В поисках принца
или
О спящей принцессе замолвите словоВсем неразбуженным принцессам посвящается Дремучим бором, темной чащей
Старинный замок окружен.
Там принца ждет принцесса спящая,
Погружена в покой и сон.
…Я в дальний путь решил отправиться
Затем, чтоб принца убедить,
Что должен он свою красавицу
Поцеловать и разбудить.
(Ю. Ряшенцев)
Часть III Глава 3
Агата выпрямила усталую спину и вдруг поняла, что до сих пор держит сестру за руку. Она вцепилась в нее, не давая душе разорвать последнюю нить с телом. Это было глупо – ей не удержать ее, Селина уже никогда не вернется. И все же Агата не могла разжать пальцев...
– Подожди, не уходи, – прохрипела она. – Я не могу отпустить тебя. Пожалей меня, ты всегда всех жалела, не оставляй меня… Слезы сами текли по ее щекам, а она все сильнее сжимала пальцы. – Траум! – воскликнула она, цепляясь от отчаяния за иллюзорную соломинку. – Он должен помочь, Селина, – уговаривала она сестру. – Если он любит тебя, он не смирится с твоей гибелью. Подожди, не уходи… – Простите, – услышала она у себя за спиной смущенный голос. – Что вы хотите, магистр оффиций? – не поворачиваясь – она боялась и на мгновенье отвести от сестры взгляд, словно этим могла удержать ее, – шмыгнув носом, спросила Агата. – Меня прислал владыка, – коротко ответил он. – Он должен ее спасти! – прохрипела Агата. – Он должен! – Он хочет спасти фею Селину, – грустно проговорил Рев. – Но ему необходимо время. Держите ее, сколько сможете... – Я одна не смогу, – растерянно призналась Агата. – Идите к зеркалу! Позовите Гизельду! Зовите же скорее! Магистр исчез из комнаты, а Агата, склонилась к сестре: – Вот видишь, милая, я же говорила тебе: Траум спасет тебя. Только ты должна подождать. Держись, родная, ему нужно время. Агата услышала за спиной шуршание юбок. Это Гизельда. – Давай, милая, я сменю тебя. У Агаты перехватило горло – так утешительно прозвучал голос старой доброй наставницы. Гизельда поспешила обхватить голову Селину руками, присев в изголовье кровати. – Иди отдохни, – ободряюще кивнула старая фея. – Не беспокойся, я крепко держу ее. Агата с трудом разжала задеревеневшие пальцы, опустила руки на колени и в изнеможении прикрыла глаза. Она совсем расклеилась. «Надо взять себя в руки, – приказала она себе. – Надежда есть». Гизельда, Траум, она сама – они обязательно справятся. Агата сделала глубокий вздох и, открыв глаза, поднялась со стула. Но, сделав несколько шагов, упала бы, если бы ее не подхватил магистр Рев. – Вы измучены, сударыня, – поддерживая под локоть, он подвел к креслу у камина и усадил в него обессилившую фею. – Мне так жаль, – склонился он к ее руке. – Расскажите мне, – справившись с дурнотой, попросила Агата, – как обстоят дела, и что собирается предпринять Траум. – Не хочу вас напрасно обнадеживать, – покачал головой Рев. – Душа вашей сестры очень сильно пострадала. Можно только догадываться, что удерживало ее здесь столько времени… Владыка уверен… Но это так странно… Впрочем, все наши догадки сейчас не так уж и важны. Одному Провидению ведома тайна жизни, – вздохнул он. – Будем надеяться на лучшее – ведь только что мы все были на грани страшнейшей катастрофы, а сейчас – благодаренье Провидению – наши миры живы... – Причем тут миры? – не поняла Агата. – Вы не знаете?! – всплеснул руками Рев. – Ну, конечно, откуда вам знать. Силы владыки чуть не вышли из-под контроля. Вы не представляете, какая это мощь! Ничто в вашем мире не может сравниться с беспредельной силой владыки, сорвавшей в отчаянии путы. Его сердце разрывалось от боли, и сила, призванная удерживать мир в равновесии, стала разрушительной. Нет! – в отчаянии всплеснул руками Рев. – Мои слова бессильны передать масштаб катастрофы! Владыка умирал, как умирает звезда – взрываясь ослепительной мощнейшей вспышкой, она схлопывается в небытие. Такой взрыв потрясает основания вселенной… Но владыка преодолел, остановил, сдержал и пустил вспять разрывающее его отчаяние. Это было невероятно! – Рев остановился, вздохнул, отгоняя страшное видение конца, и продолжил: – А сейчас он отправился в царство Тодда. Там он надеется найти вашу сестру… – И что же он будет делать? Как он собирается спасти ее? – допытывалась Агата. – Не представляю, – развел руками Рев. – Ничего подобного никогда не было. Признаться, сама идея мне кажется абсолютно несостоятельной. Кроме того, он ослаб. А Тодд силен. Да и что можно сделать?! Ведь это не просто телесная смерть. Ее души коснулось небытие. Не знаю, – горестно вздохнул Рев. – Скажите толком: что велел вам Траум? – нетерпеливо потребовала Агата. – Он был сам не свой. Может быть, это последствие переживания близости собственного конца… – Да не мучьте вы меня! – не выдержала Агата. – Что он сказал?! – Сказал: иди к сестре. Пусть держит маленькую фею изо всех сил. Она еще здесь, я слышал ее, – процитировал слова владыки Рев. – Но это нонсенс! Он не мог слышать ее. Он боролся с хаосом. А вы знаете, что это такое? – Не знаю, – резко ответила Агата. – Но иллюзиям ваш владыка не подвержен. – Иллюзиям? – удивленно вытаращился на нее Рев и затряс головой: – Нет. Конечно, нет. – Ну, так положимся на его решение, – заключила Агата – Совершенно справедливо, – закивал магистр. – Ну, мне пора. Владыка оставил на мне все управление.
Рев поднялся и, оправив свой темно-синий камзол, поклонился феям: – Сударыни, я вынужден оставить вас. Вы можете обращаться ко мне в любую минуту, сударыня, – галантно склонился он руке Агаты и поклонился старой фее: – Фея Гизельда. Магистр оффиций исчез из комнаты, а измученная Агата погрузилась в бархатную темноту сна без сновидений… *** Шаул открыл глаза, его разбудил стук в дверь. Он лег вчера, не раздеваясь, так и заснул. Вскочив с кровати, он поспешил открыть дверь. На пороге стоял Кристиан. Шаул не ожидал его увидеть после вчерашнего разговора. Осунувшееся лицо, покрасневшие веки, темные круги под глазами – принц провел бессонную ночь... – Кристиан, – растерянно приветствовал он принца и сделал шаг в сторону, пропуская его в комнату. – Я хочу посвятить тебя в рыцари, – без предисловий начал Кристиан, он смотрел, нахмурившись, и говорил строго и быстро, словно отдавал приказы. – Ты спас мне жизнь, и долг обязывает меня отблагодарить тебя. Я не могу отплатить тебе тем же, но твой поступок должен быть оглашен и оценен по достоинству. Надеюсь, это поможет тебе в твоей миссии. Он замолчал. Неожиданное решение принца застало Шаул врасплох. Он еще не до конца проснулся и никак не мог найтись с ответом, только молча смотрел на своего визави. – Да, – принц смутился своего пристального взгляда и отвел глаза, – еще одно. Согласно правилам в рыцари может быть возведен только дворянин. Поэтому я жалую тебе землю и титул, – он протянул свиток. Шаул развернул и прочел грамоту: «Я, Кристиан, князь Адхельма, жалую тебе, Шаулу, сыну Бартоломеуса Ворта, родом из свободного города Бонка, спасшему меня от смерти, землю в двадцать плугов, под названием Клаверден, со всеми примыкающими к ней полями, лесами, лугами, выгонами, болотами и водами и со всеми налогами, которые уплачивались с этой земли. Навечно жалую с тем, чтобы ты имел власть во всех отношениях свободно пользоваться и владеть ею, либо передавать и продавать кому только пожелаешь. Отныне и навсегда ты можешь именовать себя графом Клаверденом, а также твои сыновья и потомки могут носить имя и титул правителя этих земель. Во избежание того, чтобы теперешнее дарение наше в будущие времена кто-либо осмелился оспаривать и сделать невозможной всякую двусмысленность, угодно было мне изготовить эту грамоту и передать тебе…» Кристиан дарил ему свой любимый замок и землю. Зачем?! – Я не могу принять этого, – Шаул протянул грамоту обратно. Кристиан не взял свиток, а отвернулся и подошел к окну. – Ты считаешь меня не вправе называть себя рыцарем? – глухо спросил он после долгого молчания. – Брось, Кристиан, – нахмурился Шаул, понимая, на что намекает принц. – Если кто и может называться рыцарем, так это ты. Но я?! Какой из меня граф? Это смешно. К тому же это твой замок, ты любишь его… – После того, как я получил известие о смерти Гаррета, я не бывал в замке, – перебил его Кристиан, так и не повернувшись, тихо добавил: – Я хочу, чтобы он принадлежал тебе. – Я простой человек. Все в моем роду до десятого колена были либо простые горожане, либо крестьяне. – А как наши предки получали титулы и земли? – развернулся наконец к нему Кристиан. – За подвиги, за верность и честь. Что из этого списка тебе не подходит? – Какие подвиги, Кристиан? Все мои подвиги я совершил десять лет назад, играя деревянным мечом… – Ты спас меня, – напомнил принц. – Ударив книгой беззащитного толстяка по голове. Это ты называешь подвигом? – Ты мог бы воспользоваться заклинанием сам, но ты этого не сделал и не позволил другому. – Стать принцем и самому разбудить Элизу? У меня были такие мысли, – честно признался Шаул. – Я был бы не против, если бы это был ты, – тихо проговорил принц и, подняв ладонь, продолжил: – Все равно, чем ты нанес удар злу. Ты победил его дважды: остановив де Гро и самого себя. Так и заслуживают благородные звания. Не в моей власти сделать тебя принцем, но не пренебрегай моими дарами. – Кристиан, они слишком велики для меня. – Ты давно вырос, Шаул Ворт из Бонка, они тебе как раз впору. Завтра утром в часовне ты будешь посвящен. Кристиан вышел из комнаты, а Шаул так и остался с княжеской грамотой в руке. – Ерунда какая, – вздохнул он и сел на кровать. – Ничего не поделаешь, – потягиваясь и зевая, проговорил Бруно. – Влез ты, милый мой, в такие дебри… – Дворянство и рыцарство мне как корове седло. – Кто знает? – вздохнул Бруно. – Возможно, он прав, и без этого тебе не справиться. Да и врываться с дикими предложениями к принцам и королям гораздо легче, будучи графом... – Ерунда! – убежденно ответил Шаул, понимая, что отвергать Кристиана второй раз у него просто не хватит духа. *** Темные своды высокого потолка, массивные колонны, расписанные душераздирающими картинами посмертных мучений, и даже дрожащий, будящий тревогу свет факелов, едва рассеивающих мрак тронного зала, – все было призвано запугать и подавить любого, кто оказывался здесь. Владыка Тодд любил произвести впечатление. Но Траума это не заботило. Он торопился забрать у того душу маленькой феи, пока не стало слишком поздно. Владыка темного царства, наверняка наслышанный о недавней буре, сотрясшей соседний мир, понимал, что лишь крайняя нужда могла заставить брата так запросто явиться к нему. Небрежно развалившись на троне, он предвкушал свой триумф. Вечное соперничество братьев – его, кажется, не избежать никому... – Мне нужна твоя помощь, владыка Тодд, – обратился к нему Траум. – Что ж так официально, братец? – усмехнулся тот. Траум не терпел фамильярности, но понимал, что брат не упустит случая поупражняться в остроумии за его счет. – Мне нужна твоя помощь, Тодд, – еще раз повторил он. – И я буду благодарен, если ты выслушаешь меня. – Разумеется, ты будешь благодарен. Только мне это зачем? Траум был измучен и изранен. Боль, стянувшая тугим комком сердце, пульсировала, разгоняя болезненные волны по всему существу. У него не было ни сил, ни терпения на пустые препирательства с братом. – Не думаю, что вражда со мной пойдет тебе на пользу, – угрожающе произнес Траум. – Вражды между нами нет и быть не может, милейший братец, – усмехнулся Тодд. – Или ты решил потягаться силами с Провидением? – И без вражды с Провидением я могу устроить тебе невеселую жизнь, – он сделал шаг к трону и остановился, опершись о колонну спиной, – боль делала его еще слабее. – Может быть… Да тебе поди не до этого сейчас, – криво усмехнулся Тодд. – Это ж надо! Великий Траум. Надежда и опора Провидения. Блюститель порядка и закона. Чуть не пустил в тартары весь свой мир! – Тодд, отдай мне душу феи, – перешел к делу Траум, не желая выслушивать ерничанье брата. – Душу феи?! Милый ты мой! Да что на тебя нашло? Что ко мне попало, обратно не возвращается. Это мое право. – Это не твое право, а воля Провидения. Отдай мне душу феи. С Провидением я буду иметь дело сам. – Ах вот как? Ладно бы ты покушался на мое право, я бы тебя по-братски простил. Но, сам посуди, воля Провидения – это уж слишком. Или нет, братец? Припоминаю, что-то подобное уже случалось. Да кончилось, кажется, не лучшим образом для противленца, – Тодд глумливо подмигнул. Траум скривился от боли. Времени на их сведение счетов у маленькой феи не было. Превозмогая слабость, он подошел вплотную к брату. Тодд слегка подобрался, но с трона не поднялся. Он знал, что в его владениях брат не имел права пользоваться своей силой. Траум наклонился и, взяв владыку темного царства за плечо, тихо проговорил: – Ты отдашь мне фею сейчас же. Без всяких условий. Ты уже слышал, что я чуть не уничтожил свой мир. Так что мне мешает уничтожить твой? Ты достаточно знаешь меня, я умею достигать своей цели. – Оставь, Траум, – высвобождая плечо, дернулся от него брат. Глумливое выражение сошло с его лица, и он смотрел с опасливой неприязнью. Он не знал, что сил у владыки сонного царства уже не было. – Сейчас, Тодд! – повысил голос Траум. – У меня нет времени и желания ждать. – Ты хочешь погубить себя? – не поверил тот. – Я не останавливаюсь на полпути, – глядя брату в глаза, медленно проговорил Траум. – Ты сошел с ума, – отводя взгляд, скривился Тодд. – Бросить вызов Провидению?! Зачем тебе это? Траум молчал. – Зачем?! – воскликнул Тодд. – Что стряслось с тобой, безупречный служитель закона?! Тебе надоело довольствоваться своим миром? – Мне нужна душа маленькой феи, Тодд, – напомнил брату Траум. – Да брось! Зачем тебе этот мусор?! Ты видел, что от нее осталось? Пыль! Да и если бы это было не так, зачем тебе ее душа? Что в ней особенного? – Душа маленькой феи, Тодд! Если она погибнет, твой мир ненадолго переживет ее. – Хватит меня пугать, Траум! – визгливо воскликнул брат. – Хорошо. Я отдам тебе ее, но ты мне скажешь, что задумал. – Отдавай, – приказал Траум. – Я скажу тебе, когда она будет у меня. Тодд с недоверием взглянул на брата. Но через мгновение душа маленькой феи – израненная, покрытая страшными ожогами, в ней едва теплилась жизнь – легла к ногам Траума. Дыхание перехватило. Что же он наделал?! Его любовь, любовь великого владыки, способного подвигать миры! Но он не позволит ей бесследно исчезнуть в небытии. По крайней мере, он сделает все, чтобы этому помешать… Траум вынул нефритовый плащ, которым кода-то укрыл ее от собственной любви. Но сейчас все изменилось – чтобы дотронуться до нее, не лишив единственного шанса на жизнь, он отказался от своей силы. Плащ и сейчас призван был охранять ее, но уже не от Траума. Он поднял душу маленькой феи, словно младенца – она была легкой, как перышко, – и прижал к груди. Ресницы Селины дрогнули, едва заметно шевельнулись губы – она узнала его. Тодд нетерпеливо следил, как возится брат с покалеченной душой феи. – Что ты делаешь? Тебе достаточно было отголоска мысли, чтобы отправить ее к себе… – Прощай, Тодд, – поднялся Траум, с бесценной ношей на руках. – Ты обещал. Что ты собрался сделать с ней?! – не отставал от него Тодд. – Воскресить, – просто ответил Траум и покинул сумрачные владения брата. *** Церемония посвящения, к которой накануне Шаула готовил маршал, состоялась на рассвете в небольшой часовне Адхельмского дворца. Сквозь высокие витражи лился холодный утренний свет. Гулкая тишина нарушалась только звуком шагов. Маршал ввел Шаула в часовню, где уже собрались все участники: принц, граф Айнар, отец Брамте, незнакомый Шаулу пожилой рыцарь с суровым лицом и Сони. Маршал подвел новика к принцу, и Кристиан надел на него мантию, на которой красовался герб новоиспеченного графа. Правитель Адхельма пожаловал ему свой герб: серебро с червленым крестом, символом чести и пролитой крови его славных предков –так же гарцевали по бокам два единорога, символ силы и смирения, только на графском гербе в центре сияла серебряная звезда, и девиз у него был собственный: «Истина укажет путь». Отец Брамте, огласив короткую молитву, которой отдал новика на волю Провидения, смиряющего сильных и дарующего силу слабым, подошел к аналою и начал читать книгу рыцарских законов: – Да не обидит рыцарь никого и никогда, да не оскорбит он злословием дружбу, непорочность, отсутствующих и скорбящих. Да будет он всегда и везде вдохновляем истиной и честью. Да не сложит оружия, пока не кончит предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было, да следует ему денно и нощно. Щит его да будет прибежищем слабого и угнетенного. Меч его да не будет обагрен местью… Рыцарские законы были знакомы Шаулу с детства, но сейчас слова, возносящиеся звучным голосом отца Брамте к высоким сводам часовни, обретали новый и глубокий смысл, наполняя обряд таинственной торжественностью посвящения Истине. Весь его юношеский скептицизм, вся желчная сатира современных романистов рассыпались в прах перед величием бескорыстного служения. Монах закончил чтение, и Шаул преклонил колено перед принцем. – Во славу и во имя Всемогущего жалую тебя рыцарем. Помни долг твой. Будь верен Господу, государю и подруге. Будь медлен на месть и наказание и быстр в пощаде и помощи вдовам и сирым. Будь милосерден в истине и честен в любви, – осенял его глубокий голос Кристиана. «Он завсегда милосердо молящего милует мужа*, – всплыла в памяти древняя фраза. – А ведь мудрецы и отважные войны древности не посчитали бы любовь Кристиана зазорной…» – Обещаю и клянусь в присутствии Всевышнего, моего государя и братьев моих быть верным законам и блюсти наше славное рыцарство, – с волнением произнес Шаул заученную формулу. Принц вынул меч и трижды ударил новика по плечу. Лучи восходящего солнца, пронзив цветные витражи, наполнили часовню переливчатым торжественным сиянием и, отразившись от стали рыцарского клинка, зажгли пространство яркими всполохами. Рыцари по очереди облачали новика в доспехи, произнося благословенные формулы: – Шпоры – да будешь ты неутомим в предприятиях. – Щит с гербом – да будут доблести твои подобно рекам, расширяющимся в течении. – Шлем – деяния твои да будут справедливы, смелы, славны и высоки. – Меч твой да будет орудием правосудия. – Панцирь – да будет рыцарское сердце твое недоступно порокам. – Перчатки да оградят дела твои от всякой скверны. Так нежданно и торжественно исполнилась заветная мечта его детства… ____________ * Илиада. Песнь XXIV *** – Что вы сделали! Владыка! Это невозможно! Вы сняли с себя свое величие! Вы лишились власти! Этого нельзя делать! Вы не сможете вернуть это себе! Только Провидение… Рев, схватив Траума за рукав робы, кричал не в силах поверить в произошедшее. Траум снял с себя венец повелителя сонного царства и в одночасье лишился своего могущества, превратившись в обыкновенный служебный дух, наподобие самого Рева и множества других духовных существ, наполняющих пространство миров и ежедневно трудящихся на самых разных работах. У бывшего владыки царства снов осталось только имя – как нежно звучало оно когда-то в устах маленькой феи... Траум стоял перед ошеломленным помощником, облаченный в раскаяние и скорбь, – грубое вретище, подпоясанное веревкой, вместо роскошного платья правителя... – Замолчи, Рев, и послушай. Я ухожу. Мир будет жить оставленной мною силой, пока Провидение не пришлет другого владыку. А до этого от тебя потребуется неустанная забота и неукоснительное исполнение законов. – И это говорите мне вы! – сокрушенно всплеснул руками совершенно расстроенный Рев. – Я тоже буду исполнять закон, – остановил его Траум. – Душа за душу – это древнее установление… – Но ваша душа и душа маленькой феи – они разные… – Слишком разные, – вздохнул Траум. – Но иного пути нет. Решать Провидению. – А как же мы? – упавшим голосом спросил Рев. – Мне жаль, Рев. Мне, действительно, жаль. Но ты лучше других поймешь, что, убив маленькую фею, уничтожив даже ее надежду на вечность, я все равно не был бы прежним. Вернуть уже ничего невозможно… – Это я виноват, – захлебнулся в рыданиях Рев. – Я ее убедил. Не предостерег. Не сказал вам! – Успокойся, – Траум подошел к помощнику и положил руку ему на плечо. – Сокрушаться поздно. Ему было жаль беднягу. Жаль, что раньше был слишком строг к нему. Жаль, что, будучи владыкой, не мог позволить себе дружбы с сердечным помощником, а сейчас для нее было слишком поздно. Искренний потомок человека рыдал, как ребенок... – Послушай, Рев, мне надо торопиться, а есть еще одно дело, которое я могу поручить только тебе. Рев поднял на него заплаканное покрасневшее лицо. – Принцесса, подопечная маленькой феи, – ответил Траум на вопросительный взгляд помощника. – Позаботься о ней. Новый владыка может посчитать рвение фей неуместным. Ты должен защитить ее. Если понадобится, воспользуйся этим указом, – Траум протянул Реву свиток. – Это мой последний указ, он подействует даже вопреки его воле. Если он решит отправить принцессу к Тодду, отошлешь ее обратно в мир фей. Может быть, там они смогут помочь ей... Рев молча кивнул, не в силах справиться с волнением и вновь подступавшими рыданиям. Траум вздохнул. Этот указ не мог помочь осуществлению плана фей. Всех, кого они спрятали в его царстве, спасти оставленным приказанием он не мог. Феи были сами виноваты: они слишком запутали все, не зная законов его царства, и многие связи, предусмотренные их хитроумным планом, канули в лету или совсем не случились. Но принцессу можно было попытаться спасти. Такое выдворение с задворков его царства, проделанное впопыхах и без должного мастерства, могло серьезно повредить ее рассудок. Здесь оставалось надеяться только на мастерство и выдержку Рева. Но это был единственный шанс защитить принцессу от законного негодования нового владыки и не оставить тщетными все усилия и жертвы маленькой феи. Если у него ничего не выйдет, и Провидение не согласится воскресить Селину, спасение крестницы стало бы памятью о существовании прекрасной и любящей души феи. А сердца людей способны творить чудеса… Да и встреча в его владениях двух душ, принцессы и юноши, отправившийся на поиски ее спасителя, – он не хотел, чтобы все это потеряло смысл, превратившись в пепел... – Прощай Рев, ты был хорошим и верным помощником, – проговорил Траум. Ему надо было отправляться. Время Селины, несмотря на все ухищрения лекарей сонного царства, было на исходе. Рев упал на грудь Трауму и, не выдержав, зарыдал: – Простите меня, мой добрый владыка. Я так виноват перед вами... – Оставь, Рев. Мне надо торопиться, ты знаешь это не хуже меня. Возьми себя в руки и сделай, что сможешь. Рев поднял лицо и отпустил намокшую холщевину робы Траума. – Простите меня, – всхлипывая и вытирая глаза, проговорил он. – Идите с легким сердцем. Я все исполню, как вы просили. И позабочусь о нашем мире и о принцессе. Идите, сделайте то, на что решились. Я так горд, что был вашим помощником. Да будет Провидение милосердно к вам. – Прощай, Рев, – кивнул Траум. Он склонился к ложу, где лежала укутанная в плащ душа маленькой феи и, подняв невесомую ношу, покинул свой мир. Глава 4 Дождь, не перестававший всю ночь, к утру стих. Посветлевшее облачное покрывало, безжалостно растрепанное ветром, тут и там пестрело голубыми прорехами. Южная осень бранилась шумными речными потоками, размахивала ветряными крыльями, не пуская холодную родственницу на порог. И когда вдруг выглядывало низкое южное солнце, то вообще не верилось, что зима хоть когда-нибудь заглянет в эти места. И все же часы отсчитывали дни и недели, ни на минуту не замедляя бег. И каковы бы ни были погодные условия, за зимой начнется весна, которая оборвет счет времени для Элизы и ее близких... Шаул удрученно вздохнул. Почти месяц прошел, как они покинули Адхельм, но их поиски так и не увенчались удачей. Они проехали небольшие королевства и княжества, лежащие к югу от Адхельма, но ни в одном из них не было ни одного принца, который мог бы разбудить принцессу. Надо было признать, что титул, пожалованный Кристианом, несмотря на смущенное неприятие его самим новоиспеченным графом Клаверденским, распахивал перед ним двери дворцов и ворота замков. Кроме того, с получением во владение богатого имения решилась и довольно острая проблема безденежья. Да и опасное сухопутное путешествие было значительно легче для вооруженного человека. Проезжая по перелескам, Шаул сражался с деревьями и кустами, стараясь улучшить свое владение мечом, вспоминая, как легко и мастерски сражался им Кристиан. К счастью, несколько стычек с горячими головами, которые наполняли почти все придорожные гостиницы, пока обходились лишь демонстрацией оружия. Но то ли еще будет… Сейчас путь их лежал в королевство, раскинувшееся на берегу Южного моря. Наследником королевства со звучным названием Аустеррия был молодой принц Дамон. Что он представлял из себя, Шаул не знал, и ничто не вселяло надежды – сомнения в успехе собственной миссии все чаще посещали его. Познакомившись с десятком представителей правящих семей небольших государств, в которых ему довелось побывать, он был порядком разочарован. Не то, чтобы они были из рук вон плохи. Нет. Но и ничего выдающегося, притягательного в них не было. Люди как люди со слабостями и недостатками – симпатичные и отталкивающие, грубые и галантные, умные и глупые. Ну, хоть кол на голове теши – не понимал Шаул, какое качество делает их обладателями права разбудить принцессу. О чем думали феи, какими руководствовались соображениями, составляя свою магическую формулу? Элиза окончательно воцарилась в его сердце. После того, как Кристиан отказался от принцессы, Шаул уже не в силах был соблюдать даже ту незначительную дистанцию, разделяющую его с любимой, что пытался выстраивать раньше. Не только сны его были полны нежной страсти к принцессе, но и наяву любовное томление не отпускало его. Он видел по ночам ее последние дни перед столетним сном. Элиза взрослела, постигая не политическую премудрость, а сложную науку человеческих чувств. Ее сердце становилось мудрее, мягче и бесстрашней. Все ближе она становилась к тому образу, который увидел Шаул на границе миров. Как можно было вырвать все это из собственного сердца? Как доверить другому, который и сотой доли того никогда не узнает и не оценит? Как?! – Ты опять хандришь, – Сони участливо заглянул в лицо Шаулу. – Жаль, что Кристиан оказался таким. И чем ему дамы не угодили? Шаул придержал коня. – Сони, никогда и ни с кем не обсуждай принца Адхельма. Я не могу тебе приказывать, но если тебе хоть сколько-нибудь дорога наша дружба, я очень прошу тебя… – Я обсуждаю это с тобой, а не с кем-нибудь, – запротестовал Сони. – Давай и между собой не обсуждать это, – нахмурился Шаул. Он до сих пор чувствовал свою вину перед Кристианом за то, что заставил того признаться. Вот только он никогда не говорил об этом Сони. Мальчик уже не первый раз ставил Шаула в тупик. – А ты откуда знаешь? – не выдержал он. Тот удивленно воззрился: – Я же все время был рядом и видел вас вместе. Сони был странным мальчиком. Конечно, можно предположить, что наблюдательность и умение делать выводы – необходимые свойства для нищего мальчишки, позволяющие ему не только найти пропитание, но и остаться в живых. Но были у Сони навыки, идущие в разрез с его положением. Например, умение держаться в седле. Шаул с удовольствием наблюдал, как легко справлялся Сони с молодой норовистой кобылой, подаренной ему принцем. Но когда Кристиан предложил посвятить Сони в оруженосцы Шаула, тот наотрез отказался. Зато сам не раз распекал Шаула за недовольство принятым титулом. – Не понимаю, почему ты возмущаешься? – деловито рассуждал Сони. – Всю свою жизнь я исповедовал убеждение в том, что важен не титул, а человек. – А разве теперь ты думаешь иначе? – пожал плечами Сони. – Что за дичь, – поморщился Шаул. – Не обо мне речь. Этот титул бежит впереди меня. Люди считают меня аристократом, имеющим соответствующие семью и связи… – Знаешь, тебе надо поменьше волноваться о том, что о тебе подумают другие, – веско изрек Сони с высоты своего богатого опыта. – От их мнений ни ты сам, ни твоя семья не изменитесь. Так что же переживать? – Да какой смысл в вывеске, за которой лишь деревянный фасад? – Как так? – удивился Сони. – Никакой не деревянный. Как же прикажешь разбирать людям, кто есть кто? – По делам, – буркнул Шаул. – Ну так тебя же по делам и судили! – Так что же ты сам отказался стать оруженосцем? – Я другое дело, – ничуть не смущаясь, возразил Сони. – Мне просто это не подходит. – А мне подходит?! – Тебе – да. – И отчего же? – Потому что ты всю свою жизнь рыцарствуешь, а кто рыцарствует, того называют рыцарем. Тебя так и назвали. Тех, кто поступает благородно и честно, называют благородными, тебя назвали графом… – Между прочим, не раз высказывалось утверждение, – высунул морду из сумки, прикрепленной к луке Шаулова седла, Бруно, – что в более отдаленные времена это слово означало просто образованного человека,
– Вот видишь! – торжествующе воскликнул Сони. – Ты же образованный человек. А из меня какой оруженосец? Я никогда оружие не носил и не собираюсь, у меня другие методы… Вот и пойми его. Мальчик был весь соткан из противоречий. Гордость уживалась в нем с полнейшим равнодушием к собственному положению. Не гнушаясь выполнять самую грязную работу, он настаивал на отдельной комнате в гостиницах и во дворцах, хотя не раз делил с Шаулом лежанку из хвороста. С предельной откровенностью высказываясь по любому вопросу, он умудрялся ничего не рассказывать о себе. Сони не удосужился сообщить, почему остался с ними, а Шаул не стал расспрашивать, побоявшись, что тот замкнется и исчезнет, как тогда в Эльтюде. А этого ему не хотелось. Сони был и лекарь, и хороший помощник, и верный товарищ. Шаул очень привязался к мальчику, и разлука с ним была бы тяжелой потерей. В конце концов, не все ли равно какие у Сони тайны, и почему он решил стать их спутником? И Бруно был согласен с Шаулом – мальчик приглянулся ему, как выразился кот, нетривиальным умом и благородным сердцем, а кроме того, никто лучше Сони ни чесал его за ухом. *** Поздний рассвет нехотя вползал в комнату, наполняя ее тоскливым серым светом. Поблекшая, растерявшая прежнюю красу осень в ожидании конца зябко куталась в темный вдовий платок и лила безнадежные слезы. Агата устало повертела затекшей шеей, не отрывая пальцев от руки Селины. Спина ныла от долгого сидения, сосредоточиться становилось все труднее. Шелковистая нить, связующая душу Селины с ее телом, натягивалась и вырывалась из уставших пальцев. Ничего, скоро Гизельда придет сменить ее. Они по очереди дежурили у постели Селины. Агата была безмерно благодарна старой наставнице за ее самоотверженную помощь и ласковую поддержку. Вся хваленая сила Агаты позорно бежала с места трагедии ее сестры. Стрелка часов медленно ползла по циферблату, надолго зависая на одном месте. Агата вздохнула и перевела взгляд на сестру. Селина была тиха и спокойна, ее нежная красота приобрела строгую и печальную ноту, она словно стала старше. – Потерпи еще немного, – шепотом уговаривала Агата сестру. – Ты оказалась права, милая. Траум действительно полюбил тебя. Невероятно. Только ты могла совершить это. Как с тем гадким мальчишкой Лудо. Никто не верил, что в сердце маленького негодяя осталось хоть малая неиспорченная частица, только ты. Не сказать, что сейчас он образец добродетели, но уже само стремление стать лучше достойно похвалы. А твой бакалавр! Ведь ты поверила в него с первого взгляда. Магистр старается держаться, но иногда все-таки у него вырывается что-нибудь, и я узнаю о Шауле и Бруно. Путешествие их весьма опасно, но он выдерживает испытания, Селина. Ты оказалась гораздо более мудрой феей, чем я, – всхлипнула Агата. Дверь приоткрылась и в комнату вошла Гизельда. Добрая старушка выглядела заспанной. – Прости, родная, что задержалась. Когда легла, сон все не шел, а под утро задремала, так что проспала свою смену. Она привычно устроилась в изголовье кровати, обхватив голову Селины ладонями. – Иди, милая, отдыхай, – кивнула она Агате и, поцеловав в лоб, поприветствовала младшую сестру: – Доброе утро, красавица! Агата поднялась, с трудом расправляя спину и плечи. – Спасибо, Гизельда, что бы я без тебя делала, – она поцеловала ее в седую макушку, погладила руку Селины и пошла к себе. Уставшая, она решила принять ванну – пустяковая магия, не то, что удерживать скользящую нить жизни. Тотчас в комнате появилась деревянная кадушка с водой, наполняя комнату паром и благоуханием настоянных трав. Агата медленно погружалась в горячую воду. Тепло ласкало и смягчало затекшие мышцы, боль отступала, наполняя блаженным покоем. Агата откинула голову на простыни, устилающие деревянную поверхность, и прикрыла глаза. Мысли снова вернулись к вчерашнему визиту магистра Рева. Тот едва сдерживал слезы, говоря о своем владыке. Такая нежная преданность... Но и сама Агата была поражена решением Таума. Невероятно – ее сестра, милая веселая хохотушка, смогла разбудить любовь в каменной глыбе! Рев многословно и прочувственно распинался о прекрасном сердце Траума, но Агата знала одно – служебные силы, как бы велики и могущественны они ни были, никого не в состоянии полюбить. И поверить в такое – все равно, что представить влюбленный ураган или любящее извержение вулкана... Однако, что бы ни утверждал здравый смысл, Агате оставалось принять очевидный факт, что тот самый вулкан под именем Траум добровольно отдал власть, спустившись с недосягаемых высот, лишился могущества и теперь отправился на суд Провидения в надежде за свою душу вернуть душу Селины… – У него уже было прощение! Он победил хаос. Удержал наш мир. Он мог продолжать жить и властвовать! Но... – Рев махнул рукой, стараясь справиться с подступившими его рыданиями, и прошептал: – Хоть бы жертва была не напрасной... – Неужели Провидение так сурово, и накажет его самоотверженность? – не могла поверить Агата.
– Вы не понимаете, – сокрушенно вздохнул Рев. – Провидение так носится только с людьми, потакая их свободе! Оно дарует им практически беспредельное прощение – человеку достаточно совершить поступок, свидетельствующий о покаянии, а иногда довольно и одной решимости. Но с духами все иначе. У нас есть больше знаний, порой больше возможностей для совершения своей задачи, но о свободе речь не идет. Мы должны служить в строгом соответствии с волей вышестоящего духа, – Рев замолчал и часто заморгал, прогоняя слезы.
– И мой пример, – ему наконец удалось справиться с голосом, – тому подтверждение. Я постоянно перечил владыке, пытаясь все устроить по своему разумению. И вот вам результат! – его голос снова сорвался, и он замолчал, прикрыв глаза рукой. Агата ополоснула водой лицо. «Бедный Рев», – подумала она. Его искренняя почти человеческая привязанность к Трауму, отчасти примиряла Агату с бывшим владыкой снов. В его рассказах и Траум казался более человечным и способным на простые добрые чувства. И его поступок, конечно, вызывал уважение и вселял надежду. Траум, один из самых могущественных духов, пожертвовал собой ради спасения глупой влюбленной дурочки Селины, опаливший об его силу свою душу. Разве может Провидение остаться равнодушным к такой любви? Неужели не простит? Не спасет душу Селины? – Ах, Селина, Селина, – горько вздохнула Агата, тоска по сестре стянула сердце. – Как мне не хватает тебя, дурочка моя родная! И зачем была эта безрассудная любовь? Кому она принесла счастье? Ты погибла. И если Провидение не примет жертву Траума, даже в вечности я не смогу встретиться с тобой. А твой Траум! Я так боюсь, что спасение принесет тебе только горечь... Глаза наполнились слезами, но сил плакать уже не было. Агата выбралась из ванны, закутавшись в широкую шерстяную каппу. В хорошо протопленной комнате было тепло, уютно потрескивали поленья в камине, а за окном в белом холодном свете утра кружили легким пухом первые снежинки. В Оланд пришла зима… *** Легкая зыбь пробежала по синеватому пространству, и едва уловимый звон, как дрожание тысячи струн, наполнил воздух неуверенностью и тоской. Все с недавнего времени изменилось в сонном царстве – как будто сломалось главная ось этого мира. Движение еще продолжалось, но сбивчиво, со скрежетом и неожиданными остановками. Элиза вздохнула, припоминая, как нечто подобное случилось с башенными часами в королевском замке. Умер старик смотритель, и ровный ход часового механизма нарушился. Стрелки то отставали, то бежали вперед, часы тоскливо звонили невпопад, путая четверти с получасом, а потом и вовсе остановились… Феи не появлялись, и потому ни спросить, ни поделиться опасениями Элизе было не с кем. Единственное, что спасало от мучительного страха ожидания неизвестности, – путешествия в воспоминания Шаула. Хоть в глубине царства сбой и натужное скрежетание неведомого механизма не ощущалось. Но все как будто разом обветшало, а что-то и вовсе рассыпалось, нарушая привычный порядок. Если раньше Элиза легко проскальзывала, словно по желобу вода, в воспоминания Шаула, то теперь приходилось с трудом находить дорогу, то плутая в лабиринтах узких улиц, то пробираясь непроходимыми лесами, то блуждая по бескрайним полям, с трудом угадывая теряющиеся в траве узкие тропы... Она и не заметила, как под ногой вдруг покачнулся камень и слетел вниз. Элиза шарахнулась вперед, упала, ухватилась за жесткий высохший куст, ободрав руки, и замерла от страха – еще долго грохот падающего камня, словно тот скатывался в глубочайший колодец, никак не достигая дна, сливался с бешеной дробью ее сердца. Элиза поднялась и вновь опустилась на землю – ноги стали ватными и стиснувший грудь страх не давал свободно дышать. Что было бы, сорвись она вслед за камнем? Гибель? В ее воображении? Во сне? Нет, смерть не обмануть – забывшему себя телу не оттянуть душу от пропасти. Ее судьба решится здесь, в чужом и непонятном мире… Элиза поднялась, преодолев предательскую слабость, расправила плечи и вперила надменный взгляд на ощетинившийся мир так, как учила ее мать: «Ты должна смотреть, повелевая, со властью, и тогда тебе подчинятся». – Я жива, – прошептала она. – Я жива, – заявила Элиза миру, вполне овладев своим голосом. – Я жива, – повторила она спокойно и властно. Она не отводила глаз от сложившейся из клочьев тумана ощерившийся звериной морды, а в голове гудели колоколом слова: «Я жива. Я жива. Я. Жива». И пространство подчинилось. Морда исчезла, седой туман рассеялся, открывая мощеную широкую площадку, по краю которой шло каменное ограждение. Элиза поднялась и подошла к парапету. Внизу во всю охватываемую глазом ширь расстилалось лоскутное одеяло полей и лесов. Уютная терраса с изящными скамейками и цветущими кустами роз в больших деревянных кадках расположилась на самой вершине скалы. Элиза повернула голову, уже зная, что там увидит – ведь в мире снов воображение имеет силу воплощения. Принцесса сама создала террасу и широкую каменную лестницу, спускающуюся к уютному саду, где сейчас силой ее фантазии пестрел узорчатым ковром цветник и красовались совершенными формами подстриженные кустарники. Посыпанная гравием дорожка вела через сад к нарядному каменному зданию. Ряды стрельчатых окон каждого этажа разделялись резными фризами. На высокой крыше виднелись мансардные окна и тонкие столбики печных труб. Элиза задумалась, и из труб в небо поднялся дымок. Играя суетливыми флюгерами, ветер расчерчивал закатное небо затейливыми дымчатыми вензелями… Любуясь созданными ею дворцом и садом, Элиза улыбнулась. Провела ладонью по теплой поверхности парапета, почувствовав спокойную уверенность камня. Мир погружается в хаос, если ослабляется управляющая им власть – эту истину Элиза впитала с младенчества. Но сейчас она поняла иное: верховная власть – не единственный и не всемогущий источник. Хаос победит, если воля тех, кто стоит ниже, не вплетется в общий тугой узел, связывающий мир воедино. Отчего стронулась ось царства снов? Быть может, от глубокой печали, пропитавшей каждую его частицу? Эта сиротливая тоска была повсюду… Все ее время в обители снов, Элиза или сопротивлялась ему, или отчужденно взирала, забывая, что оно – ее убежище от смерти. И теперь ее убежищу грозит разрушение… – Так не должно быть, – качнула головой Элиза. Ее воля, как бы незначительна и чужда миру снов она ни была, отныне будет направлена на его утверждение. *** Раскаленная каменистая почва немилосердно жгла ступни через тонкую подошву сандалий. Ослепляющее солнце словно растворилось во всем окружающем пространстве – выжженная выбеленная земля и белесое выцветшее небо. Все было пропитано жаром, даже ветер. Внезапно налетал он резкими горячими порывами, обжигая лицо и иссушая дыхание. Едва заметная горная тропа петляла по крутым склонам и терялась в усеянных камнями ущельях. Чем выше, тем нестерпимей и безжалостней жгло солнце. Безмолвная каменистая пустыня, равнодушно являла свои трофеи – выбеленные кости, искореженный солнечным жаром сандаль, зацепившийся за острый край скалы обрывок женского платка с едва угадываемым рисунком, запыленный и помятый медный кувшин… Кто были их хозяева? И какова их судьба? Произошла ли долгожданная и желанная встреча с Всевышним? Или они навеки сгинули здесь, разделив участь позабытых и разрушаемых ветром и солнцем предметов?.. Траум смахнул тыльной стороной ладони пот со лба и удобнее перехватил свою ношу. Он потерял счет времени. Да и было ли оно здесь? Безжалостное солнце, срезав под корень спасительную тень, забралось на самую высокую точку и застряло. Покрытая щебнем тропинка петляла между валунами и огромными каменными глыбами. Ветер, словно завзятый архитектор, вытачивал из громоздящиеся друг за другом безжизненных голых скал причудливые скульптуры, колоннады исполинских дворцов, затейливые барельефы святилищ… Траум присел под каменный гриб – подточив основание красноватой скалы, ветер почти не тронул ее округлую вершину. Прислонившись к горячей ножке гриба, он постарался укрыться в небольшом пятачке тени. Осторожно опустил Селину. Натруженные руки и спина ныли. Расслабив мышцы, Траум смежил веки и откинул голову, ощутив через мешковину капюшона острый выступ на скале. Он вздохнул и открыл глаза. Непослушными пальцами развернул запыленный, превратившийся из нефритового в алебастровый плащ, приоткрыв лицо маленькой феи. Бледная почти прозрачная душа ее была покрыта темными обгоревшими пятнами. «Бедная моя…» – схватила сердце тянущая неизбывная боль. – Как ты, родная? – обветренными губами прошептал он. Поправил ставшую жесткой ткань вокруг ее лица, сдунул прилипшие ко лбу песчинки. Она медленно приоткрыла глаза и улыбнулась: – Жива. Благодаря тебе. Он наклонился и легко коснулся бледных губ Селины. Сейчас, потеряв все, что у него было, на пороге небытия, он смог наконец разрешить себе любить – без страха, без снисхождения, без оглядки. Его сердце наполняло не отчаяние, а нежность. Он отыскал в складках ткани ее руку – хрупкая кисть с тонкими нежными пальцами – и уткнулся лицом в ее ладонь, прохладную, шелковистую. Сквозь стойкий горький запах гари пробивался изысканный аромат маленькой феи. Без нежности жизнь превратится в ад, сказала ему когда-то Селина. Тогда он не придал значения ее словам, а сейчас удивлялся, как безжизненный ад превращался их нежностью в райский сад. Пусть у них остались часы, пусть даже всего несколько мгновений. Здесь они были вместе. Сняв с пояса кожаную флягу, он слегка смочил лицо феи и осторожно влил в рот несколько живительных капель, глотнув сам, отправил флягу обратно, стараясь не потревожить Селину. В бессилии она снова прикрыла веки, но сквозь ресницы продолжала смотреть на него. – Какой ты красивый, – прошептала она, едва шевеля губами. – Покаянное вретище – прекрасное украшение, – улыбнулся он. – И в покаянии, и в славе, ты всегда был настоящий. Я была обречена полюбить тебя, как только увидела. Длинная фраза измотала ее, и она замолчала. Если его дерзкая просьба останется неисполненной, они уйдут в небытие одновременно. Пусть это не соединит их, как они оба хотели бы, но их жизни останутся сплетенными вместе, хотя бы только в памяти тех, кто их знал… – И как же тебе это удалось, хитрая маленькая фея? – усмехнулся он. Селина вновь подхлестнула его любопытство – как получилось, что она тогда увидела его? – Ты знаешь все о бесконечных мирах, но совсем не знаешь собственного сердца, – не открывая глаз, прошептала Селина. – Общение с Ревом не пошло тебе на пользу. – Рев оказался намного мудрее тебя, – она замолчала, набралась сил и продолжила: – Он сразу понял, что твое сердце было готово к любви. Потому я и смогла увидеть тебя. Селина по-своему изложила его собственную догадку: он сам позволил ей увидеть себя. Но что заставило его это сделать? Его не удовлетворяла фраза в стиле Рева – «сердце готово к любви», – что это может означать на самом деле?
Из задумчивости его вывело прикосновение Селины: она нежно провела прохладными пальцами по его лбу, разглаживая нахмуренную складку. – Тебя мучает незнание. Ты совсем как человек, – она говорила с трудом – медленно, делая большие паузы между словами, переводила сбивающееся дыхание. – Как тебя только угораздило родиться духом? – Человека ты бы не полюбила, – улыбнулся он. – Я полюбила бы только тебя. И не важно, кто ты – дух или человек. Ты мой, Траум. Селина прижалась к нему теснее и, чуть повернув голову, поцеловала в плечо. Сквозь ветхое сукно робы он почувствовал прикосновение ее губ. По телу пробежала пьянящая волна, и он закрыл глаза, наслаждаясь чудным ощущением счастья. Сон – блаженный покой – накрыл уставших путников. Скрытые от палящего солнца узкой полоской тени, они так и спали – привалившийся спиной к каменной глыбе Траум и у него на руках укутанная в плащ Селина. Траум открыл глаза и огляделся. Сколько он проспал? Безжизненная раскаленная каменная пустыня ничуть не изменилась. Лишь тень чуть сдвинулась вправо, открыв солнцу его бедро. Траум заботливо укутал Селину и поднялся. Обхватив ее, прижал к плечу, словно маленького ребенка. Надо было продолжать путь. И снова избившая в кровь ноги дорога… Он был создан для того, чтобы исполнять волю Провидения, неукоснительно и безупречно. Он и сейчас оставался таким же. Его задача была ему ясна, и он строго следовал плану. Его не смущало, что окончание этого плана означало и его собственный конец, – смерть выходила за рамки его задачи. Так он был устроен. Служебный дух. Несмотря на все его былое могущество – оно не было его сутью, а всего лишь необходимым средством для выполнения поставленной задачи, – он оставался только подсобником. И все же, возможно, Селина права – он был обречен выйти из повиновения. Его страсть к познанию оказалась ахиллесовой пятой. Область знаний служебных духов обширна, но познание им почти недоступно. Познание – процесс обретения единства с доселе неизведанным. Он невозможен без желания единения, а значит – без любви... Тропа, становясь все уже, карабкалась вверх. Сохранять равновесие с занятыми руками становилось труднее, и Траум подбросил Селину повыше на плечо, освободив правую руку, удерживая свою драгоценную ношу левой рукой и головой. Он ощущал сквозь складки плаща ее хрупкую душу и, прижавшись к ней щекой, на мгновенье прикрыл глаза, переживая этот момент единения. – Я люблю тебя, милая, – выдохнул он слова, которые она когда-то так тщетно ждала от него. Налетевший порыв горячего ветра взметнулся маленьким смерчем, бросив в лицо горсть песка и пыли, захлестнул дыхание. Траум чертыхнулся, сплюнув забивший рот песок. Дальше узкая тропинка тянулась над отвесной скалой, уходящей вертикально вниз. Обхватив Селину двумя руками, он глянул – в глубоком ущелье только каменные глыбы и валуны. Опершись спиной на склон горы, Траум осторожно перебирал ногами, продвигаясь по коварной тропе небольшими шажками. Под сандалем предательски дрогнули камни, чуть присев, он удержал равновесие и продолжил путь. – Вперед, всегда вперед, Селина. У нас нет другого выбора, – уголки его губ дрогнули, когда он вспомнил ее бесстрашную попытку спасти сестру. Сердце затеплилось радостью: как доверчиво и безоглядно, держа его за руку, шагала она над бездной. Он чуть шевельнул пальцами, словно и сейчас ощутил пожатие ее маленькой ручки. «Селина, моя маленькая мудрая фея, умеющая сердцем прозревать недоступные глубины». Ее никогда не обманывало и не смущало его величие. А сам он когда-то считал себя уникальным и непогрешимым. Теперь он посрамлен. Чем была его уникальность, его стремление к познанию – ошибкой при его создании, или тестом на его пригодность к обширным задачам? В любом случае – он провалился, не удержался на доверенной высоте. И все же он не считал себя проигравшим. Полюбив, он изменился. И уже ничто не могло бы вернуть его в прежнее состояние. Даже неизбежная смерть Селины – трагический результат их любви. Он принял и это. Ничего другого и не могло быть – винить некого. Плата за его неповиновение. Они оба заплатят высокую цену, но они уже узнали друг друга, и никто у них этого не отнимет. Нет, у него не было ни малейшего сомнения в правильности выбранного решения. И это наполняло каждое доставшееся им на двоих с Селиной мгновение счастьем.
февраль, 2017 г. (июль, 2008 г.)
Copyright © 2008 Юлия Гусарова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено | 
- 
