В поисках принца
или
О спящей принцессе замолвите словоВсем неразбуженным принцессам посвящается Дремучим бором, темной чащей
Старинный замок окружен.
Там принца ждет принцесса спящая,
Погружена в покой и сон.
…Я в дальний путь решил отправиться
Затем, чтоб принца убедить,
Что должен он свою красавицу
Поцеловать и разбудить.
(Ю. Ряшенцев)
Часть I Глава 2 Абсолютная темнота на границе царства снов освещалась только душами людей - едва заметное свечение вокруг каждой фигуры. Никакого другого света сюда не проникало, да и того не должно было быть… Феи в обход владыки здешнего мира - великого Траума - укрыли здесь свою крестницу. И без его приглашения наведывались к ней, освещая своими душами абсолютную тьму. Почему неведомый владыка - людям почти ничего неизвестно о Трауме, кроме его беспредельной силы и огромной власти, - терпел почти сотню лет их вторжение в свои владения (он простил им даже магию, которая, к слову, в мире снов почти не имеет силы), феи не знали. И сейчас им предстояло испытать его терпение еще раз.
- Тяни, тяни сильнее, Селина! - приказала Агата.
Защитный кокон, оберегавший спящую душу Элизы, для проснувшейся принцессы стал страшной темницей. Бедняжка потеряла прежний покой, металась и билась внутри, теряя рассудок и раня тонкую душевную ткань. Как ни опасно было оставлять здесь в пустоте на окраине царства снов Элизу без всякой защиты, выхода не было. Схватившись с двух сторон за кокон, феи тянули изо всех сил, пытаясь разорвать его. В мире людей, они бы сделали это щелчком пальцев, но здесь, в царстве Траума, где чувства овладевают волей и захлестывают разум, магия столь слаба, что требуется немыслимые усилия и для самого малого результата.
Селина почувствовала резкую боль, словно молния, пронзившую ее, и страшная судорога свела все тело, но она все-таки смогла удержать свою часть кокона. Бросив взгляд на сестру, Селина почувствовала, как та напряжена - губы плотно сжаты, по лицу испарина, бьет набатом напряженная жилка на виске. Наконец с оглушительным, как показалось Селине, хлопком, кокон лопнул, отбросив обеих фей в разные стороны, душа Элизы - эфирный образ девушки, повторяющий силуэт ее тела, - выпало из него. Это было похоже, как если бы кто-нибудь вывалился из разорвавшегося гамака. Девушка оказалась на полу и растерянно озиралась вокруг.
- Где он? - вдруг спросила она, встретившись взглядом с Селиной. В голове у феи стоял страшный гул, и она едва расслышала слова крестницы. - Кто? - проговорила она, с трудом справляясь с головокружением и дурнотой.
- Принц… - недоуменно вскинув брови ответила та. ***
Шаул уже подходил к дому, но так и не придумал, как ему объявить о своем решении родителям. Нельзя сказать, что идея с поиском принца ему самому пришлась по душе. Что именно заставило его принять спонтанное решение? Чувство вины, нападки феи или внезапный приступ честолюбия?.. Стоило Шаулу вспомнить свое отражение в зеркале фей, и его сомнения разрастались, как снежный ком. Принцы, принцессы, королевские дворы, придворный этикет… Как бы ни артачилось его самолюбие, Агата права - одно дело дебатировать с учеными мужами, апеллируя к Истине в университетской аудитории, и совсем другое - непрошенным гостем ворваться в царство политических интриг и тайных союзов, которые правят в королевских дворцах.
И все же у него нет права отступать. В конце концов в противном случае его ждет нотариальная контора - еще один довод в пользу путешествия. Но как представить столь экстравагантные планы отцу? Тот наверняка воспротивится его намерениям, упрекая в безрассудстве. Отец и так считал, что старшему сыну не хватает ни благоразумия, ни решимости в достижении наилучших результатов. А теперь после его отказа идти на юридический факультет, отношения с отцом обострились до предела. Если он сейчас заявится с просьбой разрешить ему отправиться в путешествие, а, следовательно, дать денег на эту сумасбродную, как, несомненно, решит отец, затею, нетрудно предположить, каков будет результат...
Шаул знал, что в этот час все домашние уже собрались в беседке в небольшом садике, который примыкал к жилому крылу библиотечного здания. Так было заведено у них в теплое время года. Он решил не откладывать объяснение с родителями в долгий ящик и объявить им сразу о своем решении. И лучше бы не уточнять цель вояжа, раз он так и не нашел никакого путного объяснения своего намерения…
Шаул прошел через боковую калитку прямиком в сад. Деревья - яблоня, груша, вишни - уже сменили наряд на осенний, им в унисон горели багрянцем кусты шиповника, а клумбы все еще пестрели разноцветьем астр и хризантем. Отец с матерью были в беседке. Тим появился сразу же за Шаулом, и со словами: «А я думал, что опоздал», - сорвал с дерева позднюю грушу.
- Тим, - отец строго посмотрел на младшего сына, готовый разразиться нравоучительной тирадой, но мать прикрыла ладонью его руку, и тот замолчал. - Садитесь за стол, родные, - обратилась она к сыновьям.
На столе их ждали сыр, хлеб, в серебряной масленке мягко лоснились стружки масла, золотился, переливаясь в солнечном свете, янтарный мед, на большом блюде красовались сочными боками фрукты, в том числе и груши из их садика. На бокалах с лимонадом весело играли солнечные зайчики, отражающиеся от водной глади канала, протекающего прямо за поредевшими кустами шиповника.
Отец с матерью и даже Тим, поспешивший выполнить просьбу матери, удивленно смотрели на задержавшегося у входа в беседку Шаула. Залюбовавшись этой идиллической картинкой повседневной жизни, он почувствовал досаду оттого, что сейчас разрушит ее своим заявлением. Но, отмахнувшись от искушения перенести разговор, выпалил:
- Отец, прошу вас отпустить меня. Я хочу отправиться в путешествие...
Взгляд отца стал жестким, и он приказал: - Шаул, сядь за стол, не заставляй всех ждать тебя. Он, нахмурившись, повиновался, и все принялись за трапезу. Несмотря на свою долгую прогулку, Шаул не чувствовал голода. Тяжелый разговор с отцом висел над ним дамокловым мечом - ожидание было еще мучительнее самого разговора, исход которого представлялся самым неблагоприятным. Бартоломью Ворт не был человеком жестоким, но характер его отличала чрезмерная сухость чувств и строгость оценок. Они с братом всегда чувствовали себя свободнее с матерью, женщиной мягкой и романтичной. Ей бы Шаул не побоялся рассказать о своих намерениях, зная, что она поймет его или хотя бы постарается взглянуть на дело его глазами. Но отец был педантом, свои суждения, основанные на понятиях о чести и здравом смысле, он всегда выдавал в форме императива. Шаул вздохнул: если о чести еще можно было поспорить, то здравый смысл был явно не на его стороне... - Так что ты хотел нам рассказать, Шаул? - наконец обратился к нему отец.
Шаул поднял глаза, встретившись с ласковым взглядом матери. Она чуть заметно кивнула, подбадривая его.
- Я хотел бы, - начал он, - отправиться в путешествие.
- И что же за путешествие ты намерен предпринять? - отец отложил нож, которым с педантичной тщательностью намазывал масло на ломоть хлеба, и взглянул на замявшегося сына. - Есть и другие города и страны… - промямлил Шаул, проклиная себя за то, что не обдумал связного объяснения по дороге. - Так ты хочешь увидеть мир? - неожиданно отец сам пришел к нему на выручку.
- Да, именно. Это мне просто необходимо, - с чувством подтвердил Шаул, ненавидящий всяческие уловки, и потому зацепившийся за столь широкую формулировку, способную, как ему казалось, определить и его миссию по поиску принца.
- Ну что ж, - произнес отец, - не вижу ничего плохого в том, чтобы юноша перед тем, как определиться с выбором жизненного пути, посмотрел свет. Думаю, это пойдет тебе на пользу. Расширит горизонты, подхлестнет амбиции... Шаул не верил своим ушам. - Так вы не против? - он перевел взгляд на мать, силясь переварить услышанное.
- Мы согласны, милый, - ободряюще кивнула она - мама, конечно, поняла, как он обескуражен и взволнован. - Только будь осторожен и не очень задерживайся в пути, - похлопала она его по руке и тихо вздохнула: - Нам будет очень не хватать тебя...
Шаул был несказанно удивлен подобным разворотом событий, и не мог не возблагодарить Провидение за столь благополучный исход дела. К счастью, отец больше не расспрашивал о его планах, а сам распространялся о далеких странах и их нравах с таким увлечением, словно заядлый путешественник. Слушая отца, Шаул думал, что было бы неплохо перед отъездом посидеть в библиотеке и разработать маршрут предстоящего путешествия. А вечером, когда они отправились спать, Тим со свойственной ему прямотой объяснил брату необычную покладистость отца: - А что ты удивляешься? - Тим пожал плечом, расстегивая ворот, и развязал шейный платок. - Ты повздорил с отцом из-за университета. С тех пор как уехала твоя прекрасная маркиза, ты стал отшельником. Стихи пишешь… - Ты рылся в моих вещах? - вскинулся Шаул на брата.
- Ты сам их оставил в классной комнате. Да ты ничего вокруг себя не замечаешь. Это Гринмайер…
- Доктор? - усмехнулся Шаул. - Они считают, что я болен? - Да, причем здесь это, - поморщился Тим. - Он же друг отца. Гринмайер посоветовал тебя отправить проветриться. Ты заметил, как увлекся отец? Мне кажется, он сам не прочь отправиться куда-нибудь на край света. Засыпая, Шаул думал о том, как за каких-то несколько часов изменилась его жизнь. Еще вчера, он маялся бессонницей от тоски по службе в нотариальной конторе, а сегодня не может унять волнения перед предстоящим путешествием. А он-то думал, что время приключений осталось позади. Решив посвятить себя изучению философии, Шаул старался смирить присущую ему порывистость и приобрести размеренность и строгость мыслей, оставить спонтанные порывы и упорядочить свою жизнь продуманными планами и взвешенными решениями. Кажется, сегодня его стремление стать бесстрастным служителем мудрости потерпело фиаско. Но он не жалел об этом. Сомнения уступили место волнительному ожиданию приключений. Он представлял себе бурные воды моря, новые страны, и даже королевские дворцы уже не страшили, а будоражили его воображение.
- А ведь Тим верно подметил насчет отца, - пробормотал, засыпая Шаул.
Сухой, педантичный служитель просвещения и здравого смысла, кажется, действительно, имел неблагоразумное стремление к приключениям и экзотике дальних стран... *** - Принц?! - воскликнули в один голос дамы. Они стояли над Элизой: одна совсем небольшого роста и хрупкая, словно девочка-подросток, а вторая высокая, статная. Элиза не знала, откуда ей были знакомы их лица, но в ней зрела уверенность, что она уже встречалась с ними. Ей даже припомнилось, что маленькая - ласковая и добродушная, а высокая - строгая и резкая, она и сейчас сурово взирала на нее сверху вниз. Элиза растеряно осмотрелась: почему она сидит на полу? Кажется, она упала, но откуда? И куда она попала? Что за странное место?..
- Ты кого-то видела? - прервала ее мысли высокая женщина. - Я… не помню, - медленно ответила она, напрягая память. Она ничего не помнила и не могла понять, что с ней происходит, как будто ее разбудили во время глубоко сна. Сон! «Разумеется, - обрадовано догадалась Элиза. - Я спала».
- Элиза, - ласково обратилась к ней хрупкая дама, - мы феи - твои крестные, меня зовут Селина, а это моя сестра Агата. Ты помнишь нас? - Припоминаю… - протянула Элиза - четкие образы снова размыли сомнения. - Ты совсем ничего не помнишь? - перебив ее, строго, словно учитель заданный урок, спросила Агата. - Отчего такая поспешность выводов? - холодно ответила она, не желая признаваться в собственной растерянности. - У нас нет времени, - нетерпеливо проговорила Агата. - Мы скоро уйдем. Когда ты останешься одна, потрудись вспомнить все то, о чем мы тебе сейчас расскажем.
Она должна остаться одна в этом жутком месте?! Элизе стало не по себе, невыносимая тоска туго стиснула грудь и неожиданно разлилась бурным потоком слез. - Успокойся, милая, - наклонилась к ней Селина и протянула руку: - Поднимайся.
Но Элиза только ошарашено отстранилась от нее. Что-то невероятное творилось с ней - она рыдала безудержно и горько, не в силах справиться ни с отчаянием, затопившим сердце, ни унять рыданий. Воля, одряхлевшим полотнищем бессмысленно трепыхалась в бурных потоках сотрясающих ее существо чувств. Полная беспомощность лишь подхлестывала их стыдом и страхом. - Оставьте меня, - только и смогла выговорить Элиза. - Прекрати валять дурака! - отчитала ее Агата. - Возьми себя в руки, иначе ты погибнешь. «Уж лучше смерть, чем эта позорная слабость», - обреченно качнула она головой.
- Милая, - Селина присела рядом с ней. - Ты взволнована и не понимаешь, что с тобой происходит. Но сейчас тебе стоит довериться нам. Послушай: много лет назад злая колдунья, желая наказать твоих родителей, решила погубить тебя …
Элиза слушала историю своей собственной жизни, как сказку. Она перестала рыдать, но не могла вспомнить ничего из того, что рассказывала ей добрая фея. Единственная дочь своих родителей? Возможно: она не припоминала никаких братьев и сестер, впрочем, как и самих родителей… Какие они были, как выглядели? Нет, никого не вспомнить!..
Ее шестнадцатилетие, старуха, веретено? Сто лет назад? Она спала сто лет?!
- Ты и сейчас еще спишь, милая, - сочувственно кивнула Селина. - Мы в мире снов, и здесь весьма опасно…
- Так все это снится мне? - недоверчиво переспросила Элиза. - И чтобы избавиться от этого, мне надо лишь проснуться?
- Проснуться… - кивнула добрая фея. - Но разбудить тебя может только принц, - перебила ее Агата.
- Так где же он?! - требовательно воскликнула Элиза, ей не терпелось покинуть это неприятное сумрачное место.
- Принца пока нет, милая, - тихо проговорила Селина, поморщившись, словно от боли. - Нет?! - она не могла поверить своим ушам. - Вы же только что сами утверждали… Голос ее прервался.
- Я не могу оставаться здесь! - Элиза справилась со своим голосом, но - увы! - не с чувствами. - Это невозможно! Недопустимо! Я желаю… я приказываю… Я должна сейчас же... - Прекрати! - прикрикнула на нее Агата. - Ты принцесса или крикливая торговка?!
Элиза отшатнулась, словно получила пощечину. Оскорбительная дерзость феи ввергла ее в холодный гнев, но к счастью уняла вновь подступившие рыдания. Она медленно поднялась с земли, стараясь вернуть потерянное достоинство и, отступив на два шага, словно взошла на помост - в таких случаях необходимо установить должную дистанцию...
- Я вынуждена напомнить вам - никогда не повышайте на меня голос, - отчеканила она.
- Вот и прекрасно, - с готовностью кивнула Агата - казалось, ледяная отповедь нисколько не смутила ее.
- А теперь будьте любезны разъяснить, - приказала Элиза, послав мысленно дерзкую фею на эшафот, - как я выберусь отсюда, если принца нет. Глава 3
Шаул стоял на причале огромного Золлендамского морского порта. Вдоль всей округлой чаши гавани выстроились каменные здания морских и торговых служб. Словно шеренги солдат, тянулись длинные ряды складов. Рядом с ними приютились неуклюжие приземистые строения мастерских. Их назначение легко было узнать - рядом с канатной высились аккуратные штабели бухт пеньковых снастей, а из распахнутых ворот якорной кузницы раздавался веселый перезвон кузнечных молотов. У самого входа в гавань на узком мысе высилась красная башня маяка. Десяток широких пирсов на толстенных дубовых сваях врезались в аквамариновую глубину, давая пристанище сотням кораблей и лодок.
Путешествие Шаула началось несколько дней назад, когда он, распрощавшись с родными, сел на речной плоскодонный аак. Его багаж составлял заплечный мешок, небольшой дорожный сундук и навязанный феями кот. Он отправился по реке Золлен в Золлендамский порт, из которого ему предстояло отплыть по морю в поисках принца.
Многие соотечественники Шаула, занимающиеся торговлей, бесстрашно плавали не только по рекам и каналам до южных морей, но и по морям и океанам, добираясь до дальних экзотических стран на другой стороне света. Шаул не собирался искать принца в этих далеких землях, его планы ограничивались старым светом, который был пройден кораблями, принадлежащим Содружеству вольных городов, вдоль и поперек. Вооружившись письмами к арматорам и капитанам судов, он мог пройти весь цивилизованный мир. Но Шаул был уверен, что найти суженного для спящей принцессы не составит большого труда, и вполне вероятно, что его путешествие закончиться, едва начавшись. В какой-то мере такое скорое исполнение миссии разочаровало бы его. Ведь тогда ему не побывать в других отдаленных землях, не узнать их нравов, обычаев и законов… Но сейчас волнение захлестывало грудь - это было его первое морское путешествие, - смывая все сомнения и беспокойства. Соленый ветер, срывающий шляпу, наполнял сердце восторженным предчувствием будущих приключений, а резкие крики чаек торопили в дорогу. Могучая красота пришвартованных в порту кораблей завораживала. Вспоминались зачитанные до дыр романы об отважных героях и бесшабашных пиратах. Неужели все это ему предстоит испытать?..
- Ну и долго ты собираешься здесь торчать? - услышал он из заплечного мешка раздраженное шипение кота. - Меня скоро раздавят! Вредный кот путешествовал у него на закорках, дабы избежать сутолоки. Суета в порту, несмотря на ранний час, была необыкновенная. В гавани мелкие речные суденышки, баржи и лодки лавировали между крупными важными морскими судами, а на суше между груженными и порожними повозками, толкая друг друга, сновали грузчики, пассажиры, арматоры и моряки. Но очарованный прекрасным судном, на котором ему предстояло отплыть, Шаул не замечал толчков. - «Доротея», - произнес он название корабля, заметив его среди других судов.
Никогда ему не приходилось плавать на таком крупном судне. Бонк располагался в отдалении от морского берега, в мелководном верховье реки Золлен, и Шаул отправлялся на учебу в Золлендамский университет чаще всего на плоскодонном речном ааке.
- Не о дамах сейчас нужно думать, а грузиться на корабль! - отчитал его кот, словно учитель бестолкового ученика.
- «Доротея» и есть наш корабль, - ответил Шаул. - Красавица. Наверняка ты никогда не видел ничего подобного: от носа до кормы не меньше десяти рут, и какое поразительное изящество при такой мощи - канаты трещат от напряжения.
- Швартовы, - процедил кот.
- Прости, не расслышал…
- Эти канаты называются швартовы, - высокомерно объяснил кот. - Недоросль…
То, что канаты, которыми судно крепится к причалу, называются швартовы, Шаул и сам прекрасно знал. Просто не пришлось к слову. Он вообще не об этом говорил, гадкий кот его и не слушал. Но оправдываться было унизительно, поэтому Шаул не стал отвечать на колкость, а, встряхнув обидчика, поднял сундук и стал подниматься на корабль.
Постоянные придирки попутчика выводили Шаула из себя. Кот был, действительно, весьма эрудированной особой, и не только для кошачьих - в этом Шаул уже имел возможность убедиться. Но чванливая надменность этого типа была просто невыносима. И такого субъекта феи отправили в помощь?! Вот уж от кого поддержки и сочувствия не дождешься.
Шаткие деревянные мостки, соединявшие пирс с кораблем, ходили ходуном под ногами и тачками, на которых перевозили груз. А с противоположного борта товары грузили на нижние палубы прямо с лодок.
Шаул с трудом поднялся со своим скарбом на борт, и как только он оказался там, откуда ни возьмись подлетевшая собака принялась яростно его облаивать. Небольшая шавка на коротких кривых ногах прыгала вокруг, словно решила запрыгнуть ему на закорки. «Унюхала Бруно», - догадался Шаул, тряхнув заплечным мешком.
- Простите, - обратился он к одному из моряков, прилаживающему деревянный ящик у грот-мачты. - Эта собака живет на корабле?
- Да, менеер, - кивнул тот и прикрикнул на бесновавшееся животное: - Заткнись, Перец! А ну я тебе!.. - топнул он.
Перец отскочил в сторону и на мгновенье замолчал, но тут же снова зашелся в лае.
- Ах, ты, дрянная тварюга! - он сделал шаг в направлении собаки, и та ретировалась. - Перец - хороший пес, менеер, - смущенно проговорил матрос, обернувшись к Шаулу. - Он ловит крыс лучше любого кота, а без этого на судне никак.
- Конечно, - согласился Шаул, - Скажите, где я могу найти капитана?
- Капитан на баке, господин, - ответил матрос, неопределенно махнув рукой куда-то в сторону, и вернулся к своему занятию.
У Шаула было письмо к капитану. Но отправляться на бак с багажом да еще в то время, когда идет погрузка, просто глупо. Повсюду в проходах между ящиками и открытыми люками суетились люди, толкали бочки, носили тюки. Ему нужна была помощь, чтобы отнести сундук в каюту. Шаул огляделся - матросы сновали вокруг с такой быстротой, подгоняемые боцманской трубкой, что он не решился отвлекать кого-то из них. В конце концов, времени у него было достаточно.
Шаул внимательно осматривал «Доротею». Корабль действительно поражал размерами. Но при более коротком знакомстве изысканная аристократка оказалась замызганной неопрятной толстухой. Широкая, заставленная деревянными ящиками палуба была довольно грязной, дурной запах бил в нос, несмотря на ветер с моря. И даже мачты, казавшиеся с пирса тонкими вонзающимися в небо стрелами, на деле оказались толстенными, собранными из многих бревен, тяжелыми столбами.
- Что ты стоишь? - послышалось шипение из заплечного мешка. - Ступай к капитану на бак.
Шаул подумал, что неплохо будет, если корабельная шавка все-таки доберется до вредного кота.
- Привет! - раздался звонкий мальчишеский голос у самого уха.
Шаул обернулся: перед ним стоял молодой человек лет шестнадцати. Судя по добротному без модных излишеств темного крепкого шерстяного сукна платью, он не был моряком, скорее - сыном зажиточного купца одного из городов Содружества. Щегольская фетровая шляпа с залихватски заломленными полями и синим пером открыто заявляла о легкомыслии хозяина. Добродушная улыбка незнакомца обезоруживала, и Шаул легко извинил ему бесцеремонное приветствие.
- Доброе утро, - кивнул он в ответ.
- Я Тео Кугль из Золлендамма, а ты, видно, Шаул Ворт из Бонка. Правильно?
Шаул кивнул, а молодой человек продолжал тараторить:
- Я рад, что ты не старый толстосум. Хорошо иметь дело со сверстниками, - уверено заявил он. - Мы с тобой точно поладим.
Шаул не сомневался, что его новый приятель едва успел закончить школу и, как минимум, года на три моложе него.
- Сейчас матросов не дождешься, - с видом знатока заявил Тео. - Давай я помогу отнести твой багаж в каюту.
Не успел Шаул поблагодарить его, а тот уже схватился за боковую ручку его сундука.
- Пойдем же! Мой дядя - владелец судна, так что я здесь все знаю, - продолжал Тео. - Мы будем жить в одной каюте. Меня он тоже отправляет из Золлендама, - уныло сообщил он, но тут же воспрянул духом: - Зато целый месяц в море! Сейчас увидишь его, он дожидается капитана в его каюте.
Догадавшись, что речь идет о дяде, а не о море, Шаул послушно последовал за расторопным молодым человеком, слушая его трескотню. Тео уверенно лавировал между натянутыми тут и там канатами, ящиками, открытыми люками и сновавшими с грузом матросами, успевая пояснять, рассказывать и восхищаться.
- Ну вот мы и добрались - повернулся к нему Тео, когда они оказались в кормовой части корабля.
Дверь была отворена, и они вошли внутрь. Попав со света в скудно освещенное помещение, Шаул не сразу оценил его размеры и планировку, зато запах, спертый, тяжелый, ударил в нос в тот же миг.
- Уф, - с отвращением поморщился Шаул.
- Ну это еще ничего, тебе бы в кубрике побывать, - хохотнул Тео. - Вот где нос пришлось бы зажимать. Не бойся, - улыбнулся он на растерянный взгляд Шаула, - принюхаешься, и потом вообще замечать не будешь.
- Дядя! - крикнул кому-то вглубь помещения Тео.- Смотрите, кого я привел!
- Не ори, - послышался в ответ раздраженный голос, и через некоторое время глаза Шаула различили крупную фигуру купца.
В отличие от племянника одет дядя был весьма богато, хоть и старомодно: длинное, отороченное мехом платье застегивалось крупной золотой брошью, черный бархатный шаперон украшал шелковый бурреле, на тисненом поясе висел увесистый расшитый бисером кошелек. Но выражением лица он, наоборот, невыгодно отличался от племянника. Недовольная брезгливая мина не сходила с его лица, пока он говорил с юношей.
- Я назначил тебя представителем интересов нашей семьи в Готтенге, Теофилус. Веди себя как полагается. Не прыгай, как щенок от радости, столкнувшись, с первым встречным…
- Позвольте представиться, менеер Кугле, - слегка поклонившись, обратился к купцу Шаул. - Я - Шаул Ворт из Бонка, бакалавр свободных искусств. Мой отец, главный архивариус и библиотекарь Бонка Бартоломью Ворт, писал вам и, получив согласие, оплатил мой проезд на вашем судне.
- Да, да, - нехотя кивнул Кугле, - все верно. Я рад, что у Тео будет попутчик. Вы, видно по всему, серьезный юноша, умеете держаться с достоинством. Вот чего не хватает тебе, Тео. А вот и капитан. Доброе утро, дружище, - поспешил он поприветствовать капитана, избегая продолжения пустого разговора.
- Доброе утро, менеер Кугле, - поклонился тот хозяину.
- Мне надо обменяться с вами парой слов. Тео, проводи, наконец, твоего приятеля в каюту, - недовольно морщась, махнул он рукой племяннику.
Молодые люди подхватили багаж и послушно отправились в каюту. Пройдя по узкому темному коридорчику, они оказались у небольшой двери. Тео толкнул ее, и они вошли.
- Терпеть не могу этого напыщенного скрягу! - юноша неожиданно опустил сундук, и Шаул, все еще удерживающий вторую ручку, чуть не упал.
- Это и есть наша каюта, - сообщил ему Тео и уселся на нижнюю койку.
Шаул огляделся - каюта была так мала, что в ней едва помещались две деревянные койки, расположенные для экономии места одна над другой. В оставшемся узком проходе по другой стене стоял большой сундук, и ящик, на котором был прикреплен небольшой таз, а в самом углу у входа - ведро. Больше места не было. Тесная каморка скудно освещалась светом, проникающим сквозь решетку на потолке.
- Оставь его, - бросил Тео Шаулу, пытавшемуся устроить сундук в крошечном пространстве каюты. - Матросы после принайтовят его, чтобы не бузил во время качки.
Шаул взглянул на своего нового знакомого: тот заметно приуныл со времени их встречи. Гневное замечание, которое Тео отпустил по адресу своего дяди, было, по мнению Шаула, не уместным в присутствии случайного знакомого. Но, положа руку на сердце, он вынужден был признать, что купец, действительно, производил впечатление не самого приятного человека.
- После смерти отца все подгреб под себя. Распоряжается нашими жизнями, как хочет! Вильму отдал за своего дружка де Вирса. Пивной бочонок, а не муж! Меня отправляет в этот дурацкий Готтенг. Сиди там за конторой, зарабатывай для него деньги!
Шаул был обескуражен такими откровениями, и совсем не знал, что ответить своему приятелю. С одной стороны, Тео расстроился не на шутку, и его было жаль. Кому, как ни Шаулу, было знать сколь несправедливой и жестокой может оказаться чужая воля. Он вздохнул, вспоминая суровую настойчивость собственного отца. С другой стороны, по молодости лет Тео мог попросту не понимать намерений своего дяди…
- Мяу, - Бруно выглянул из мешка.
- Батюшки, да у тебя кот!
Только этого не хватало… Бруно выбрался из своего укрытия и по-хозяйски расположился на нижней койке, рядом с Тео.
- Красавец, - Тео погладил кота по голове, и Бруно снисходительно позволил ему это, не меняя царственной позы, он лишь слегка прищурил глаза. - А ты знаешь, что на корабле есть собака?
- Знаю, она уже облаяла его, как только мы поднялись на борт.
- Настоящий королевский кот, - польстил Бруно Тео, поглаживая плотную лоснившуюся шерсть редкого дымчатого окраса. - И какой огромный. Это, наверное, самый большой кот, из всех кого я видел.
- Немаленький, - усмехнулся Шаул, вспоминая тяжкие муки носильщика.
- А зачем ты взял его с собой?
- Сам же сказал, он необычный... - неуклюже объяснил столь странный поступок Шаул.
У него не было намерения посвящать первого встреченного, хоть и симпатичного ему, попутчика во все тонкости своего путешествия, да и обескураживать людей необычными способностями Бруно тоже не стоило. Законы разных стран сходились в одном: колдовство, к которому причислялось все, выходящее за рамки повседневной жизни, жестоко каралось. А быть сожженным или четвертованным из-за болтовни Бруно Шаулу и вовсе не хотелось. Но выдумывать правдоподобные объяснения он был не мастак и с волнением наблюдал реакцию Тео. Мальчик снова склонился к коту, кажется вполне удовлетворенный полученным ответом:
- И как же такого красавца зовут?
- Бруно, - улыбнулся Шаул на удивление простому прозвищу ученого хлыща.
Тео принялся трепать кота за ушами, почесал грудку, и тот блаженно заурчал и, перевернувшись на спину, подставил мальчику живот. Шаул оторопел. Напыщенный, вечно раздраженный интеллектуал, непрестанно сыпавший едкими замечаниями, не допускающий малейшей непринужденности в обращении, ластился и дурачился, как малый котенок!
Но этой идиллии не суждено было длиться долго: раздался отчаянный лай, вслед за которым из темноты коридора в каюту влетел Перец. И из плюшевой игрушки Бруно превратилась в опасного хищника: он поднялся, бесстрашно шагнув навстречу противнику, изогнул дугой спину и угрожающе зашипел, оскалив острые тонкие клыки. Ощеренная морда кота выглядела действительно устрашающе. Однако на пса этот пассаж не произвел должного впечатления, он продолжал лаять, стараясь вскочить на койку. Короткие ноги не позволили ему сделать этого, и неуемный Перец заходился в лае и в поисках возможного подхода кружил по каюте, протискиваясь межу человеческих ног. Так и не найдя способа добраться до ненавистного кота, Перец вернулся на исходную позицию, и лай его перешел в какой-то неистовый истерический вопль. И тогда Бруно перехватил инициативу: он бросился на своего обидчика, расцарапал ему нос и, уставившись на ошалевшего и визжащего пса, завыл басом, завершив свою тираду душераздирающим предельным крещендо. Перец, поскуливая, ретировался и уткнулся носом в сапоги капитана, появившегося на пороге каюты.
- Что здесь происходит? - раздался его громовой голос.
- Перец атаковал ценнейшего кота, его потеря могла бы принести небывалые убытки! - запальчиво произнес Тео.
Если подобные обвинения и озадачили капитана, он не подал вида.
- Каким образом этот бесценный кот оказался на корабле?
- Это мой кот, господин капитан, - выступил вперед Шаул. - У меня есть письмо к вам, - и он протянул бумагу.
Капитан взял письмо и, не торопясь, прочел.
- Здесь ничего не сказано о коте, менеер Ворт. - Но таковы условия моего путешествия, - склонил голову в любезном поклоне Шаул. Он был бы не слишком огорчен, если бы капитан отказался принять кота на борт.
- Ну что ж, - кивнул в ответ тот. - В таком случае, кот - это ваша забота, менеер Ворт. А моя забота - это порядок на корабле, и если ваш кот будет его нарушать, я не потреплю этого, несмотря на убытки, менеер Кюгле, - он бросил строгий взгляд на Тео.
- Я сделаю все от меня зависящее, - ответил Шаул. - Он может постоянно находиться в каюте.
- Думаю, ваш кот уже отвоевал у Перца право пребывать на «Доротее», - возразил капитан. - Но Перец - хороший добрый пес, и он не должен пострадать от вашего кота, какой бы ни была его ценность. Избавиться от зловредного попутчика под благовидным предлогом не удалось. Шаул присел на корточки перед настороженно взирающим на него Перцем и нежно потрепал того по свисающим плюшевыми лоскутами ушам. Пес, чуть склонив голову на бок, мягко тявкнул, великодушно приняв дружеский жест от человека, впустившего в его дом врага. Смешной неуклюжий Перец, проявивший вместе с отвагой благородную доброжелательность, обрел в сердце Шаула искренние симпатию и сочувствие - в конце концов, они оба пострадали от жестокого нрава Бруно…
* * * Агата с трудом приходила в себя после затянувшегося путешествия в сонное царство. Такое долгое пребывание там опасно. И теперь она была совсем без сил. Фея устало откинулась на спинку кресла, уставившись в окно. Сад, переливающийся в солнечных лучах золотом листвы, требовал ее забот. «Подождет», - пробормотала Агата себе под нос. Она была озадачена не садом и не собственным самочувствием. В мире снов оставалась Элиза с ворохом всевозможных сведений, которые они успели ей сообщить, и без всякой помощи. Взрослой мудрой фее не переварить такое, а уж неопытной молодой девушке...
Конечно, крестница была умна и рассудительна, но во сне людьми владеет не разум, а чувства. Те чувства, которые в обычной жизни, едва появившись, затихают, сдерживаемые рассудком, во сне могут вырасти до невероятных размеров и подтолкнуть человека к поступкам, от которых, проснувшись, тот придет в полное замешательство. Агату огорчило не меньше, чем ее сердобольную сестру, что пришлось быть жестокой с крестницей, но другого выхода просто нет - когда взывать к разуму бесполезно, приходится подстегивать чувства…
- Бедняжка Элиза, - услышала она вздох Селины.
Сестра только что спустилась из своей комнаты в гостиную, лицо ее еще хранило следы дневного сна.
- Из одной темницы она попала в другую, - горестно проговорила Селина, раздвигая шторы навстречу мягкому осеннему солнцу. - И гораздо более опасную, - нахмурившись, кивнула Агата.
- Ты ужасно выглядишь, - заглянула ей в лицо сестра и с упреком добавила: - Ты совсем не отдыхала…
- Не до отдыха, - отмахнулась она от нее.
Этот Шаул Ворт спутал им все карты, и теперь невозможно разобраться - что причина, а что следствие. И надо же сколько неприятностей от одного незадачливого мечтателя! И ведь без всякой магии разрушил то, что они с таким трудом сумели сделать и поддерживали добрую сотню лет. А под конец еще и сжег свиток. Глупец! Это нисколько не повредило колдовству, зато самому бакалавру еще аукнется… Зеркало, покрывшееся искрами в первое же его появление мальчиком в заколдованном замке, теперь искрило и шипело, как сумасшедшее, стоило Агате только подумать о неугомонном горожанине. Вредное стекло наотрез отказывалось показывать и его, и Бруно. Как сложится их путь, теперь феям не узнать...
- Селина, - повернулась Агата к сестре, устроившейся с рукоделием в другом кресле. - Что ты знаешь об этом философе? Селина, добрая душа, опекала детей и была знакома со многими из них с младых ногтей и легко могла определить в маленьком сорванце будущего героя.
- Ты имеешь в виду Шаула Ворта? - переспросила Селина и подняла на сестру столь благодушный взгляд, что Агата вспылила.
- Нет, Робин Гуда! Селина улыбнулась. - Роберт Локсли был славным ребенком, но ему не хватало здравого смысла, чтобы во время остановиться. - Селина! - рыкнула Агата.
- Тебе надо отдохнуть, милая, а не рычать на меня, как дикий зверь, - подняла на нее насмешливый взгляд сестра. - Нынешний бакалавр свободных искусств был хорошим, добрым мальчиком с благородным сердцем и светлой головой.
- Уф! - Агата метнула на Селину сердитый взгляд. - Таких хороших мальчиков пруд пруди. Скажи что-нибудь конкретное.
- Ты ошибаешься, дорогая, - покачала головой Селина, не отрывая взгляда от рукоделия - аккуратное наложение стежков очень важно, когда вышиваешь даже самый незначительный узор в судьбе ребенка. Она вытянула нить с изнаночной стороны и произнесла, подняв на сестру серьезный взгляд: - Я уверена: таких мальчиков не слишком много, скорее всего, их совсем мало, а, может быть, он и один такой.
Агата поняла, на что намекает Селина - избранничество. Такое бывает, но очень редко. И чтобы у тебя под носом обыкновенный городской мальчишка превратился в избранника?! В такое поверить трудно. Хотя избранники всегда появляются неожиданно и редко среди сильных мира сего. Они должны быть чисты душой и по-детски благодушны, чтобы вместить волю Провидения. Взять хотя бы эту деревенскую девочку Жанну… - Он слишком неуклюж. И уже наделал массу глупостей, - не согласилась она с сестрой. - Не очень-то он похож на того, кто способен изменить судьбы людей к лучшему.
- А те, кто похожи, чаще всего таковыми и остаются, - философски изрекла Селина и, стрельнув в сестру насмешливым взглядом, упрекнула: - И не было никакой необходимости так жалить бедного юношу. - Ерунда, - отрезала Агата. - Я испытывала его.
Конечно, она досадовала на мальчишку из-за его вмешательства, но, когда он заявился к ним на Вересковые холмы, она была беспристрастна. Если человек так настойчиво вмешивается в цепь событий, определенных волшебством, его необходимо испытать. Попадись какой-нибудь зарвавшийся самодовольный выскочка - его нельзя и близко подпускать к магии. Но если человек озабочен не только собственными амбициями и ради блага других людей способен на жертвы, ему не стоит чинить препятствий. Волшебство - это совсем не бормотание нечленораздельных заклинаний, как думают некоторые простофили. Магия призвана помочь людям выполнить их предназначение. Человек - вот главное движущая сила волшебства…
А если Селина права и Шаул - что за имя такое диковинное! - действительно избранник? В таком случае не удивительно, что зеркало заартачилось. Избранникам помощь фей не нужна, они прекрасно справляются сами. Если, конечно, не побоятся и не отступят. Но тогда им уже никто не поможет… Глава 4
- Ну все снимаемся с якоря! - Тео влетел в каюту. - Поднимайся на палубу, это так здорово!
Шаулу и самому не терпелось увидеть, как отчаливает «Доротея». Он выбрался на палубу вслед за Тео. Паруса были подняты, или поставлены, как говорят моряки, и корабль, раскачиваясь, неспешно выруливал к выходу из гавани. Вот она и осталась позади. Шаул глянул на маяк - теперь он долго не увидит родного берега. На душе было тревожно и весело. Ветер шумел, натягивая паруса, скрипели тросы...
Шаул почувствовал, как подобралась разомлевшая в порту толстуха «Доротея», как напряглась, натянулась каждая ее жилка, почувствовав свежий морской ветер и высокую волну. И снова превратилась в гордую красавицу, щеголяющую роскошными красно-белыми парусами и трепещущим вымпелом на самой макушке грот-мачты. - Сейчас самое трудное, - слышался сквозь шум ветра и скрип такелажа голос Тео. Мальчик повернул к нему возбужденное раскрасневшееся лицо и заговорил скороговоркой, глотая слова: - Здесь очень опасные места. Если не знать точно, легче легкого посадить корабль на мель. Вон видишь там рыбацкую лодку, - Тео показал рукой на несколько рыбацких лодок в стороне от фарватера. - Там большая банка. На отмели всегда много рыбы, вот рыбаки там и пасутся. И таких мелей - больших и маленьких - здесь полно...
И действительно, Шаул заметил, каким сложным путем шла «Доротея», огибая мели.
Чем дальше они отходили от берега, тем сильнее чувствовалось волнение моря. Корабль прыгал с волны на волну, то задирая нос, то ухая вниз. Вода заливала палубу, и через шпигаты в борту сливалась обратно. Не то что передвигаться по палубе, но и стоять оказалось трудно. Шаул схватился за канаты, чтобы удержаться на ногах, и почувствовал приступ дурноты. Тео продолжал возбужденно тараторить, то восхваляя ветер, то восхищаясь ходом «Доротеи» - ему, как видно, качка была нипочем. А Шаул уже с трудом улавливал смысл слов. Его мутило и трясло. Казалось, что внутри все перевернулось, руки и ноги не слушались, а голова кружилась, готовая сорваться с плеч. Мысли перекатывались, как стеклянные шары, и, сталкиваясь, вдребезги разбивались, рассыпаясь бессмысленными осколками, кружащимися в бредовом калейдоскопе.
«Доротея» в очередной раз ухнула с волны, Шаула бросило на фальшборт, и он отдал морю остатки завтрака.
- Ты что?! - Тео вцепился в его куртку. - Так недолго и за борт нырнуть! Тебе сейчас лучше полежать. Пойдем, я отведу тебя в каюту.
«Нет, не в каюту! - отчаянно мотнул головой Шаул - он не мог проявить столь неприглядную слабость перед с Бруно. - Только не с ним...» - Ну, что ты? - Тео участливо склонился над Шаулом, усевшимся на мокрую палубу.
- В каюте слишком душно, мне будет еще хуже, - слабым голосом возразил он, найдя оправдание своему отказу.
- Оно может быть и так, только, если останешься здесь, то и вовсе окажешься за бортом.
- Я сейчас найду себе какое-нибудь безопасное место, - Шаул попытался подняться, но корабль накренился в который раз, и его с силой отшвырнуло к борту. - Я помогу, - протянул руку Тео. - На фордеке около тамбура свалены канаты. Не хоромы, зато спокойно отсидишься... Шаул с благодарностью кивнул - слова давались с трудом. И с помощью Тео - и как только тот держался на ногах? - добрался-таки до места, где бухты канатов и ящики за тамбуром лестницы, ведущей на нижнюю палубу, образовали небольшой закуток. - Посиди немного, отдышись. Здесь тебя никто не тронет.
- Спасибо, - сдавленно просипел Шаул, опустившись посреди смоляных груд. - Ты иди, дай мне немного времени...
- Ты привыкнешь... Все привыкают, - утешил его на прощанье Тео.
Шаул закрыл глаза. Мутная волна в очередной раз накрыла его, и лихорадку озноба усиливало ускоряющееся тошнотворное кружение осколков воспоминаний и обрывков мыслей. Нарастающий хаос в его голове сливался с гулом моря, и, казалось, что мощные удары волн разбивают последние хрупкие островки сознания. Спасаясь от затопляющего безумия, разум схватился за соломинку - слова старинной баллады, вдруг всплывшие из далеких детских воспоминаний, когда-то давным-давно ее певала маленьким внукам бабушка:
- Я видел сокола весной,
летал он над полями.
Я приручил его зимой,
Смирил гордыни пламя. Напрягая из последних сил размытую умопомрачительной тошнотой волю, он упрямо шептал слова, едва шевеля непослушными губами: - Златую ленту я надел,
А он взмахнул крылами.
И в небо сокол улетел,
В залог перо оставил... * * *
Элиза медленно поднялась и стала шагать из конца в конец своей темницы. Собственно, никаких стен здесь не было, но за небольшим освященным участком нависла глубокая темнота, густая и пугающая. Элиза осталась одна - феи покинули ее. Пусть их присутствие, особенно старшей, было невыносимо, но одиночество оказалось куда страшнее...
В этом проклятом месте на задворках царства снов, которому и названия-то не дано, царила абсолютная пустота. Находиться здесь оказалось куда хуже, чем в самом темном узилище самого глубокого подземелья! Здесь ничего, совсем ничего не было! Не было двери, в которую хотелось колотить, не было пола, который стоило бы яростно топтать, не было стен, к которым можно в изнеможении прислониться... Пустота и абсолютное безмолвие. Ни единого шороха, ни слабого звука не оглашало проклятую темницу. Только слабый рассеянный свет, да и тот едва ли можно было назвать светом...
Казалось, она сходит с ума. Недоумение от жестокой несправедливости ее заточения, сменила иступленная ярость, разрешившаяся безудержными рыданиями. Но те не принесли облегчения, лишь отняли силы... Элиза опустилась на то, что можно было бы назвать полом, если бы рука не проходила свободно через него, словно по воздуху. Ослабевшая, опустошенная - ни мыслей, ни чувств - внутри нее была такая же пустота, как и вокруг...
Сколько она так пролежала? Кто знает? Да и было ли здесь время? Какой-то отдаленный гул, или журчание воды? Элиза прислушалась - тихий, едва уловимый звук. Постепенно в этом бархатном шелесте стали различимы слова - словно кто-то не пел, а нашептывал песенку:
- Я видел сокола весной,
летал он над полями.
Я приручил его зимой,
Смирил гордыни пламень.
Элиза поднялась и огляделась. Все было по-прежнему - абсолютная пустота. Зря она встрепенулась - это ее собственные мысли. Почему на ум пришла давно забытая баллада? - Я теряю рассудок... Безумный бред причина всему здесь. Проклятая пустота! - с новой силой вспыхнуло раздражение. - Провались пропадом эти чертовы ослицы феи со всем ворохом своих глупейших выдумок!
Но, не взирая на ее злость, песня продолжала звучать в голове. Словно кто-то и в самом деле решил прошептать слова баллады до конца... - Златую ленту я надел,
А он взмахнул крылами.
И в небо сокол улетел,
В залог перо оставил... Это странное присутствие, хоть и невидимое, стеснило Элизу, и чувство стыда полыхнуло изнутри - брань не пристала принцессе... - В чужие земли за моря
летел мой сокол к солнцу, - продолжала шелестеть старинная песня. -
Рассвета пламя вознося,
он ночь излил до донца. Элизе вдруг вспомнилось, как эту балладу пела ее кормилица, когда она была совсем крохой. В огромной кровати она чувствовала себя неуютно, и раз за разом просила кормилицу повторять балладу, представляя прекрасного гордого сокола, доверчиво устроившегося на ее руке... Добрая Альберта послушно пела снова и снова пока маленькая принцесса не засыпала...
- И золото и алый цвет
в крылах его блистают, - тихонько подпевала Элиза, опустившись на пол. -
Соедини, Господь, сердца,
Спасение им даруй. И днем и ночью жду тебя.
Вернись, мой друг отважный.
Не расплести того венца,
что Бог на веки свяжет...
- Моя милая, добрая Альберта, - прошептал Элиза, исполнившись тоскливой нежностью к добрейшей кормилице, и прилегла, прикрыв глаза. Она провела ладонью по воображаемой кровати, и пальцы скользнули по шелковистой поверхности, поглаживая пухлые наполненные шерстью холмики и лаская тонкие простеганные ложбинки. Под щекой лоснилась прохладная гладь шелковых подушек. Элиза взглянула из-под ресниц. Полог одернут, и ей видно, как из окон, через маленькие цветные стеклышки, льется солнечный свет, в его радуге весело танцуют пылинки. Разноцветные солнечные зайчики от распахнутой створки окна прыгают по каменным плитам пола и ерошат ворсинки меховой шкуры, брошенной у кровати. Камин погас, но это не беда - ей совсем не холодно. У изголовья большой кованый канделябр с погасшей толстой свечой, но в ней тоже нет нужды - сейчас день и хорошо видны росписи на стенах и гобеленовые картины. Ее любимая - девица с единорогом - прямо перед глазами, на стене перед кроватью. В детстве она подолгу рассматривала белоснежного единорога, доверчиво склонившего увенчанную золотым витым рогом голову на девичьи колени. Девушка нежно и ласково смотрела на своего друга, обвивая руками грациозную и сильную шею животного. Но маленькую Элизу мучил карминовый цвет рукава ее платья, застывшего кроваво-красной полосой на шее единорога. Девушка и ее друг в тихий закатный час непринужденно расположились среди цветов на полянке темнеющего леса - они еще не знают, что с ними произойдет, а смотрящая на них девочка терзалась предчувствием нависшей над ними беды... На глаза навернулись слезы - теплые воспоминания детства. Ее комната - она помнит каждую мелочь здесь. Справа от кровати вешалка с выкованной веточкой на конце стержня, один листик на этой веточке погнут. Элиза перевела взгляд: так и есть - через перекладину вешалки до сих пор перекинута ее шелковая пелерина. На скамьях по стенам разложены подушки. Там должна быть одна маленькая, которую она вышила еще маленькой девочкой. Вон она в самом углу поверх других подушек - палевые зайчики до сих пор прыгают по лужайке, лакомясь сочными ягодами земляники. В углу большие сундуки с бельем и одеждой. У окна на столике рядом с зеркалом в резной оправе - небольшая шкатулка, ярко раскрашенная цветами и райскими птицами на гранатовых деревьях. Ей не надо заглядывать внутрь, она и так прекрасно помнит: в шкатулке хранятся гребень эльфов и дудочка гномов...
Элизу переполняла радость: она вспомнила! Вспомнила все, не только мелочи - обстановку, события, - она вспомнила саму себя. Теперь ей не грозит даже сумрак сонного царства... * * *
В окно, беспокойно жужжа, билась муха, отвлекая от работы. Наконец она угомонилась, примостившись на раме, и в тишине стали слышны далекие голоса в саду и трель пичужки в кустах малины под самыми окнами. На каменных плитах пола нежным цветным узором переливался солнечный свет, играющий с цветными стеклышками окон. В косых цветных снопах весело танцевали пылинки. «Ах, как им легко и не надо сидеть часами над вышивкой и колоть пальцы! И я хочу кружиться в танце вместе с ними!»
- Не отвлекайся, милая, - прозвучал над ухом ласковый голос. - Я могу поиграть, Берта?
- Ты не закончила работу, милая. - Я доделаю это после, добрая моя Альберта.
- Не останавливайся на полпути. У тебя еще осталась в иголке нитка. Закончи вышивать эту ягодку, и можешь идти играть.
«Ну вот! Ах, скорей бы! Скорей!» - Не торопись, Элиза. Поспешность не способствует мастерству.
- Я закончила! Иголка в подушечке, пяльцы в шкатулке.
- Ну что с тобой делать? - ласково улыбнулась женщина и кивнула, качнув накрахмаленным чепцом. - Беги. Мягкий шелк ее щеки приятно холодит губы, но надо спешить, только на минуту задержаться, чтобы погладить единорога и прошептать ему на ухо: - Не бойся, я непременно спасу вас!
Сновидение постепенно таяло, в тишину уютной комнаты ворвались стон ледяного ветра и натужный скрип. Шаул открыл глаза: было совсем темно. Тело застыло, затекло и казалось чужим и непослушным. Он попытался распрямить шею и уткнулся носом в шершавый пропахший смолой канат. Горьковатый смоляной запах вернул его к реальности, и он вспомнил, что находится на корабле среди сваленных бухт, куда забрался, спасаясь от невыносимой морской болезни. Шаул с опаской прислушался к своим ощущениям. Хотя волнение ничуть не стихло - волны все так же подбрасывали и сотрясали корабль, с грохотом разбиваясь о его борта, - собственные внутренности угомонились, и дурнота отступила. Надо было возвращаться в каюту. Но в непроглядной тьме едва можно было различить лишь неясные тени. Ему не отыскать дороги, а ждать рассвета на верхней палубе совсем не хотелось. Да и кто знает, когда еще он наступит? И тут же, словно в ответ, прозвучал удар колокола. - Четыре часа утра, - услышал он голос, исходящий из собственного чрева, и чуть не подпрыгнул от неожиданности. - Господи, Бруно! Ты меня напугал.
Только сейчас Шаул осознал, что сжимает кота в объятиях. Неужели несносный фанфарон покинул безопасную теплую каюту ради презираемого попутчика?
- Если ты оправился, пора перебираться в каюту, - проворчал Бруно, выскользнув из его объятий. - Иначе мы здесь околеем. И ты, вместо того, чтобы сорвать поцелуй божественной Ники, окажешься в объятиях ее мамаши.
Помянутый Бруно способ морского захоронения подстегнул решимость: погрузиться в толщу ледяных вод не хотелось даже будучи совершенно бесчувственным. Да и кто поручится за полное бесчувствие? Как быстро угасает сознание и угасает ли полностью, насовсем?.. Чем наполнено ожидание трубы архангела? Как бы то ни было, но морское дно отчего-то казалось еще более неприютным местом, чем простая могила... Шаул медленно поднялся на ноги, стараясь держать равновесие - что было совсем не просто, - и, оставив умозрительные размышления, сосредоточился на насущном. Не обнаружив никакой проклятой дурноты, он блаженно улыбнулся. Что ни говори, отсутствие морской болезни - достойный повод для счастья...
- Ну, где ты там? - нетерпеливо мявкнул Бруно. - Пошевеливайся! - Что же заставило мудрейшего из мудрых спуститься с недосягаемых высот величия в юдоль несчастных, снизойдя к ничтожным слабостям человеческим? - усмехнулся Шаул.
- Я отвечаю за тебя перед феями, - надменно ответствовал Бруно. - Если их протеже оказался настолько глуп, что улегся спать на опердеке, мне ничего не оставалось, как попытаться хотя бы согреть его.
Заносчивая тирада ничуть не смутила блаженного состояния.
- Так ради меня ты променял уют каюты на промозглые продуваемые всеми ветрами задворки верхней палубы?
- Во-первых, я бы на твоем месте не стал идеализировать комфорт затхлой каморки, которую ты столь возвышенно величаешь каютой, - прервал его кот, - а во-вторых, мне не претят ночные прогулки на свежем воздухе. Я...
- Брось, Бруно. Неужто оправдываешься? Стыдишься, что и в твоем каменном сердце нашлось место добрым чувствам? Ужели мудрецам зазорно милосердие? - усмехнулся Шаул. - Что за дичь ты несешь? - возмутился кот. - Вот уж не предполагал, что морская болезнь способна лишить людей остатков разума. - Ты старый брюзга, - Шаул нагнулся и почесал кота за ухом.
Как ни странно, Бруно промолчал. Издав какой-то неопределенный звук, он оставил против обыкновения последнее слово за Шаулом. * * *
Порыв ветра распахнул окна, сбросив с подоконника вазу с цветами. По полу растекалась лужа, портьеры надувались, как корабельные паруса, холодный вихрь кружил по гостиной, задувая свечи и ухая огнем в камине. Звон разбившейся вазы вывел Агату из задумчивости. Она безучастно взглянула на белоснежные фарфоровые осколки и темные сиротливые ветки астр, источающих горький аромат увядания. «Все это лишь следствие», - вздохнула фея и перевела взгляд за окно. Клубящиеся сизые с синеватым отливом тучи заполонили небо, не оставив ни пяди голубого. Косые струи дождя безжалостно стегали осенних красавиц, срывая их позолоченные одежды...
- Агата! Что же ты сидишь?!
Появившаяся на пороге Селина легко справилась с беспорядком. Осень в мгновение ока была выдворена из гостиной, в которой уже снова сверкали свечи, и разгорался жарким пламенем очаг. Разбитая ваза была заменена новой - младшая сестра никогда не собирала осколки. «Скаредность до добра не доведет», - заявляла она всякий раз, когда Агата пыталась восстановить испорченную вещь.
- Вот и все, - удовлетворенно проговорила Селина, осматривая дело своих рук, вернее - магии. - Ах, вот еще… - она поправила завернувшуюся портьеру и распутала замотавшийся вокруг оконной ручки шнур. - Теперь все.
- Жаль, души людей так легко не распутать, - вздохнула Агата. - Может быть, не такое простое, но средство должно быть, - уверено возразила Селина. - Легко рассуждать, - проворчала Агата, злясь на бестолковое благодушие сестры.
Она потратила много часов, роясь в книгах. Души людей - неприкосновенная материя, магии запрещено вторгаться в эту область, да она едва ли способна на это. Возможно, где-то в духовных мирах есть нечто...
- Они запутались в мире снов, - кивнула Селина. - Значит, там и надо искать спасение...
- Оставь, Селина, - хмуро рыкнула она на сестру. - Не хватало только натравить на них владыку снов.
Отправляясь сегодня в царство снов, они боялись найти крестницу в отчаянии, на грани помешательства. Каково же было их удивление, когда Элиза восторженно приветствовала их, взахлеб рассказывая о том, что вспомнила.
- Я помню каждую мелочь! - всплеснув руками, восхищенно поведала та, совсем позабыв о приличествующей принцессе чинности. - Помню, как фея Агата отчитывала меня за невнимательность к уроку, а я прятала от нее в платке лягушку, которую поймала в саду. Помню, как вы, Селина, утешали меня, когда мальчишки конюхи сбили стрижа. Помню мою добрую Альберту. А матушка! Она всегда была так щепетильна и строга, и сейчас не поддалась отнимающему стать Морфею. Сидит на троне, как ни в чем не бывало, такая же величественная и непреклонная, как обычно. А батюшка... Мой дорогой папа, он всегда был так добор ко мне… Мне хотелось поправить его корону, но я не смогла…
- Погоди, - перебила восторженные восклицания Агата, - ты видела родителей спящими?!
- Разумеется, - надменно кивнула Элиза, оскорбленная бесцеремонным вмешательством феи. - Разве они не спят?
- Спят, конечно. Но ты же не могла их видеть! - воскликнула с тревогой Селина.
- Отчего же? - холодно поинтересовалась принцесса, обретя обычную величавость.
- Да потому что нельзя вспомнить того, что никогда не знал, - резко ответила Агата.
- Но я видела все, - упрямо вскинула подбородок принцесса. - Все спят. И люди, и животные спят так, как их застал сон. Лишь лошади… - Бедняги и так слишком редко отдыхают, - пробормотала Агата себе под нос.
Феи оставили крестницу одну, так и не сумев ничего объяснить. Не мудрено. Они сами не знали, что произошло. Царство сновидений - terra incognita и для магов. Даже в самом обычном сне, что всякий смертный переживает каждую ночь, а некоторые и чаще, с человеком могут происходить необъяснимые таинственные превращения. Ну, а тот, кто попал туда через лаз в заборе, минуя главные ворота, не должен удивляться любым метаморфозам сознания. Элиза по воле фей попала в царство снов с помощью магии...
- Как тать в нощи, - вздохнула Агата.
- Ты о чем? - не отрывая взгляда от рукоделия, удивленно протянула Селина.
Она плела кружево очередной детской судьбы. «Наверняка девочка», - решила Агата, рассматривая тонкий цветочный узор кружев. Что ждет ее очередную крестницу еще через пару лет? Счастливая пора первой любви и трепетное ожидание венца? А, может быть, как несчастную принцессу, - иллюзорное существование в сумрачном мире…
- Как могло случиться, что Элиза попала в воспоминания твоего протеже?! - отчаявшись воскликнула Агата.
- Почему ты уверена, что это Шаул?.. - Ну а кто же еще, Селина?! - вспылила она. - Кто, кроме него, видел, что твориться в замке? - Мы и его брат, к тому же, возможно, Кольфинна…
- Не глупи! - сердито перебила она. - Яснее ясного, что это не мы и не Кольфинна. А его брат - да он и десятой доли того, что вспомнила Элиза, не заметил! Это все твой бакалавр! - от отчаяния напала она на сестру. - Зачем этот простофиля сжег свиток Кольфинны?!
Как круги по воде от брошенного камня, последствия этого поступка еще не раз всколыхнут судьбу Шаула Ворта… - Он сделал это из лучших побуждений, - возразила Селина.
- Должно быть, так. Но это не меняет существа его поступка.
- Что же в таком случае происходит с бедным Шаулом? - озабоченно прошептала сестра, отложив рукоделие.
Агата бросила сумрачный взгляд на зеркало, отказывающееся показывать юношу. Они не могли даже предположить, как эта путаница скажется на простодушном бакалавре. Агата нетерпеливо постукивала пальцами по подлокотнику кресла. Оставалось надеяться, что Бруно сумеет помочь бедолаге не сойти с ума... - И чем все это закончится? - горестно вздохнула Селина, безнадежно качнув головой. - Мы должны обратиться к Трауму, Агата. - Это безумие! - возмущенно воскликнула она. - Траум - владыка снов, иллюзий и галлюцинаций, его владения граничат с царством смерти, и он в родстве с владыкой Тоддом. Ты забыла, как сто лет назад, спасая принцессу в его царстве, мы остерегались встречи с ним?! - Помню, - тихо ответила Селина. - Но мы же бессильны помочь Элизе. - Бессильны, - кивнула Агата. - Но это еще не повод отдавать ее во власть того, кто не отличает добра от зла. - Мы не знаем этого, - упрямо возразила сестра.
- Мы ничего не знаем о нем, - в тон ей ответила Агата.
- Зато мы знаем наверняка, что он не воспользовался своей властью, чтобы наказать нас, или навредить тем, кого мы без его ведома отправили в его царство.
- Откуда ты знаешь?! - вспылила она. - Может быть, вся эта путаница воспоминаний - его рук дело?
Селина молчала, но Агата знала, что сестра с ней не согласна. Да она и сама была не согласна сама с собой.
- Подождем, - примирительно проговорила она.
Глава 5
Голоса стихли, растворившись в бескрайнем океане тишины. Густая синева поглотила слабое свечение, не оставив ни золотистого отсвета изящной фигурки феи Селины, ни отливающего бордо высокого силуэта Агаты. Феи снова оставили Элизу одну. Их взволнованные сумбурные речи не разъяснили, отчего они так всполошились. Элиза увидела спящий столетним сном дворец с его обитателями. И что с того?!
- Им бы радоваться, что я не сошла с ума, - обиженно насупилась принцесса.
Возможно, ее путешествие произошло не без участия неведомых сил здешнего мира. Но что в этом ужасного? Уже сотню лет они прячут ее здесь - разве может произойти что-то хуже этого? Неужели она еще недостаточно натерпелась в ожидании обещанного принца? В кои веки почувствовала себя свободной - и на тебе! Когда она бродила по замку, не ощущала ни малейшей тревоги. Наоборот - только радость. А значит, все совсем не так, как толкуют феи. Нет, Элиза решительно отказывалась видеть в этом напасть - для себя, да и для того юноши со странным именем... Как же? Шаул. Шаул Ворт - так его называли крестные. И дело вовсе не в прихоти - Агата упрекала ее несправедливо. Если бы она случайно не наткнулась на воспоминания посланника фей, то лишилась бы рассудка!
Здесь невозможно находиться - сами же и часу не могут пробыть в этом аду. Так за что же осыпать упреками, стоило ей на мгновенье высунуть нос?! Вот и сейчас - эта изматывающая темнота, а еще хуже - глухая пустота. Они доводят до отчаяния. Как можно мириться с этим?! Ее собственные глаза закрыты уже сотню лет. Отчего же не воспользоваться другими, пусть они и принадлежат какому-то незнатному юноше? Неужели ей могут отказать в такой малости? Да он был бы счастлив стать полезным принцессе…
Элизе импонировала неожиданная в городского юноше благородная отвага, с которой тот, словно рыцарь из романа отправился на подвиги ради счастья принцессы - само служение ей почитая наградой за подвиг... Ей вспомнился печальный лик месира Бернара на старой гравюре, и она подстать прекрасной Мелиссенде стесненно вздохнула, любуясь тонким профилем благородного рыцаря...
Без всякого сомнения посланник фей будет рад послужить ей и в сонном царстве...
- Я не могу оставаться здесь, - веско заключила Элиза, поставив точку в бесконечном споре.
Прочь, прочь из проклятого узилища. Снова в замок, в лес - да неважно куда, только бы подальше отсюда. На этот раз ее путь лежал через сосновый бор по едва уловимой тропинке, утопающей в густой зелени. Под ногами трещали сучки, над головой раздавались птичьи трели, сквозь листву высоченных сосен весело играли теплые солнечные блики. Вдохнув полной грудью пьянящий аромат хвои, Элиза блаженно улыбнулась - как она соскучилась по всему этому! Постепенно тропа стала шире, лес начал редеть, и она вышла на широкую дорогу. Тяжелые кареты и груженные товаром крестьянские повозки проложили в ней глубокие колеи. В скопившейся в них воде ярко блестело, отражаясь, голубое небо с легкой ватой белоснежных облаков. Теплый воздух еще хранил благоухание недавно пролившейся летней грозы, разопревшая на выглянувшем солнце земля щедро отдавала свои ароматы, мешаясь с запахом вымытой зелени и цветущих полей. На холмах, вокруг которых вилась голубая лента реки, рассыпались небольшие деревеньки, то тут, то там размахивали крыльями ветряные мельницы. А если привстать на цыпочки, можно увидеть и городские стены. Над широкой крепостной стеной возвышались шпили и башенки зданий. Таких высоких домов Элиза не могла припомнить ни в одном из городов королевства. А Бонк - она была уверена, что это именно Бонк, хотя и помнила его едва отличимым от деревни городишкой - вы только взгляните на него! Поднявшись на холм, Элиза с интересом разглядывала город, ощетинившийся острыми гребнями разноцветных крыш и шпилями церквей. Постояв немного, бегом спустилась и, в мгновенье ока преодолев небольшой остаток пути, очутилась у городских ворот. Здесь было многолюдно, толпились горожане и возвращающиеся с рынка деревенские. Элиза шла по улицам города с удовольствием глядя по сторонам - над мастерскими и лавками, тянулся деревянный навес, под ним работали мастеровые, болтали кумушки, дремали на низеньких скамеечках бабушки… Ближе к центру здания стали понарядней. Выкрашенные в гранатовый, изумрудный и кипенно-белый цвет двери и ставни пестрели на покрытых темных смолой высоких стенах. Элиза вышла к каналу, вдоль которого с обеих сторон шумели пышными кронами деревья, пересекла горбатый мостик и рыночную площадь, свернула на небольшую улицу, а затем - в кривой переулок. Неожиданно прямо перед ней - перегородив дорогу - высыпала громкоголосая ватага городских мальчишек. - Шаул в штаны надул! Шаул в штаны надул! - задиристо кричали они, показывая на нее пальцем. Элиза недоуменно оглянулась - что за странные шутки?! Кольцо гогочущей и строящей дурные рожи шпаны сомкнулось вокруг нее. Один из них, самый здоровый, сплюнув через щель между кривыми зубами, оказавшись совсем близко, сорвал с ее головы берет и бросил в пыль под ноги улюлюкающим приятелям. Откуда на ней этот чужой темный берет? Но до того ли было?! Белобрысый приблизил свою гадкую физиономию к самому ее лицу и произнес, кривя рот премерзкой ухмылкой:
- Ну что, яхуда иноземная, попался. Шас мы тебя выучим по нашему болдыхать. Ну признавайся, байбак моченный: Шаул в штаны надул! - Не отопрешься! Выкладывай! - наперебой вопили другие, и тычки посыпались со всех сторон.
- Что вылупился? Шаул в штаны надул! - сопел кислятиной ей в лицо заводила. - Скажешь - отправишься к своей мамочке! Спроси у нее, как звали твоего папашу? Шимес Зайда-пойди-в-зад?
Элиза задохнулась от возмущения и вдруг, не понимая, что делает, размахнулась и костяшками крепко сжатого кулака угодила в сопящий нос своего обидчика. - Ах ты тварь! - взвыл тот, хватаясь за разбитый нос. - Я тебя урою, гадина! Ублюдок! Вошь иноземная! Словно по команде прежние толчки и подзатыльники превратились в жестокие удары. Ее пинали ногами, били, разбивая кровь. В ушах раздавался оглушительный звон, отчаянно размахивая руками и ногами, она беспорядочно отбивалась, но внезапный удар под коленки сбил ее с ног. «Вот сволочи, палкой!» - пронеслось в ошеломленной голове. Она упала и сжалась на земле, защищаясь от ударов, выбивавшие из тела душу. «Только не плакать, только не плакать!» Гвалт, вопли, шум. И вдруг все стихло. - Ну пошли вон, лиходеи!
Элиза медленно отняла руки от головы - над ней, словно гора, заслоняя небо, стоял великан. Грубые башмаки, полосатые шерстяные чулки, канифасные штаны да бострог из парусины. «Моряк», - догадалась она. Тот расплылся в добродушной улыбке и протянул большую грубую ладонь. - Поднимайся, парень! - пробасил моряк, помогая ей встать.
У Элизы кружилась голова, и все тело наливалось тяжелой болью.
- Дай посмотрю, - моряк осторожно ощупывал ее плечи и руки.
Что происходило с ней?! В голове возбужденно метались мысли - ее или избитого в кровь мальчика? Она была ошеломлена чужой бедой или по-настоящему избита?! Все существо ее рвалось и звало о помощи, а губы не могли произнести и слова...
- Ну, кажись, цел, - выпрямился моряк и покачал головой: - Поди ж ты - целой командой на одного. Так бы и забили до семи склянок. Хорошо братишка твой кликнул. Только сейчас Элиза увидела за крупной фигурой моряка мальчишку лет семи. - За что это они так тебя? - полюбопытствовал спаситель. Она лишь пожала плечами. Элиза чувствовала, как отекают разбитые губы, и растекается вкусом железа во рту кровь. По-мальчишески сплюнула на землю кровавую слюну и, шмыгнув, утерла рукавом разбитый нос...
- Тебе бы умыться, - кивнул моряк. - Они обзывают и дразнят его! - высунулся вдруг из-за него мальчишка. - Заткнись, Тим, - просипела она чужим мальчишеским голосом. - Что ты молчишь и терпишь их? - запальчиво ответил тот. - Паршивая история, - констатировал моряк. - И давно они так? - Давно, - снова ответил Тим. - Надо прибить их или сдаться… - Нет, табанить нельзя, - качнул головой моряк. - Тогда прибить! - воскликнул Тим. - Много ты понимаешь, - огрызнулась Элиза и провалилась в синеву... ***
Владыка царства снов, воспоминаний и иллюзий Траум с интересом наблюдал сплетение душ двух людей. Это было занятно: вопреки утверждениям поэтов такое случается крайне редко. Гордячка-фея думает, что может колдовать и манипулировать человеческой судьбой в его владениях по своей воле. «Что ж, посмотрим, что из этого выйдет».
Траум провел длинными пальцами по гладкой холодной поверхности перил, постукивая по ней перстнем. Отсюда, с открытой галереи дворца, было хорошо видно убежище принцессы, устроенное феями. Он не сердился на бесцеремонное вторжение, оно скорее забавляло его. Не сказать, чтобы он скучал - вопреки всеобщим представлениям сонное царство это не место, где все спят. Спят люди в своих постелях или то, что они за них принимают. А здесь все бурлит от их чувств, желаний и страстей...
Люди считают сон иллюзией. На самом деле иллюзорны воздушные замки их стремлений и фантомы представлений о мироздании. Люди уверены, что их судьбы всецело решаются днем, и они вольны в тех решениях, в то время как слишком многое, скрытое покровом ночи, определяет их путь и цели, а они о том даже не догадываются... Надо отдать феям должное - они не ошиблись: владея сном, можно управлять жизнью. Траум оперся на перила, наблюдая за беседой фей с их подопечной.
- Элиза, ты упряма, как ослица! - бушевала старшая. - Ты хоть понимаешь, где ты находишься?! Здесь нельзя разгуливать, где вздумается. Прекрати врываться в чужие воспоминания. Возьми себя в руки! - Руки, - усмехнулся Траум. - Здесь нет тех рук, достопочтимая фея. Глупые кумушки феи, сами не понимают, что натворили...
- Ты погубишь и себя и его, - не унималась старшая.
Страх - сильное средство. Им можно добиться многого. - Но ее не испугать, сударыня, - лениво пробормотал себе под нос Траум. Он потерял интерес к доводам высокой феи. Гораздо больше его интересовала маленькая. Сегодня она молчит, лишь сочувственно кивает. Траум не первый раз наблюдал за ней. Младшая не столь напориста и предприимчива, как сестра. Но ее хрупкость обманчива, на самом деле она куда сильнее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Не по части магии - в этом мастерица старшая. Младшая сильна в другом - она умела сопереживать, проникая гораздо глубже поверхностных эмоций. Такого иному не достичь и с магией. Он невольно любовался ею - в ее неправильных чертах было особое очарование. И взгляд зеленых с веселой золотой искрой глаз… Траум вздрогнул от неожиданности: маленькая фея смотрела прямо на него. - Нет, - нахмурился он. - Она не может меня видеть. Это было не совсем точно. В царстве снов возможно все, если захотеть. Простые пожелания исполняются мгновенно - не успел осознать, а все уже произошло. Но есть особые устремления у души человеческой - чем сильнее оно, чем больше скрыто от дневного сознания, тем большую цену заплатит человек. И если готов платить, он получит желаемое, сколь бы несбыточным оно не представлялось. Увидеть владыку царства снов может лишь тот, кто не пожалеет для этого и души своей. Но с чего бы маленькой фее так страстно желать увидеть его?.. ***
- Посмотри, как он ловко поднимается, минуты не прошло - и он уже на марсе! - Тео заворожено смотрел на матроса, взобравшегося на небольшую площадку на верхушке мачты. - Ты когда-нибудь лазил по выбленкам? - мальчик обратил горящий взгляд на Шаула. - Нет, - усмехнулся он, - что-то не тянет.
- А я пробовал, это так трудно! Поднимаешься, под тобой палуба ходит ходуном, а ты паришь над водой - дух захватывает!
Тео был восторженным поклонником морского дела. Будучи жителем Золлендама, он гораздо больше времени проводил в порту и на верфи, чем в конторе дяди. Казалось, он знал все о кораблях и море. Наслушавшись рассказов моряков - Тео с воодушевлением пересказывал их Шаулу, - он представлял себя их непосредственным участником. Но его мечту - стать капитаном - дядя называл злотворной блажью. - Он все твердит, что я должен заботиться о матери и сестрах. А сам просто не хочет делить капитал, - жаловался на своего опекуна Тео. При всей своей предвзятости, Шаул сомневался в основательности этих обвинений. Но любовь Тео к морю была и впрямь самозабвенна. Жаль, что семейный долг обязывал парнишку отказаться от мечты.
Сам же он восторгов Тео не разделял. Жизнь на корабле представлялась ему слишком тяжелой и однообразной. Не только матросы, подгоняемые дудкой боцмана, надрывались на тяжких работах, изнуряющие вахты несли и офицеры. Романтика борьбы со стихией оборачивалась напряженным, монотонным, к тому же весьма опасным трудом для каждого на корабле - от юнги до капитана. А если к этому прибавить угрозу встречи с пиратами - да сохранит Провидение от этого лиха! - замкнутый и весьма специфический круг общения, ужасный быт и сомнительную пищу… Нет, надо быть действительно одержимым морем, чтобы согласиться на это.
Будучи пассажиром, Шаул тяжко не трудился - напротив он изнывал от безделья. Игра в кости со свободной частью команды его не привлекала, а больше на судне делать было нечего. Первое время он получал удовольствие, при попутном ветре забираясь на бак, - судно несется вперед, разрезая носом волны, в каждой натянутой, словно нерв, снасти ощущается напряжение, и завораживает мощь судна, пьянит его стремительный полет, - но на третьей неделе плавания приедается даже это. А при бейдевиндовой лавировке совсем беда - команда суетится с парусами, а корабль, выделывая на море немыслимые зигзаги, с трудом продвигается вперед. А вот морской пейзаж не приедался, вызывая неизменное восхищение. Несмотря на свое постоянство - только небо и море, - он никогда не был одинаковым. Переливаясь тончайшими нюансами цветов, он являл всю сложность нрава природной стихии - то кроткий, то яростный, то холодный, то ласковый. Раскинувшийся над судном купол небосвода, вечерами горел с одного бока гранатовым закатом, а другим утопал в густом индиго, утром же одним румянился нежным восходом, плескаясь другим в переливчатом аквамарине. Небосвод играл и наивной голубизной василька, и драматичным пурпуром, красуясь роскошным ожерельем облаков - чего там только не было - золото, аметисты, перламутр... Море же против обычных представлений никогда не бывало синим. Оно катило нефритовые волны, наливающиеся холодом драконьей зелени, мешая антрацит глубин с вредигри горизонта...
Трудно было устоять, чтобы не запечатлеть это чудо хотя бы отчасти. Но в распоряжении Шаула не было ни палитры, ни мастерства художника. Вздохнув о далекой Аделине, он воспользовался пером и бумагой, пытаясь описать словами то, чем восхищался его взор. Труд оказался неблагодарный: он не мог передать и сотой доли красоты первозданной стихии, все время скатываясь к перечислению внешних явлений природы или скудных корабельных событий. Так Шаул начал свой дневник. Ежедневные записи позволяли упорядочить мысли и занять день. Труд его выходил не особенно вдохновенным, и он сам нередко клевал над ним носом.
Морской воздух и качка усыпляли его, словно сонная трава. Он проваливался в сон, как только голова касалась подушки, с трудом просыпаясь по утрам. И сны эти были необычны - он видел события, произошедшие много лет назад в королевском замке. Но удивительнее всего, что видел он все это как будто бы глазами самой принцессы, переживая, как свои ее чувства и мысли. Это настораживало - никогда ничего подобного с ним не происходило, и под сердцем неприятно потягивало подозрение о магии - не без ее участия с его сознанием произошли столь странные метаморфозы. Все это грозило обернуться самым неожиданным и малоприятным - что можно ожидать от колдовства?! - образом. Но, с другой стороны... Сколь захватывающе было совершать эти невероятные путешествия во времени сквозь целое столетие, видеть историю, хоть и глазами маленькой девочки... Шаул подавил зевок и, оставив Тео, спустился в каюту. Он хотел продолжить начатую работу. В своих записях накануне он коснулся понимания человеком своего призвания. Тема показалась ему интересной не только потому, что сам он не так давно отчаянно спорил с отцом о собственном предназначении. Встреча с его новым приятелем позволила Шаулу взглянуть на проблему со стороны. Он искренне сочувствовал Тео, беззаветно преданному морскому делу, но не мог не замечать, что суждения юноши, часто поверхностные и эгоистичные, не отражали сути самого понятия. Его собственное призвание требовало объективного осмысления явления как такового. Так что же такое «призвание»? Кто и когда призывает человека на дело его жизни? Каковы его критерии?
Шаул спустился в каюту и, достав ящик с письменными принадлежностями, уселся за работу. Шурша страницами, он внимательно просмотрел предыдущие записи и, обмакнув перо, продолжил:
«Итак, можно с уверенностью сказать, что призвание не есть лишь душевная склонность или воля индивидуума - история знает немало примеров призвания по принуждению, - но исполнение воли призвавшего. Несмотря на то, что призванный мог или вовсе не желать выполнять то, к чему был призван, или не считал себя достойным и способным выполнить его, история однозначно трактует их истинными призваниями. Значит, ни собственное желание, ни отсутствие способности не могут быть критерием истинного призвания, но только - голос призывающего».
Шаул отложил перо в задумчивости. «Провидение призывает людей», - вспомнил он слова феи. Но только ли оно? Как в таком случае определить принадлежность высшей Истине - для нее нет однозначного и абсолютного мерила. Выходит, только вера определяет, чей зов мы слышим и кому и в чем готовы повиноваться… - Повиноваться и не иначе! - высокий резкий женский голос взвился под потолок. Что ответил мужской на это - возразил или согласился? - было не разобрать. Более низкий, он и звучал на несколько тонов ниже. - Если она ослепла, зачем ей веретено?! - снова зазвенел женский. И снова ответ прозвучал слишком тихо. Шаул разобрал только последние слова: «вертеть веретено». - Вертеть?! - перешла на крик женщина. - Это заговор, посягательство на жизнь... - Не безумствуй, Аманда! - сердито приказал мужчина, сделал паузу и продолжил спокойнее: - Только представь, Аманда, - вокруг полная беспросветная тьма, и нет света, что рассеет ее. Бесконечная пытка - ведь от этого сходишь с ума. Изо дня в день без всякой надежды, без призрака солнечного света. Дай ей ухватиться...
- Ты не посмеешь оставить каргу с ее чертовым веретеном в замке! - голос женщины звенел угрозой.
- Не смей! - резко осек ее мужчина, и снова смягчил тон: - Ты знаешь, Нан мне как мать. Здесь она знает каждую ступеньку, каждую выбоину в камне... - Ты готов пожертвовать дочерью ради удовольствия старухи?! - фраза, прозвучавшая как пощечина, повисла в напряженной тишине, словно до предела натянутая струна, казалось, еще мгновение и она со звоном разорвется.
Шаул шагнул в комнату, широко раскрыв приоткрытую дверь, и требовательно спросил тонким девичьим голоском: - Что такое веретено?
Принцесса и на минуту не поверила обвинениям матери. Отец никогда бы не причинил ей вреда. Но когда король оглянулся, и она увидела бледное, перекошенное лицо, сердце принцессы упало. Однако она не готова была отступать. Да и отец, увидев ее, переменился, устало проведя рукой по лбу, он тихо произнес: - Не бойся, милая, заходи. Что ты хотела?
- Что такое веретено? - упрямо повторила свой вопрос девочка. - Не сейчас, милая, - поспешил ответить король. - Тебе ничего не угрожает. Не бойся, родная. - Я не боюсь веретена, каким бы страшным и опасным оно не было, - с вызовом ответила принцесса. - Но я хочу знать… - Ступайте прочь, ваше высочество! - оборвала ее мать. - Отправляйтесь в свою комнату. Сейчас же. И прекратите вести себя, словно необузданная крестьянка. Вы будущая королева!
Принцесса выскочила из комнаты, не сказав ни слова и не сделав реверанс. «Словно необузданная крестьянка!» Шаул почувствовал, как от обиды защипало в носу. Сбежав с лестницы, принцесса остановилась и свирепо засопела, отгоняя глупые слезы. Она шла по дворцу, чинно кивая придворным, хотя ей хотелось совершить нечто ужасное: убежать из дворца или разбить что-нибудь... «Может, вазу?», - девочка остановилась мстительным взглядом на огромном, почти в ее рост, фарфоровом сосуде. Но представив льстивое оханье придворных и тихую покорность слуг, решительно отвергла этот план: «Нет, лучше убежать!» И, едва сдерживая нетерпение, спустилась в сад. Пробравшись через огород, мимо кухни она нырнула под разросшийся куст шиповника и оказалась в крохотном закутке, огороженном от кухонного двора пустыми бочками.
- Ты чё здесь?! - зашипела на принцессу чумазая девчонка лет семи, вылезая из темного уголка.
- Прячусь, - оторопело ответила принцесса на неожиданный вызов. - Это мое место! - воинственно двинулась девчонка. - Я здеся завсегда хоронюся! - Ты не из замка, - догадалась принцесса - чем еще можно было объяснить напористость маленькой замарашки? - Ну и что! - глянув исподлобья, огрызнулась девочка. «Она не знает, кто я такая», - улыбнулась принцесса. - А разве нельзя здесь прятаться вместе? - миролюбиво спросила она, доверительно наклонившись к девочке, - союзница ей не помешает. - Небось, - протянула та, пожав плечом, и вернулась на свое место.
- А от кого ты прячешься? - спросил принцесса, устраиваясь рядом.
- От кухмейстера. Он злющий, как собака, завсегда гоняет. А мамка ногами хворая, я ей мазь принесла, бабка велела.
- А кто твоя мама? - Марта, посудомойка. Да ты, поди, ее не знаешь, ты ведь не с кухни, - проговорила девочка, оглядывая платье Элизы. - Нет, не знаю. Ты уже отдала мазь?
- Отдала. - А что теперь ждешь? - Сейчас соберут повозку за реку, я схоронюсь под мешковиной и айда из замка, никто и не заметит. - Возьмешь меня с собой? - доверительно спросила принцесса. Вот оно - удача сама шла ей в руки! И не будь она принцессой, если не воспользуется шансом! Девочка пытливо оглядела ее и ответила: - А чё не взять-то? Повозка-то, чай, не моя. Полезай, коли охота. Через несколько минут они уже устроились в грубой деревенской телеге между пустыми горшками и ящиками с отходами, прикрывшись мешковиной. Предоставленный судьбой шанс убежать из замка с дочерью посудомойки оказался весьма сомнительным. Втиснувшись между грязными ящиками и бочками, Элиза вдохнула их омерзительный запах. Тошнота подкатила к горлу, но малодушное желание сейчас же спрыгнуть с повозки было отвергнуто гордой дочерью короля.
Повозка прогремела по мощеной площади дворца, миновала внутренние, а затем - пропетляв по узким улицам - и внешние ворота замка, прогрохотала по деревянному мосту и выкатила на мягкую земляную дорогу. Принцессу совсем растрясло, накатила муторная полудрема, и она едва отличала сон от яви, когда, почувствовав крепкий толчок в бок, услышала сопение замарашки:
- Слезай, а не то увезет за реку. Оттудова все ноги собьешь возвращаться.
Дочка посудомойки быстро выбралась из-под мешковины и, ловко спрыгнув на дорогу, побежала к заросшему травой полю. А принцесса, путаясь в юбках и цепляясь за ящики, теряла равновесие и наконец, выбравшись со своего места, застряла на задке. Элиза все еще примеривалась, как бы спрыгнуть с едущей повозки, когда услышала щелчок кнута над своей головой и сердитый крик возницы:
- Ах вы тати окаянные!
Девочка с испугу сиганула вниз, упала, но, даже не почувствовав боли, вскочила и понеслась, что было духу за новой подругой, след которой уже затерялся в высокой траве.
Запыхавшись от быстрого бега по нескошенному лугу - занятие не из легких, особенно в наряде принцессы - она едва догнала замарашку. Когда они оказались у околицы, деревенская девочка легко перемахнула через невысокую изгородь, оставив принцессу по другую сторону. - А где вход? - спросила она, отдышавшись. - Там, - махнула рукой девочка. - Далече отсюдова. Да ты полезай, что стоишь-то? Принцесса замялась, раздумывая, как следует поступить, когда услышала крик. - Хейке!
Из деревни к ним бежала стайка детей.
- Хейке! - подбегая, крикнула высокая девочка, напустившись на дочь посудомойки: - Ты что застряла! Бабка ругается!
Прибежавшие с ней дети помладше обступили двух девочек, разинув рты. Старшая, высокая худая девица с тощими светлыми косицами и белесыми бровями и ресницами на узком лице, уперев руки в боки, угрожающе нависла над маленькой Хейке, но та не спасовала: - А чё ругаться-то?! Небось, не я повозки вожу! - бойко отвечала она.
- Глянь, - дергал за подол старшую один из мальчишек, указывая грязным пальцем на принцессу. - А то кто ж?
Высокая девочка перевела взгляд за изгородь, и глаза ее округлились:
- Ты кто? - спросила она принцессу. - Из города чё ль?
- Она из замка, - вмешалась Хейке, - упросилась со мной в повозку.
- Из замка?! - набросилась на нее высокая девочка. - Тебе мало, что мамка хворая?! Они ж там проклятые все! Ты чё ее в дом притащила?! - Да не ори, - попятилась от нее Хейке, потеряв прежнюю уверенность.
- Поди отсюдова! Нечего тебе здесь! - замахала высокая девчонка на нее. - Принцессу вашу прокляли, а нам неохота с вами подыхать! - О чем ты? - опешила принцесса. - Я проклята?! За что?!
- Ты принцесса?! - возопила девица, и лица детей исказил ужас.
Младшие девчонки развернулись и с ревом побежали прочь, а мальчишки с открытыми ртами стояли, не двинувшись с места. - Сгинь, нечистая! - замахала руками высокая девица и, подталкивая детей, затараторила: - Молчите и не глядите на нее! Бегите, бегите! Что стали-то, окаянные?!
Наконец ей удалось их сдвинуть с места, и стайка детей, пища и всхлипывая, понеслась прочь. Хейке, припустившая вместе со всеми, убегая, еще раз оглянулась, но, получив от сестры тычок в бок, побежала быстрее.
Принцесса осталась одна. В голове Шаула путались мысли и чувства - он уже не мог разобрать где он сам, а где маленькая испуганная принцесса. Его трясло, то ли от холода - вечерняя роса промочила легкие туфельки, - то ли от возбуждения и страха - темные тени кривыми пальцами со всех сторон тянулись к одинокой фигурке.
- Я проклята?! - севшим голосом пробормотала принцесса, губы предательски задрожали, в носу закололо, и из глаз потекла недостойная королевских особ влага. Она горько плакала, а его грудь разрывало отчаяние, и дикий страх затоплял рассудок. Жестокая морока мешала мысли и чувства, душили надрывные рыдания, громкие и безнадежные, они стали походить на какой-то дикий вой или истошное кошачье мяуканье. - Шаул, проснись!
Шаул открыл глаза, не понимая, что происходит. Вместо широко расстилавшегося поля, он был в тесной темной каморке каюты. Бруно вопил и раздирал когтями его рукав, Тео тряс, пытаясь привести в чувство. Ящик для писем валялся на полу, и его друг растаптывал разлившиеся чернила. Где его дневник? Шаул прерывисто вздохнул, шмыгнув носом и, вытерев мокрое лицо, оторопело уставился на свои влажные ладони - он плакал?! - Наконец-то! - воскликнул Тео. - Ты как?
Шаул был потрясен. Рыдания принцессы, которые он видел во сне, стали его собственными! Несмотря на сочувственный взгляд приятеля, Шаул, заливаясь краской, готов был провалиться сквозь землю - не объяснишь же, что это слезы маленькой принцессы... - Приснилось что-то, - пробормотал он.
- Точно, - деловито согласился Тео. - Во время плавания бывает, что людям видятся всякие жуткие вещи. Не то что заплачешь, но и совсем разума лишишься. Соленый Беп рассказывал, что своими глазами видел, как бывалый матрос во время плавания вдруг ни с того ни с чего выпрыгнул за борт и камнем ушел на дно. Вот так, - деловито подытожил Тео. - Это, видимо, мне еще предстоит, - невесело пошутил Шаул, не в силах поднять на приятеля глаза. - Надо проветриться, - бросил он и поднялся.
- Конечно. Что сидеть здесь? - Тео тоже вскочил с койки.
Шаулу хотелось остаться одному, но уж лучше Тео, чем кот. Пока его приятель находился в каюте, Бруно вынужден был молчать, но взгляд его неотступно буравил Шаула. Кота рассказами старого Бепа не проведешь. Но обсуждать сейчас с въедливым Бруно то, что его самого испугало не на шутку, он был не готов. Сегодня он отключился прямо посреди бела дня - раньше с ним такого не случалось. И можно только предполагать, чем закончилось бы это путешествие во времени, если бы Тео и Бруно не разбудили его? Магия овладевала его разумом - что ждет его дальше? Невидящим лунатиком он будет бродить, пугая других людей? Или потеряет рассудок, представляя себя десятилетней дочерью короля Грегора?! Вместе с Тео Шаул покинул каюту. Мальчик спустился по тамбуру в трюм, а Шаул поднялся на палубу. Небо было затянуто бледными серыми тучами, высокие сизые с зеленью волны били о борт «Доротеи», рассыпаясь крупными опаловыми каплями. Шаул выскочил из каюты без плаща и шляпы, он промерз до кости под пронзительными порывами ветра, но возвращаться к Бруно не хотелось. Спустившись с верхней палубы, он прошел мимо камбуза и грузовых отсеков, мимо клеток с беспокойно квохчущими курами, и вышел к кубрику. Уворачиваясь от яростно раскачивающихся гамаков со спящими после ночной вахты, Шаул пробрался к сидевшим кружком матросам. - Ну расскажи, Беп! - услышал он в темноте звонкий голос приятеля. - Давай старина, рассказывай! - поддержали Тео другие голоса. - Да что уж, - милостиво согласился Беп.
Соленый Беп, историю которого уже сегодня пришлось выслушать Шаулу, был превосходным рассказчиком. Он был неутомим в выдумках все новых подробностей даже известных, много раз пересказанных историй. Конечно, Соленый Беп был отчаянный враль, но матросы любили его байки. Да и сам Шаул не раз засиживался в кубрике, слушая страшные или веселые истории морского волка.
- Плесни-ка мне, юнга, пива, смочить горло, - предварил свой рассказ Соленый Беп. - Ну что, ребятушки, - начал он, смачно отхлебнув из кружки. - Было это давно, я еще юнгой служил на «Святой Нонне». Шли мы к северным берегам Норландии. Когда выходили-то из Золлендама у нас еще лето было, а у Баранова острова норд-ост сморил нас лютым холодом. Тучи чернее ночи на все небо, ливень сечет так, что волны прибивает. Носит нас по морю, словно щепу, только что не перевертывает верх дном, то на правый борт ляжет «Святая Нонна», то на левый, то носом нырнет, то кормой зачерпнет. На шканцах два рулевых не могут удержать румпель. И тут начинает срывать шкоты. Только мы выскочили на палубу, чтобы закрепить их, как из воды поднялось чудище огромное. Голова - до грот-мачты, а вместо лап - змеи, да не две, не четыре, а - видимо-невидимо! Обхватило чудище ими наш корабль и подняло над водой…
февраль, 2017 г. (июль, 2008 г.)
Copyright © 2008 Юлия Гусарова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено | 
- 
