не зная каких напастей еще можно ожидать.
Тяжелые портьеры в гостиной колыхались дуновением ветра, врывающимся через распахнутые в сад двери.
– Она не могла исчезнуть, – пробормотала Селина, выбежав в сад.
Там, как ни в чем не бывало, прежняя Агата возилась у клумбы, срезая последние астры.
– Агата, – выдохнула Селина, и глаза наполнились слезами.
– Сегодня такой чудесный день, – послышался в ответ бодрый голос. – Ты только посмотри, какая красота, – Агата протянула ей огромный букет.
– Чудесно, – взволнованно пролепетала Селина, прижавшись к плечу сестры. – Я так счастлива.
– Спасибо тебе, дорогая, – шепнула та ей на ухо. – Нам надо будет поговорить о том, что случилось. Но сначала – завтрак. Мы и так сегодня припозднились с ним.
После роскошного завтрака – на радостях Агата не стала скупиться – сестры устроились в беседке в саду. Восхитительный теплый осенний день праздновал вместе с ними победу над небытием.
– Ты все-таки обратилась к Трауму, – недовольно покачала головой Агата, когда Селина закончила свой рассказ.
– Ты не слышишь меня, Агата, – возразила она сестре, поправляя шаль. – Ты предубеждена против него. И даже в помощи видишь злобные козни. Это не так. Ему ничего от нас не надо.
– Успокойся, Селина. Я не утверждаю, что он желает нам зла. Но он могущественный дух, средоточие немыслимой мощи. Он опасен уже тем, что он тот, кто он есть. – Это слишком заумно для меня, – отчаянно всплеснула руками Селина.
– Мы ничего не знаем о нем. Ты сама утверждала, что он способен удовлетворить всем самым противоречивым описаниям. А твое мнение о нем – лишь одно из множества. И я напомню тебе, что большая часть из них не сулит ничего доброго тому, кто вознамерился встретиться с ним.
Селина лишь качнула головой: что толку в спорах? Что бы она ни сказала, Агата не изменит своего мнения. Если уж два спасения подряд не убедили ее, Селина бессильна. Она сокрушенно вздохнула: сама она не могла выразить владыке переполняющую ее благодарность, а отсутствие таковой в сердце сестры и вовсе – ужасная несправедливость по отношению к их спасителю. Потому ее сердце преисполнилось признательностью вдвойне – за себя и за упрямицу Агату.
Теперь каждый новый день, ставший отчасти и даром владыки Траума, хранил частицу его воли. Домашние хлопоты, опека над крестниками, занятия с учениками, не говоря уже о тревоге за Элизу и Шаула, – во всем Селине чудилось незримое присутствие таинственного владыки снов. Селина скрупулезно перебирала в памяти его черты, словно позабыв хоть одну из них, она проявит черную неблагодарность...
***
«– О, возлюбленный Бернар, мой доблестный рыцарь! Как ты отдал свою жизнь за любовь, так и я приму смерть во имя любви. И уст моих не коснуться другие уста, и сердце мое не примет другого, и рука моя не будет отдана никому!
Так сказала прекрасная принцесса Мелисенда, запечатлев поцелуй на мраморном челе погибшего рыцаря. И вернулась гордая принцесса Мелисенда в замок Кале, и отвергла принца Артуа из Асси, могущественного и славного, который добивался ее, и, отказавшись от пищи и воды, тихо угасла с именем доблестного Бернара на устах».
Элиза вздохнула, смахнув непрошеную слезу. Романом об отважном молодом рыцаре, дерзнувшем полюбить прекрасную принцессу, когда-то зачитывались фрейлины королевы Аманды, проливая слезы над несчастными влюбленными. Элиза выбор прекрасной Мелисенды не одобряла. Но доблестный Бернар был так благороден и красив, а нареченный принцессы, могущественный принц Артуа, так коварен и отвратителен, что осуждать и тогда прекрасную Мелисенду она не решалась. А сейчас Элиза упивалась всплывающими в памяти строками романа, описывающими всепоглощающую любовь и беспредельную преданность влюбленных, и казнила себя за малодушие. Если она не хочет провести вечность в неведомом ей, но, по-видимому, ужасном междумирье, она должна отказаться от своей любви и полюбить принца такого же, к слову, как и то самое междумирье, неведомого...
– Шаул, – прошептала Элиза – ей так нравилось необычное певучее имя, переливающееся на языке, словно шарики карамели. Агате удалось отравить ее сердце сомнением. Шаул Ворт не был доблестным рыцарем. «Он простой горожанин, – заявила фея, – со своими недостатками и слабостями, проступками и неблаговидными мыслями». И при встрече – о как жестоко! – Элиза не узнает в этом горожанине своего возлюбленного...
Она готова была бы посмеяться над утверждениями феи, но на стороне крестной оказался сам Шаул – вернее его воспоминания... Ох! Уж лучше бы они отправились в небытие. Тогда бы не было этих ужасных сомнений и сводящей с ума путаницы. Феи готовы вывернуть ее душу наизнанку – как можно разлюбить того, кто стал твоей половинкой, и воспылать страстью к неизвестному принцу, кого и в глаза никогда не видела?! Да что за нелепость?! Даже в романе перед прекрасной Мелисендой предстали оба рыцаря...
– Если я должна отвергнуть его, я должна знать почему, – хмуро заявила, противореча логике, неизвестно кому Элиза и, прикрыв глаза, решительно шагнула в воспоминания – ледяной порыв ветра стегнул ее по лицу.
Она очутилась на берегу реки холодным пасмурным днем. У самой воды на старой почерневшей сломанной лодке, сгорбившись, словно маленькая старушка, сидела девочка.
– Вот ты где, – проговорила Элиза осипшим мальчишеским голосом.
«Шаул», – смешавшись, счастливо встрепенулось сердце и зачастило в унисон сердечному ритму запыхавшегося от быстрого бега мальчика. – Элька! – окликнул он сидящую на лодке девочку.
Услышав зов, та испугано вздрогнула и подняла головку, ветер трепал выбившиеся из-под чепца тонкие соломенные волосы. Она увидела Шаула, и страх в ее глазах пропал. Оттерев подолом чумазое заплаканное лицо, Элька тихо пискнула:
– Я хочу к маме, – и глаза ее снова наполнились слезами.
Шаул понимающе вздохнул и сел рядом. Элька молчала, а он не мог найти слов, чтобы утешить ее. Он был виновником ее несчастья, и оттого все слова утешения оборачивались ложью. С реки дул резкий пронизывающий ветер, Шаул продрог, но продолжал сидеть подле несчастной Эльки – как еще он мог выразить свое сожаление?
– Ты здесь совсем замерзнешь, – по-вороньи нахохлившись, наконец проговорил он. – Ну и пусть, – тихо ответила девочка, подняв на него прозрачные серо-зеленые, словно речная вода, глаза.
Такой взгляд был у старухи Тильды Гласс. Когда-то она сидела у входа на городской рынок, обзывая и пугая людей. Она так и померла там, с открытым ртом, из которого торчал один единственный желтый зуб и вот с таким же отчаянным взглядом выцветших глаз, словно смерть, отдавая дань справедливости, наконец прокляла саму старуху. Шаул нахмурился: старуха Гласс была сама виновата, а Элька… Стыд и вина перед девочкой с новой силой стиснули сердце. – А как же твой отец?
Элька в ответ лишь пожала плечами. Они снова замолчали и вместе смотрели на реку, несущую обломки потемневшего грязного льда. Вода тяжело толкала огромные серые глыбы – сталкиваясь друг с другом, льдины скрежетали, надрывая слух.
– Элька, я видел, как они гнали твою кошку, но не помог… – не выдержав душившего чувства вины, просипел Шаул.
– Никто не помог, – тихо ответила девочка и, помолчав, безучастно повторила: – Никто… – Прости меня, – прошептал Шаул. Элька снова пожала плечами, еще сильнее сжавшись под порывами ветра, и отвернулась. Чувство вины не прошло, наоборот – ему, а, может, и Эльке стало только хуже...
– Пойдем домой, – Шаул легко дотронулся до плеча девочки.
Но та не ответила, а лишь отодвинулась от него, отсылая прочь. Он не ушел, снова уставившись на надрывающуюся в тяжких трудах реку. Отчаянием был пропитан весь воздух на этом промозглом пятачке вокруг Эльки. Шаулу казалось, что даже река, потеряв силы и надежду, устало замедлила свой бег. «Вот почему отчаяние называют смертным грехом, – догадался Шаул. – Оно приводит к смерти». Если Элька и была еще жива, то это только видимость – на самом деле она тонет, не сопротивляясь и не стараясь выбраться из пучины, и, если ничего не сделать, через некоторое время она и на самом деле умрет. Шаул придвинулся к девочке и обнял за плечи, чтобы согреть. И тут за пазухой зашевелился сверток. Он и забыл, что нес Эльке котенка. Шаул расстегнул куртку и вынул укутанного в платок малыша. Котенок был абсолютно белый, порывы ветра разметали его шерстку, обнажив нежную розовую кожицу. Малыш жалобно запищал. – Элька, смотри, – обратился Шаул к девочке.
Та равнодушно глянула на жалобно пищавшего котенка и отвернулась.
– Он без тебя пропадет.
Но девочка даже не повернула головы. Шаул положил котенка на ее колени. Застыв на промозглом ветру, малыш отчаянно запищал и полез, ища приюта. Он цеплялся за шнуровку, за рубашку девочки, но всякий раз, не добравшись до верха, соскальзывал вниз. Возня котенка отвлекла взгляд Эльки от реки, и, склонив голову, она равнодушно наблюдала за его тщетными попытками. Наконец ему удалось забраться на ее плечо, и он, трясясь от холода, неуклюже пытался устроиться под старенькой штопаной шалью, крест-накрест обязывавшую тщедушную грудь девочки. Лапы скользили, и он готов был снова сорваться вниз. Элька положила руку на котенка и придержала его, он нырнул к ней в ладонь и лизнул палец.
– Глупый, – тихо пробормотала Элька, – разве я тебе мама?
Котенок лизнул еще раз ее палец, кивнув головой, словно утвердительно ответил на ее вопрос.
Элизе казалось, что она еще на берегу и видит посветлевшее лицо Эльки, но видение растаяло, и она вновь оказалась в своей душной темнице. Безыскусная искренность подсмотренных ею чувств и поступков, смутили и растрогали ее. Да, Шаул не очень-то заботился о чести, и все же он не потерял ее. Странно, что ни гордость, ни отчаянная смелость руководили им, однако ему нельзя было отказать ни в достоинстве, ни в определенной доле отваги. Что именно составляло существо его поступков, Элиза не могла понять. Он не был похож ни на благородного Бернарда, ни принца Артуа, ни на придворных короля Грегора... *** Полуденное осеннее солнце заливало небо тонкой золотистой дымкой. Траум с удовольствием вдохнул разогретый терпкий осенний воздух. Он быстро шагал по своим владениям. Все утро просидев с бумагами, он был рад размяться. Облетевшая листва мягко шуршала под ногами, тонкое кружево потерявших свой наряд деревьев курчавилось на нежной лазури неба. Кто бы ни создал этот пейзаж, он был в душе художником. Налетевший ветер, гнавший облака, словно заправский пастух, дыхнул холодом, и Траум теснее запахнул плащ. Темные тучи скрыли солнце и стерли яркие краски. Скоро здесь разольется унылый холодный осенний дождь. Траум вынырнул из осеннего ландшафта и шагнул в раскаленный восточный город, укрывшись в тенистых узких улочках от палящего солнца. Вскоре он покинул и его, миновал унылые пустоши и вышел на окраину царства. Там горевала подопечная фей.
Траум остановился. Если бы не он, возможно, принцесса уже пребывала бы в тех обителях, куда страданию путь закрыт. Он вспомнил, как соединились души двух молодых людей. Тогда, на пороге небытия, это одарило их блаженством, теперь, когда они остались жить, это принесет им лишь разочарование и боль. Что-то похожее на сочувствие тронуло его сердце, но Траум качнул головой, умиряя самого себя. Такие встречи – забота Провидения. Зачем оно позволяет людям пережить опыт, который те не в состоянии воспринять, – словно в какой-то наивной надежде, что, несмотря на прошлые неудачи, кто-нибудь из них все-таки преодолеет собственную ограниченность, – Траум благоразумно не задумывался. Отношения Провидения с людьми – вечный соблазн для духов. Но он был в мире людей и видел слишком много боли, чтобы не завидовать этим любимчикам...
Вот и несчастная принцесса страдает и мучается в его собственных владениях и отчасти по его вине. Траум задумался и создал безопасные коридоры для путешествий девушки. Теперь она не сможет случайно ни пересечь границу царства Тодда, ни заблудиться в долине воспоминаний. Словно почувствовав появившуюся возможность, девушка мгновенно оказалась в воспоминаниях своего друга и тем самым, как крючком, выловила того из земной реальности. Мальчишка бухнулся с размаху в воспоминания принцессы, превратившись в лунатика среди бела дня.
Провидение запретило Трауму упорядочить появление этого Шаула Ворта в его владениях. Он сам не спешил это делать, когда у него была такая возможность, не желая вмешиваться в затеи фей. А вмешавшись, потерял власть, исправить путаницу. Что задумало Провидение?
Траум кивнул: он не мог влиять на судьбу юноши, но мог урезонить принцессу. И отправил девушку назад в ее убежище. Отныне пути принцессы пролягут через долину снов, и если сна юноши там не окажется, она не попадет в его воспоминания…
Траум еще раз осмотрел проделанную работу и остался доволен. Он не нарушил воли Провидения, и не допустил опасной путаницы в собственных владениях. Так и должно было быть. Но все его усилия не облегчили страдания принцессы, и та в своем убежище продолжала горевать. ***
Бесцветное небо, сплошь затянутое облаками, сливалось на горизонте с зеленоватой дымкой. Холодные стальные волны, ударяясь об борт, рассыпались мелкими брызгами, наполняя ими воздух. Редкий солнечный луч, чудом прорвавшийся сквозь пелену облаков, зажег капли нежной переливчатой радугой. «Доротея» резво неслась на всех парусах вперед. А над ней величественно парили могучие морские птицы. Они все чаще появлялись над кораблем, возвещая скорое окончание морского плавания.
Шаул улыбнулся. Он только что снова провалился в детские воспоминания Элизы. Это случилось снова посреди дня – к счастью на этот раз он не свалился за борт и никого не испугал, вдруг обратившись в сомнамбулу. Живость переживаний маленькой Элизы, волнующее ощущение ее близости, биения ее сердца не могли не отозваться в нем радостью встречи, хоть и открывали довольно грустные страницы ее судьбы, отчего-то опущенные сказочником. Оказывается, строптивая королева сумела рассориться не только с колдуньей, но и с добрыми феями...
– Я не хочу, чтобы моя дочь росла, словно трусливый заяц, пугаясь какой-то глупейшей угрозы, – заявила королева крестным феям.
– Неизвестность пугает больше, чем реальная опасность,– мягко увещевала ее Селина.
– Глупости, – отрезала королева. – Мой долг – воспитать настоящую королеву, бесстрашную и сильную! А долг крестных – помогать и защищать принцессу.
– Иными словами, наш долг – разгребать за вами горы навоза! – вскипела Агата. – Нет уж, увольте! Вы забываете, милостивая государыня, мы служим не вам. Не хотите нашей помощи – решайте свои проблемы сами!
Самоуверенность королевы привела Элизу к краю пропасти, а он, Шаул, чуть не столкнул ее туда... Он должен исправить свою ошибку и во что бы то ни стало найти ее спасителя...
– Ох, – просипел Шаул, задохнувшись от внезапно пронзившей грудь острой боли. – Plexus solaries, – прошептал он, определив ее источник научным названием, словно этим можно было заговорить ее...
Эти внезапные приступы появились у него после чудесного избавления из морской пучины. С самого начала его пробуждения сильная телесная боль тесно сплелась с душевной. И теперь, несмотря на зажившие раны, болезнь стягивалась, словно в воронку в сердце, сливалась с любовной мукой. Он прижал больную точку рукой, но жало, стиснутое с одной стороны, вырвалось и, рассекая грудь, раскаленной иглой вонзилось в висок. Он не знал другого средства – оставалось только перетерпеть...
Близость окончания морского путешествия обязывала задуматься о дальнейших планах. Ему предстояло покинуть в ближайшем порту «Доротею», пересесть на речное судно, чтобы добраться до столицы Эльтюда. Король этого могущественного и богатого государства был стар и спасти принцессу не мог, но у него был сын и наследник короны, молодой и отважный победитель турниров, который, конечно, не откажется отправиться в Заколдованный лес за принцессой. Шаул глубоко вздохнул, чтобы унять боль, но безуспешно – сердце никак не желало смиряться перед долгом...
– Ну почему я должен тратить свою жизнь на него?! – раздался над ухом отчаянный вздох.
Не одному Шаулу будущее представлялась мрачным.
– Я хочу ходить по морям! – Тео в сердцах ударил кулаком по планширю фальшборта. – Открывать новые земли. А вынужден буду всю жизнь просидеть в душной конторе, считая его деньги…
– Деньги – это совсем не так плохо, – почувствовав ослабление боли, обнаружил житейскую мудрость Шаул. – Без них ты не сможешь открыть и соседний город...
Шаул был старше и, как ему казалось, мудрее Тео. Его попытка философского осмысления сути призвания пока не обрело законченной формулы, и все же часть выводов была сделана. И один из них определял преграду на пути вовсе не тупиком – это скорее лестница, ведущая вверх... – Посмотри на наших соотечественников, – предложил он хмуро взирающему на него Тео. – Именно купцы построили корабли и разослали их по всему свету. Я недавно прочел дневник одного путешественника. Плавание длилось несколько лет. На своих кораблях они достигли южных морей и оказались в жарких странах. В своем дневнике он описал обычаи далеких земель, диковинных зверей и птиц, орехи величиной с пушечное ядро и цветы размером с тарелку, сделал рисунки и привез целый трюм плодов, шкур и рогов животных и даже живых птиц.
– Везет же людям! – позавидовал Тео.
– А, между тем, он был купцом, отправившимся за моря торговать. У него и его партнеров компания, торгующая пряностями.
– Ну мы-то пряностями не торгуем, мы возим ткани да пеньку с маслом, – презрительно скривился Тео.
– Дело не в том, чем они торгуют. В конце концов, не все ли равно в какую сторону плыть. Они искали не новые земли, а возможность расширить свой рынок. И не говори, что твой дядя не заинтересован в том же.
– Но это ж надо… – уныло протянул Тео.
– Разобраться в вашем семейном деле, – кивнул Шаул. – Продумать перспективы, спланировать и просчитать выгоду. Вряд ли твой дядя откажется от прибыли.
– Но это слишком долго и трудно, – тоскливо протянул Тео.
– А еще хочет открывать новые земли! – Шаул шутливо ткнул приятеля в плечо. – Определись с фарватером.
– Ты думаешь? – чуть веселее взглянул на него Тео.
– Уверен, – кивнул Шаул.
февраль, 2017 г. (июль, 2008 г.)
Copyright © 2008 Юлия Гусарова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено | 
- 
