Мой нежный повар
Часть I
Пасторальная
Глава VI
Я лежала на кровати в своей маленькой комнате и смотрела как тонет в густеющей синеве сумерек силуэт старой яблони за окном. В доме стояла тишина, время от времени нарушаемая шорохами, поскрипыванием тетушкиной кровати в соседней комнате и покашливанием Сергея в передней, куда его устроили на ночлег. После разговора во дворе мы с ним больше не возвращались к опасной теме, изображая перед тетей Верой слегка поссорившуюся пару. Сергей заявил, что намерен остаться на несколько дней, если на то согласна хозяйка дома, а потом самолично доставить меня домой в Питер. Хозяйка дома, разумеется, согласилась, а мне пришлось временно смириться с этой идеей, чтобы не расстраивать и без того сбитую с толку появлением Сергея тетушку. Пока он мылся в срочным порядком истопленной бане, она рассказала мне подробности сегодняшних событий. Сергей приехал где-то за час до моего возвращения с прогулки. «А я-то и не ждала...не ведала... ты же сказала, что вы расстались...» – сокрушалась тетушка. Затем явился Джон, а потом и Женька. «Я так растерялась, Глаша, они ж все к тебе... как шмели вьются... и не удивительно. Такая девка ты ладная! А Сергей-то, из Питера, на машине... любит он тебя... А я-то, бестолковая, Джона Иваныча тебе уже сосватала. Что было мне делать? Собрала на стол, усадила гостей, а тут и ты вернулась».
За окном совсем стемнело. Я взбила подушку, улеглась на спину, закрыла глаза. «Как шмели вьются...трое...». Внезапно и остро пронзила мысль, что сегодняшний день был лебединой песней, пиком, высшей точкой для моего женского тщеславия. Трое мужчин пришли ко мне в надежде, что я, такая замечательная и желанная, выберу одного из них. Такое бывает раз в жизни, если вообще бывает. Но со мной это случилось. Меня начал разбирать дикий хохот. Это случилось со мной! Сегодня. К вечеру. «Сегодня к вечеру» – так сказал Джон, уходя. О каком топоре он говорил, и почему он не найдет его до темноты? У заброшенного дома? Оставил вчера? О, Боже! Ведь назначил мне встречу! Я села на кровати, в ушах застучало, снова жаром вспыхнули щеки. Или у меня любовный бред, или он действительно таким образом назначил мне свидание. Конспиратор! Но я должна выяснить, так ли это. Я все равно не смогу заснуть, если не выясню. Я, конечно же, не стану показываться Джону, если он вдруг и окажется там, у заброшенного дома, я просто схожу туда, чтобы убедиться, верна ли моя догадка или зашкалившее тщеславие сыграло со мной злую шутку. Но каким образом выйти из дома? В передней спит, а может, и не спит Сергей. Единственным выходом оставалось окно. Более идиотского поступка нельзя было представить, но я, в каком-то затмении разума, надела джинсы, натянула джемпер Джона, сунула ноги в домашние тапочки, за неимением под рукой более подходящей обуви, осторожно открыла створки окна, перебралась через подоконник и сползла вниз по стене. К счастью, моего роста хватило, чтобы, держась за край оконной рамы, достать ногами до земли. Я спустилась на землю, теперь нужно было как-то закрыть окно. Вспомнив, что во дворе у дома стоит небольшая переносная скамеечка, я отправилась туда, пробираясь вдоль стены дома, как вор в ночи. Поход за скамейкой и обратно прошел на удивление удачно. Я прикрыла, как могла, створки окна, постояла, прислушиваясь к вечерним шорохам, размышляя над маршрутом движения, и решила отправиться через огород и луг, чтобы пройти незамеченной.
Небо было затянуто тучами, лишь кое-где виднелись едва различимые искорки звезд. Я шагала по траве, не ведая, в какую яму в следующий момент попадет нога, и какие еще повреждения получу вследствие своего детского идиотизма. В темноте вокруг кипела невидимая жизнь, заявляя о себе калейдоскопом зловещих шуршащих, шелестящих, скрипящих звуков. Где-то гулко крикнула, расхохоталась какая-то птица, порыв прохладного ночного ветра мягко ударил в лицо, я вздрогнула и запнулась, потеряв тапок. Пока я искала его в темноте, царапая ладони о скошенную траву, ругая и кляня себя последними словами, тучи, скрывающие светила, вдруг разошлись, и бледно-лимонный, словно приклеенный к густо-синей бумаге небес, диск луны осветил прохладным мерцающим светом весь мир и мой тапок. Я обулась и продолжила свой путь, неуклонно приближаясь к цели своей совершенно иррациональной экспедиции.
Впереди мрачной громадой показался заброшенный дом, окруженный приземистыми старыми яблонями. Я перебралась через повалившуюся изгородь и пошла к дому по высокой траве. Ветер раскачивал деревья, шуршал листьями, туча почти закрыла луну, опять потемнело. Я всматривалась в полумрак, снова ругая себя за глупость, толкнувшую на это нелепое предприятие.
«Может быть, Джон на самом деле потерял здесь топор и совершенно ничего не имел в виду, а ты и рада делать далеко идущие дедуктивные выводы и бросаться неведомо куда, ночью, рискуя либо сломать себе шею, либо прослыть полной дурой» – завел свою партию глас разума.
«А с какой стати он заговорил про этот топор и про вечер? И почему бы мне не прогуляться, не подышать свежим воздухом? Заметь, сейчас еще нет и полуночи» – беспомощно-нелепо начало оправдываться естество.
«И ты называешь это прогулкой? Изящный выход из дома через окно? Пересечение полосы препятствий в темноте? А почему бы тебе в таком случае не сходить сейчас на озеро и не поплавать там, коли ты такая любительница экстрима?» – съязвил разум.
Естество не ответило, за неимением резонных аргументов, а разум замолчал, потому что был прав, но бессилен что-либо изменить.
Я подошла к дому, остановилась у бревенчатой стены, осторожно огляделась. Никого. Лишь шелестели на ветру листья рябины, под которой вчера я чуть было не сдалась на милость победителю. Я присела на корточки, прижавшись к стене спиной, мне вдруг стало смешно, –– от своей глупости, непомерного тщеславия и невесть откуда взявшегося авантюризма. Я давилась смехом: расхохотаться в голос здесь, в темноте, у пустого заброшенного дома было страшновато. Ветер снова растащил, разорвал пелену туч, словно включив на время лунный свет, который залил все вокруг прозрачно-синеватой акварелью. Где-то рядом раздался стук, как будто чем-то ударили по стене. В животе холодом ухнул страх, я замерла, сжалась в комок и явственно услышала чьи-то шаги, там, за углом дома. Джон? А вдруг это не он? Сейчас этот некто завернет за угол, а я сижу тут, постыдно сжавшись в спасительной позе младенца в материнской утробе. Весьма достойная картина. Я поднялась на дрожащих ногах, оторвала себя от стены. Шаги приближались, потом стихли, затем вдруг раздалось тихое посвистывание. Я уловила знакомую фразу из «All you need is love»[1], – в интерпретации простейшего, всегда имеющегося под рукой, вернее, на лице, инструмента, – шагнула за угол дома, словно нырнула в темную глубину омута, и увидела Джона, который стоял, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди и насвистывал, словно ждал моего появления. Он шагнул ко мне, улыбнулся, протянул руку и сказал:
− Пришла? Идем со мной...
− Куда? – спросила я, безвольно отдавая ему руку.
− Пойдем... – повторил он, увлекая меня за собой.
Я двинулась за ним в полном смятении и смешении чувств: от трепетной внутренней дрожи, за которую следовало благодарить примитивный первобытный инстинкт, до нарастающего внутреннего протеста против собственных слабостей и немыслимой самонадеянности субъекта, загадочно потерявшего несуществующий топор возле заброшенного дома. Почему он был так уверен, что я приду сюда? Приду в тот вечер, когда ко мне приехал мой почти муж? Откуда он знал, что я вообще вспомню и расшифрую его дурацкую фразу? Чувство протеста одержало верх, и я попыталась притормозить движение и выдернуть руку.
− Аглая, что случилось? – Джон не отпустил мою руку, но остановился.
− Куда ты меня тащишь? – спросила я, задыхаясь.
− Пойдем, я тебе все покажу...
− Что, что ты мне покажешь? Я пришла сюда... пришла сюда... – я замолчала, не найдя никакого достойного объяснения своему поступку.
− Ты пришла, потому что хотела встретиться со мной, потому что ты – умница, и потому что мы с тобой понимаем друг друга, – хрипловато забасил Джон, глядя на меня в упор.
− Между прочим, ко мне приехал мой... жених... – совсем уже невпопад брякнула я.
− В таком случае, что ты делаешь здесь? – спросил Джон, в голосе его зазвучал явный нескрываемый сарказм.
Я вырвала руку и сжала кулаки, готовая взорваться возмущением, но внезапно поняла безвыходность своего положения: я пришла к нему, это факт, оправдываться и корчить из себя возмущенную идиотку под его насмешливым взглядом было нелепо. Оставалось одно: честно признаться и ему и себе в том, что я явилась сюда в полночь, преодолев вставшие на пути препятствия, только потому, что хотела его видеть. Впрочем, про препятствия можно и умолчать, чтобы не подкармливать и без того раздутое эго Джона. Но мне не удалось ни собраться с мыслями, ни подобрать слова своего признания, потому что Джон просто лишил меня возможности не только говорить, но и думать, применив примитивный, но весьма эффективный, способ воздействия на смятенную женскую душу и... плоть.
− Это не метод... – просипела я, когда этот негодяй оставил мои губы, слишком быстро, как мне показалось.
− Почему нет? – прошептал Джон.
− Потому что... потому что ты слишком хорошо целуешься, – пробормотала я.
− Хм-м-м... забавно... разве это может быть слишком? – я чувствовала мягкое движение его губ на щеке и растекалась, как та мысь по древу, в его руках.
Внезапно он поднял голову, отпустил меня, вздохнул, словно собирался приступить к какому-то важному делу, взял меня за руку и снова потянул за собой.
− Идем, Аглая...
Растеряв все силы и мысли, я пошла за ним через заросший травой двор. Джон остановился возле покосившейся бани, потянул дверь и вошел, увлекая меня, безвольную и послушную, за собой. Дохнуло легким влажноватым ароматом старого дерева, прелых листьев и плавящегося парафина. По стенам трепыхались короткие блики тусклого света от двух свечей, стоящих в глубине бани, на полке.
− Осторожно, – сказал Джон, – здесь доска лопнула, я на нее другую положил, не запнись.
Оправившись от растерянности, я осмотрелась. Неяркое играющее пламя свечей освещало потрескавшиеся бревенчатые стены, низкий почерневший потолок, грязно-розоватую печку в углу, отражалось в тусклом стекле маленького оконца. В центре почти во всю длину бани протянулась широкая лавка. Весьма романтическое место для свидания... И он что намерен вот здесь, на этой скамье, довершить начатое вчера? Да ни за что и никогда я не стану делать это в таких условиях! Хотя, признаться, вчера я чуть было не пошла на еще больший экстрим!
«До чего же ты опустилась» – разочарованно протянул голос разума.
«Поживи с мое» – парировало естество.
Нужно было срочно расставлять точки на и.
− И зачем ты меня сюда привел? – спросила я, стараясь придать голосу стальные нотки, хотя в действительности в нем прозвучала мягкая медь. – Если ты надеешься на то, что сегодня тебе удастся осуществить то, что не удалось вчера... – я задохнулась от витиеватости и глубокомысленности собственной фразы.
− Забавно... ты считаешь, что вчера я потерпел неудачу? – спросил Джон.
− Тебе, забавно? – взвилась я. – Значит, ты затащил меня в эти развалины, чтобы поиздеваться надо мной?
− Подожди, – он перехватил мои активно жестикулирующие руки. – Я тебя не затаскивал, ты сама пришла...
Я захлебнулась возмущением:
− И не вздумай мне больше затыкать рот! Топор он, видите ли, потерял? Радист-шифровальщик!
− Но ты же прочитала мой код, чего же ты сердишься? Тем более, на друга детства... Раз уж ты тут, позволь мне осуществить свой план...
− Ка... какой план?
Это уже переходило всякие границы...
− У меня есть план, – сказал Джон и быстро добавил. – Ничего такого, что тебе бы не понравилось...
− А откуда ты знаешь, что мне понравится то, что ты там напланировал?
− Во всяком случае, думаю, что ты не будешь против... Присядь...
− Куда?
− Сюда, на лавку... она чистая... Если хочешь, я ветровку подстелю, – он потянулся за курткой, висевшей на стене.
− Не нужно, – я гордо плюхнулась на скамью и выжидающе взглянула на него.
− Гм-м-м... в силу профессии и личных пристрастий мой план немного банален, но прошу вашего снисхождения, мадам... Я просто хочу покормить тебя...
− Покормить?
Мне почудилось или в его игривом тоне прозвучала какая-то неуверенность?
Откуда-то из темноты Джон достал большой пакет и с непостижимой скоростью начал извлекать из него и тут же ловко раскладывать передо мной на лавке, на глазах превращая ее в импровизированный стол, традиционно-белоснежную салфетку, бутылку вина, два сверкающих прозрачной чистотой бокала, глиняный горшочек, старательно завернутый в льняное полотенце; блюдо с пахучими золотисто-коричневыми пластинами копченых окуней, миску с мелко покрошенной свежей зеленью и, в довершение ко всему, круг ароматно пахнущего хлеба, по всем признакам недавно извлеченного из печи. При виде всего этого гурманского великолепия, живот мой скрутило голодным спазмом, – из-за своих переживаний я так толком и не поела сегодня.
− Джон... ты просто кудесник, – льстиво пропела я, глотая слюну.
− Не надо меня портить... но я же говорил, что тебе понравится, – пробасил он с обычной своей усмешкой и открыл крынку, из которой рванул такой сногсшибательно-вкусный дух, что, кажется, у меня закружилась голова.
− Овощи, запеченные в сметанном соусе, в печи, Силантьич даже одарил сладким перцем. В прошлом году убедил его, что этот овощ стоит сажать... ну а остальное, что Бог послал... рыбу тоже коптил в печке и хлеб пек там же. Замечательная все-таки штука, эта русская печь...
Джон закатал рукава светлой в мелкую клеточку рубашки, извлек из пакета толстую свечу, устроил ее в жестяной банке и чиркнул спичкой. Слабый поначалу огонек набрал силу, затрещал душистым парафином, добавив уюта в сумрачное освещение баньки.
− Я очень надеюсь, что ты голодна. – сказал Джон.
− Ужасно голодна, – легко и с удовольствием созналась я.
− Тогда могу считать, что мой план удался, – заявил он, обретая прежнюю самоуверенность. – Приступай... вилкой, ложкой, руками, как тебе нравится.
Он наполнил бокалы вином, оно засияло, переливаясь прозрачным багрянцем в играющем пламени свечей.
− Пьем... – сказал Джон, пригубил вино, пододвинул ко мне горшочек с овощами, протянул ложку. – Под вино ешь вот это...
Еще теплые, упрятанные под золотистую сметанную корочку, овощи показались мне божественно вкусными: чуть островатые, немного терпкие, приправленные какой-то неведомой пряностью. Я не заметила, как уговорила большую часть содержимого горшочка, и отодвинула его с виноватым видом. Джон улыбнулся, протянул вновь наполненный бокал, поставил передо мной пластиковую тарелку и уложил на нее пару аппетитных копченых рыбин.
− А теперь пробуй так...
− Ты хочешь меня напоить?
− Хочу тебя накормить...
− Кормилец...
Я махнула рукой и принялась за окуней, запивая их вином. Голова поплыла, следом за сытостью и нетрезвостью явилось довольство. Что нужно сделать человеку, чтобы почувствовать себя несчастным? Поссорить разум и естество на голодный желудок. Что нужно, чтобы стать счастливым? Поесть и примирить их.
Мне стало хорошо. Старая закопченная парилка показалась вдруг уютнейшим местом на свете. Тая, потрескивали свечи; мужчина, сидящий напротив, лениво потягивал вино, его крепкие пальцы по-хозяйски обнимали пузатый бокал, глаза щурились, поблескивали, не отрывались от меня. Хорошо было молчать вместе с ним, смотреть ему в лицо, без смущения, но с невыносимым желанием, чтобы он обнял меня. Поистине, его план под названием «Хочешь соблазнить женщину, накорми и напои ее», не отличающийся оригинальностью, но выстраданный десятками, а может и сотнями мужских поколений, удался. Джон словно почувствовал мое настроение или, о, ужас, прочитал мои мысли. Он поставил бокал и спросил:
− Хочешь... потанцевать?
− Что? Потанцевать? Здесь? Без музыки?
− Здесь... А что тебя смущает? И музыка есть.
Он достал из кармана мобильник, пощелкал кнопками, и среди бревенчатых стен странным образом зазвучал... саксофон, выводя знакомую, но неузнаваемую мелодию.
− Что это? – спросила я.
− Ne me quitte pas... – ответил он.
− Что-то из французского шансона?
− Да... аранжировка на тему Жака Бреля, слышала о таком? «Не бросай меня».
− Слышала, но слушала мало, а эта вещь откуда-то знакома... А ты любитель французского шансона?
− Гм-м-м... – пробасил он, – и не только его...
Джон положил телефон на лавку, встал и протянул мне руку. Мне не очень хотелось двигаться, но стремление оказаться в его объятиях было сильнее лени, я поднялась и утонула в его тепле и силе. Я тонула все глубже, когда затихла музыка, и мы, разбив бокал и уронив на пол бутылку, спешно расчистили от посуды и остатков пиршества лавку и рухнули на нее. Джон начал раздевать меня, я чувствовала, как дрожали от нетерпения его руки и тонула в его дрожи и нетерпении, задыхаясь от желания, подобного которому, кажется, не испытывала ни разу в жизни. Свеча, стоящая на конце лавки, погасла, и вдруг что-то живое, прохладное и скользкое тяжело плюхнулось прямо мне на лицо. От неожиданности я заорала, пытаясь избавиться от холодного ужаса. Джон вскочил, ошарашено глядя на меня:
− Что?! Я что-то сделал не так? Тебе больно?
− Джо-о-он, – застонала я. – Мне на лицо что-то упало... живое... и холодное...
− Что... холодное? – прохрипел он.
− На лицо... упало...
− Ты выдумала? Что там могло упасть? – сердито спросил он.
− Я не выдумала! – желания мои как рукой сняло, я села и начала шарить в полутьме в поисках джемпера, содрогаясь от мысли, что сейчас дотронусь рукой до того холодного кошмара.
Джон тем временем встал, натянул на плечи почти снятую перед моим бесславным воплем рубашку, наклонился, поднял свой мой джемпер и молча подал его мне. Вид у него был более чем мрачный. Он чиркнул спичкой, зажег свечу, наклонился и начал осматривать пол и углы баньки. Я как могла, привела себя в порядок и уселась на лавке, чувствуя себя глупой провинившейся девчонкой. Джон вдруг удовлетворенно хмыкнул и повернулся ко мне, держа огромную бурую лягушку, нет, скорее жабу, которая замерла в его руке, нервно раздувая мешки под выпуклыми глазами. Я ойкнула, невольно поджав ноги.
− В моем плане оказался существенный изъян, – все еще мрачно провозгласил Джон, распахнул дверь и вышел, а я осталась одна в полумраке, в обществе закопченных стен, разбросанной посуды, прячущихся по углам земноводных и своей несчастной планиды. Я снова наступила на старые грабли, причем сделала это с неуместным старанием, за что и поплатилась. «Ничего удивительного в появлении на сцене этой лягушки нет, – с укором зазвучал голос разума. – Вспомни Женьку. Тогда твои действия можно было объяснить молодостью, гормонами и любопытством, но сейчас... – у разума не хватило слов, чтобы выразить свое отвращение к происходящему. – Хотя, появление этой лягушки спасло тебе от неверного шага».
«Где уж там спасло... – естество безнадежно махнуло рукой. – Готовность отдаться – это уже шаг».
Оппонент вынужден был согласиться, но, чтобы оставить последнее слово за собой, ехидно добавил: «Скажи спасибо, что на тебя, вместо лягушки, не плюхнулась какая-нибудь гадюка». От этой мысли бедное естество сжалось и в ужасе осмотрелось по сторонам.
Мне стало казаться, что изо всех углов за мной наблюдают холодные гадючье-жабьи глаза, а их обладатели готовят очередное нападение. «Где Джон? Бросил меня здесь одну! Он что там, убивает несчастную лягушку?» В благородном порыве спасти невинное животное, случайно оказавшееся не в то время не в том месте, я вскочила, но в этот момент заскрипела дверь, и вошел Джон. Удивительно, но у него был явно виноватый вид.
− Что ты сделал с лягушкой? – ляпнула я.
Он уставился на меня, видимо переваривая смысл вопроса.
− Ничего не сделал... А я должен был что-то с ней сделать? – сердито пробасил он.
И тут мне стало смешно. В третий раз за сегодняшний вечер. Я взглянула на виноватого Джона, вздохнула, тщетно пытаясь сохранить серьезный и расстроенный вид, но сдержаться не смогла и прыснула от смеха. Джон пару секунд сердито смотрел на меня, но в глазах его запрыгали смешинки, губы скривились в улыбке, и в следующее мгновение мы хохотали с ним в голос, я, – свалившись на лавку, а он, – сползая по стене бани. Отсмеявшись, Джон зажег свечи, и мы собрали посуду, осколки разбившегося бокала, остатки ужина. В баню вернулось подобие уюта, а жабье-гадючье племя быстренько попряталось по темным углах. Мы уселись на лавку, помолчали. Я вдруг почувствовала себя неловко, и кажется, Джон был тоже смущен.
− Жаль, что все так вышло, – наконец заговорил он. – Я не учел, что здесь в бане может оказаться живность, а был бы должен.
− Ты всегда все просчитываешь? – спросила я.
− Если бы... У нас осталось вино? Не все разлилось?
Вина хватило на половину бокала, Джон протянул его мне.
− Не люблю тостов, но сейчас скажу. Только не обижайся, и не принимай близко к сердцу и всерьез. Мне еще ни разу не встречалась девушка, которая бы с таким азартом рыбачила, гуляла по лесу в одиночестве, приходила на свидания, расшифровав кодовое послание, и на которую прыгала бы лягушка в самый, гм-м-м... ответственный момент.
− Значит, ты встречался с какими-то однобокими девушками, – парировала я, чувствуя себя уязвленной, несмотря на предупреждение Джона, сделанное им перед речью. – А мне еще не приходилось встречаться в старой бане с длинноволосым мужчиной с серьгой в ухе. И лягушки в самый, гм... момент... на меня, между прочим, никогда не прыгали. Тебе не кажется, что эта жаба скорее из твоей команды, чем из моей?
Он улыбнулся и вздохнул.
− Да, с жабой ты, видимо, права. Тебя смущает длина моих волос и серьга?
− Нет, – сказала я, – Не смущает. А почему ты носишь длинные волосы? Хочешь отличаться от других, выпендриться?
− Отчасти да, но не сейчас, это было по молодости, – усмехнулся Джон. – А теперь просто привык.
Я пригубила вино, протянула ему бокал и спросила:
− Будешь?
− Не откажусь, – ответил он.
Джон пил, не отрывая от меня глаз. Обладателя такого взгляда можно было бы смело заклеймить званием: «Подлый расчетливый обольститель».
− Хорошо, инцидент исчерпан, следовательно, мы можем продолжить? – заявил он, отставляя пустой бокал и наклоняясь ко мне.
«Как он быстро восстанавливается... – подумала я. – Но я-то так не могу... И вообще, я рада, что вовремя остановилась».
− Нет, Джон, нет... – прошептала я.
− Почему нет? Ведь ты же хотела... Я же знаю, что хотела...
«Хотела, да, но это неразумно и не нужно, – решительно вступил голос разума и показал кулак естеству. – А ты молчи и не вздумай вылезти наружу, примитивный раб инстинктов». Естество обиженно надулось и не нашло, что ответить.
А Джон уже обнимал меня, ему и дела не было до яростной борьбы моих внутренних соперников, хоть именно он и был причиной этого мучительного противоборства. Заскрипела, открываясь, неплотно закрытая дверь, впуская воздушный поток. Свечи потухли, лишь одна, последняя, стоящая на полке, еще пыталась сопротивляться, но и ее огонек беспомощно задрожал, умирая. По стенам пробежали тусклые блики ускользающего пламени, и баня вновь погрузилась в полутьму, лишь бледный свет луны сочился сквозь окошко. Джон встал, затворил дверь, что-то упало на пол, зазвенело стекло, видимо, он лишился и второго своего бокала. Он вернулся, сел рядом, и вот его губы уже касались моей шеи, двигались вверх, к щеке.
− Аглая, – выдохнул он, – Все будет хорошо...
− Что хорошо, Джон? – прошептала я. – То что мы с тобой вот здесь, в бане займемся... – у меня застревали слова в горле, – ... любовью и... зачем?
− Потому что нам с тобой этого хочется... – железно аргументировал он.
А внутри у меня спазмом стягивался знакомый тугой узел. Исчезло то сладкое, до боли невыносимое томление, ему на смену пришло желание сейчас же освободиться из рук Джона. Как глупо, глупо все это вышло... зачем я пришла к нему посреди ночи?
«Ты же жаждала проверить свои дедуктивные способности...» – съязвил рассудок, а естество торопливо зашептало: «Ты сама явилась сюда, сбежав от ничего не подозревающего Сергея, ужинала с Джоном, пила с ним вино, танцевала и почти что отдалась ему, продемонстрировала, что готова на все, а теперь начнешь вырываться и жеманничать, как девушка, которую лишают невинности, и объяснять это тем, что лягушка сбила твой настрой и стимулировала активизацию разума и приступ негативного опыта? И как ты скажешь ему все это? Какими словами?»
Джон целовал меня, упорно и жадно, а проклятый утробный узел между тем не расслаблялся и не уменьшался, а наоборот, рос и креп. Мои оппоненты вяло бормотали, уже не споря и странным образом неуклонно продвигаясь к единому мнению, — безнадежному «будь что будет».
«Хоть я и поставила себя в идиотское положение, но это не означает, что из-за своей глупости я должна спать с ним » – пыталась я сопротивляться этой подлой, незнамо как объединившейся, парочке.
− Почему ты молчишь? – вдруг спросил Джон.
− А что я должна говорить? – я почувствовала, что он вдруг ослабил свои объятия, затем совсем отпустил руки и даже отодвинулся от меня.
− Что случилось? – холодок пробежал по моей спине.
− Ничего, – ответил он. – Просто я не могу и не умею насиловать женщин.
− Что?! – опешила я.
Он помолчал, в полумраке взгляд его казался совсем серьезным, без тени обычной усмешки.
− Ты вдруг стала как каменная у меня в руках, – наконец сказал он. – Ты вся сжалась, словно тебе страшно или неприятно. Это из-за лягушки или есть еще какие-то причины?
Я не знала, что ответить. Рассказывать ему о своих внутренних проблемах мне совсем не хотелось, и, более того, я вряд ли смогла бы четко сформулировать суть этих проблем. Раз ему вдруг расхотелось, то это только к лучшему: значит, сейчас мы расстанемся с ним, и все вернется на круги своя. Только вот на какие круги...
А Джон ждал моего ответа. Надо было что-то говорить, и я пробормотала, схватившись за любезно брошенный им спасательный круг:
− Да, наверно, – лягушка, – я испугалась, а теперь мне кажется, что здесь неуютно, и вообще, мне не надо было приходить, но я просто хотела убедиться, что...
Я замолчала, в очередной раз размышляя, в чем же все-таки я хотела убедиться.
− Убедиться, что... – сказал Джон.
− Убедиться, что ты имел в виду то, о чем я подумала...
− И только?
− Джон, – я вдохнула, собираясь с силами и пытаясь справиться с проклятым внутренним узлом, – я не могу отрицать, что общаться с тобой мне... приятно, но это ведь совсем не значит, что наше общение обязательно должно двигаться по традиционному руслу.
Фраза получилась слишком глубокомысленной, я замолчала, наблюдая за его реакцией. Джон потер подбородок, откашлялся.
− Спасибо, надеюсь, что тебе все-таки не неприятно общаться со мной.
− Я тоже рада, – брякнула я, неизвестно к чему.
Нужно срочно прощаться с ним и уходить, пока мне не стало совсем стыдно и гадко.
− Джон, – сказала я, поднимаясь, – Прости, но мне нужно идти. Я устала и вообще...
− И вообще... – задумчиво пробормотал он и затем, словно очнувшись, сказал: – А может, просто посидим... здесь, я сейчас свечи зажгу...
− Нет, Джон, я пойду, – мне невыносимо хотелось убежать, вырваться из тесной темной бани.
− Хорошо, – сказал он. – Надень мою куртку, а то замерзнешь.
Я послушно натянула куртку, Джон зажег свечу, замел осколки второго бокала потрепанным веником из березовых прутьев и открыл дверь. Мы вышли, и ночь захлестнула нас своим великолепием. Ветер стих, луна сияла изо всей мочи, словно позади нее, как за прозрачным стеклом, поставили тысячеваттную лампу. Даже звезды, усыпавшие чистую черноту неба, потускнели в этом свете. Мы прошли по едва намеченной в траве тропинке к дороге. Джон вдруг начал насвистывать какую-то незнакомую мне мелодию, а я подумала, что, видимо, ему все равно, и он вовсе не расстроен, что ему не удалось осуществить свой план. Деревня спала, погрузившись в лунное мерцание, под нашими подошвами потрескивал мелкий гравий дороги. «Черт, а как же я проберусь в дом? – я резко остановилась. – Снова через окно?» Когда я пускалась в эту глупую авантюрную экспедицию, я не подумала о путях возвращения
− Что случилось? – спросил Джон, оборвав свое негромкое посвистывание.
− Ничего, так просто, все нормально... – быстро ответила я.
Не хватало еще, чтобы он узнал, каким образом я добиралась к нему на встречу.
Джон проводил меня до калитки. Мы постояли, я пыталась избежать его взгляда, мучительно придумывая, что сказать. Он взял меня за плечи, сухо и бережно прижался к моим губам, словно я была больна, сказал «До завтра», бросил взгляд на темную глыбу Вольво, стоящего во дворе, повернулся и пошел прочь по дороге.
− До завтра, – прошептала я, глядя, как его силуэт тает в темноте, глотая подступающие слезы, закрыла калитку и отправилась осуществлять план-экспромт «Возвращение».
Прихватив скамеечку-выручалку, я прокралась вдоль стены к своему окну.
«Итак, перезрелая Джульетта возвращается с проваленного свидания через собственный балкон» – думала я, карабкаясь по стене. Радуясь, что в руках, как ни странно, нашлась еще какая-то сила, я уцепилась за подоконник, подтянулась, толкнула головой створки окна и ввалилась в комнату, роняя с ног тапки. Несколько секунд я сидела на полу, замерев в ожидании, что кто-нибудь проснется от грохота моего упавшего тела. Но в доме было тихо, лишь мерно постукивали ходики. Бесславная экспедиция закончилась. Я начала раздеваться, обнаружив, что так и не вернула Джону куртку. Если так пойдет дело, скоро весь его гардероб перекочует ко мне.
«Но дело дальше не пойдет, завтра я верну ему всё и...» – что будет потом я не додумала, забралась под одеяло, блаженно вытянулась на пышной тетушкиной перине и вспомнила, как руки Джона гладили меня, лаская... Засыпая, я вдруг почувствовала себя уязвленной и обиженной. «Мог хотя бы поцеловать на прощание, по-человечески... а не так... сухо... и как он грубо сказал: «я не могу и не умею...»
***
[1] «All you need is love» – песня Битлз «Всё,что вам нужно – это любовь»
июль-декабрь, 2008 г.
Copyright © 2008 Ольга Болгова
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование
материала полностью или частично запрещено |
