Элизабет Гаскелл Пер. с англ. Валентина Григорьева
Редактор: Елена Первушина Жены и дочери
Часть IV Глава LIX
Молли Гибсон в Хэмли Холле
Здесь разговор на время прервался. Принесли свадебный торт и вино, Молли стала ухаживать за гостями. Но последние слова миссис Гудинаф звенели в ее ушах, и она пыталась истолковать их к собственному удовлетворению любым способом, кроме явного. И к тому же, тому было предназначено подтверждение. Как раз после ухода миссис Гудинаф, миссис Гибсон пожелала, чтобы Молли перенесла поднос на стол, стоявший у открытого углового окна, там яства могли дожидаться будущих гостей. Под окном проходила тропинка от двери дома до дороги. Молли услышала, как миссис Гудинаф говорит своей внучке:
- Эта миссис Гибсон серьезная женщина. Вот мистер Роджер Хэмли, похоже не наследует поместье Хэмли, а она отсылает Молли с визитом… - затем она вышла из пределов слышимости.
Молли едва не расплакалась, внезапно осознав то, на что намекала миссис Гудинаф: на неуместность визита Молли в Хэмли Холл, когда Роджер был дома. Конечно, миссис Гудинаф была заурядной, грубой женщиной. Миссис Гибсон, казалось, не заметила намека. Мистер Гибсон воспринял как нечто само собой разумеющееся, что Молли может поехать в поместье Хэмли также свободно, как она это делала прежде. Роджер говорил об этом так прямо, будто показывал, что не считает неуместным этот визит, и до сих пор ей было так приятно ожидать эту поездку в поместье. Молли чувствовала, что ни с кем не сможет поговорить о том, на какие мысли навели ее слова миссис Гудинаф. Она никогда бы не смогла первой спросить, не будет ли ее визит неуместным, и, думая об этом, она краснела.
Затем она пыталась успокоить себя разумными доводами. Если бы это было неправильно, навязчиво, бестактно, крайне неуместно, кто, как не ее отец, с готовностью запретил бы эту поездку? Но разумные доводы были бесполезны, после того как Молли забрала слова миссис Гудинаф себе в голову. Чем больше она старалась прогнать прочь эти фантазии, тем больше они отвечали ей (как Дэниэль О'Рурк отвечал Лунному человеку, когда тот просил Дэна отпустить лунный серп и лететь в пустое пространство[1]): - «Чем больше вы нас просите, тем крепче мы станем держаться».
Можно улыбнуться, видя мучения юной девушки, но для нее они были неподдельными и причиняли острую боль. Все, на что Молли могла решиться: присматривать за добрым старым сквайром, обеспечить ему душевный и физический отдых, постараться положить конец любым ссорам, которые могут возникнуть между ним и Эми, и насколько возможно, избегать Роджера. Милый Роджер! Добрый Роджер! Дорогой Роджер! Будет очень тяжело держать его на расстоянии, соблюдая обычную вежливость. Но это будет правильно. И когда она будет с ним, она должна быть по возможности естественной, иначе он сможет заметить некоторую перемену в ее поведении. Но что значит быть естественной? Как часто она должна избегать его присутствия? Заметит ли он, что она стала более осторожной и немногословной в его обществе? Увы! Простота их общения уже нарушена. Она придумала себе правила. Она решила посвятить себя сквайру и Эми, забыть глупые речи миссис Гудинаф. Но ее свобода ушла, и посторонние люди, не знавшие ее прежде, не увидят и половины ее способностей. Они, возможно, посчитают ее суровой и неловкой, склонной говорить, а затем брать свои слова обратно.
Молли настолько отличалась от себя прежней, что Роджер заметил в ней перемену, как только она приехала в поместье. Она тщательно определила дни своего визита, их было ровно столько, сколько она провела в Тауэрсе. Она боялась, что если останется в Хэмли на более короткий срок, сквайр может забеспокоиться.
И все же, когда она приехала, каким очаровательным показалось ей это место в красках ранней осени! Роджер стоял у входной двери, встречая ее. А теперь он отошел, очевидно, чтобы позвать невестку, которая скромно вышла вперед в своем глубоком вдовьем трауре, держа мальчика на руках, словно защищая свою робость. Но мальчуган вырвался и побежал к экипажу, желая поприветствовать своего друга кучера и получить обещанную поездку. Роджер сказал мало, ему хотелось, чтобы Эми чувствовала себя дочерью этого дома, но она слишком робела, чтобы много говорить. Она только взяла Молли за руку и повела ее в гостиную, туда, где от внезапного порыва благодарности за всю нежную заботу, которую получила во время своей болезни, она обняла Молли и крепко расцеловала ее. И после этого они стали подругами.
Приближалось время ланча, а сквайр всегда появлялся за столом скорее ради удовольствия видеть, как обедает его внук, чем для того, чтобы утолить свой голод. Теперь Молли сразу же заметила, как обстоят дела в семье. Даже если бы Роджер ничего не рассказал о них в Тауэрсе, она бы сразу поняла, что ни отец, ни его невестка до сих пор не нашли ключа к характеру друг друга, хотя уже прожили несколько месяцев под одной крышей. Эми, казалось, в своей нервозности забыла английский и смотрела ревнивым взглядом недовольной матери на то, как сквайр забавлялся с ее маленьким мальчиком. Должно признать, его забавы были не самыми благоразумными: ребенок потягивал крепкий эль с явным удовольствием и громко требовал все, что доставляло удовольствие взрослым. Эми едва ли могла уделить внимание Молли из-за своего беспокойства по поводу того, что делал или ел ее ребенок; и, тем не менее, она ничего не говорила. Роджер сел на противоположном конце стола, напротив того места, где сидели дедушка и внук. После того, как первые требования мальчика были удовлетворены, сквайр сам обратился к Молли.
- Ну! Значит, вы приехали навестить нас, хотя вращались в знатном обществе. Я подумал, вы собираетесь порвать с нами, мисс Молли, когда узнал, что вы уехали в Тауэрс. Не могли найти другого места погостить, пока отец и мать в отъезде, кроме как у графа, да?
- Они пригласили меня, и я поехала, - ответила Молли. - Теперь вы пригласили меня, и я приехала сюда.
- Думаю, вы могли бы знать, что будете всегда желанной гостьей здесь, не ожидая приглашения. Что ж, Молли! Я считаю, что для меня вы больше, чем дочь, нежели та мадам! - произнес сквайр, немного понизив голос, и возможно, полагая, что детский лепет заглушит его слова. - Нет, не стоит смотреть на меня так жалостливо, она с трудом понимает английский.
- Думаю, понимает! - возразила Молли тихим голосом, тем не менее, не поднимая глаз из-за страха увидеть выражение безысходности и печали на лице Эми. Она почувствовала признательность, словно ей оказали личную услугу, когда услышала, как Роджер заговорил с Эми мгновение спустя нежным тоном братского дружелюбия; и некоторое время спустя эти двое были полностью заняты беседой, позволив сквайру и Молли продолжить разговор.
- Он крепыш, верно? - спросил сквайр, гладя маленького Роджера по кудрявой головке. - Он может выпустить четыре облака дыма из дедушкиной трубки, и не закашляться, правда?
- Я больше не буду пускать облачка, - решительно произнес мальчик. - Мама говорит: "Нет, нельзя".
- Это так похоже на нее, - заметил сквайр, тем не менее, на этот раз понизив голос. - Как будто это может причинить ребенку вред!
Молли посчитала своим долгом, повернуть разговор от всех личных тем и заставить сквайра рассказывать о том, как продвигается осушение земель, весь остаток ланча. Он предложил ей самой посмотреть на эти работы, она приняла предложение, думая, тем временем, как мало ей пришлось ожидать слишком близких столкновений с Роджером, который, казалось, посвятил себя своей невестке. Но вечером, когда Эми поднялась наверх уложить ребенка спать, и сквайр задремал в своем кресле, Молли внезапно вспомнила слова миссис Гудинаф. Она фактически осталась наедине с Роджером, как уже бывало много раз, но сейчас она не могла не признать, что между ними существует напряженность. Она не встречалась с ним прежним, открытым взглядом. Она бралась за книгу во время пауз в разговоре, оставляя его озадаченным и недовольным переменой в ее поведении. И так продолжалось все время ее визита. Если порой она забывалась и позволяла себе прежнюю естественность, то в иное время она сдерживала себя и становилась чопорной. Роджер страдал от всего этого, и с каждым днем его страдания усиливались; он все больше желал найти этому причину. Эми тоже, молча заметила, как менялась Молли в присутствии Роджера. Однажды она не выдержала и сказала Молли:
- Вам не нравится Роджер? Он бы вам понравился, если бы только вы узнали, какой он хороший! Он ученый, но это ничего. Им восхищаются и любят за его доброту.
- Он очень хороший, - согласилась Молли. - Я знакома с ним достаточно давно, чтобы знать это.
- Но вы не считаете его приятным? Он не похож на моего бедного мужа, разумеется. А вы тоже хорошо его знали. Ах, расскажите мне о нем как-нибудь. Когда вы впервые с ним познакомились? Когда его мать была жива?
Молли очень полюбила Эми; когда последняя чувствовала себя непринужденно, у нее были очень очаровательные и привлекательные манеры. Но из-за неловкости своего положения в доме сквайра, она испытывала почти отвращение к нему, и он тоже вел себя с ней самым худшим образом. Роджер страстно желал примирить их обоих и несколько раз советовался с Молли, какими самыми лучшими средствами довести это дело до конца. Пока они разговаривали на эту тему, она говорила с ним спокойно и с благоразумием, которое унаследовала от своего отца. Но когда их обсуждение этой темы подошло к концу, она снова вернулась к надменности и сдержанности. Ей было очень трудно придерживаться этой новой манеры поведения, особенно когда пару раз она представила, что это причиняет ему боль. Она поднялась в свою комнату и внезапно расплакалась, пожелав, чтобы ее визит закончился, и чтобы она немедленно очутилась в бедной событиями безмятежности собственного дома. И все же некоторое время спустя ее желание изменилось, она цеплялась за быстро пролетающие часы, словно удерживала счастье каждой минуты. Ей было неизвестно, что Роджер прилагал усилия, чтобы сделать ее визит приятным. Ему не хотелось казаться зачинщиком всех незначительных планов на каждый день, поскольку чувствовал, что, так или иначе, он утратил ее прежнее расположение. Однажды Эми предложила отправиться за орехами; на другой день они устроили маленькому Роджеру неслыханное удовольствие - чай на свежем воздухе; и на третий день было что-то приятное. И именно Роджер устроил все эти простые затеи - он знал, что они понравятся Молли. Но ей казалось, что он всего лишь следует идеям Эми. Неделя почти прошла, когда однажды утром сквайр нашел Роджера, сидящим в старой библиотеке - книга лежала перед ним, но в действительности он был так глубоко погружен в свои мысли, что вздрогнул при неожиданном появлении отца.
- Я подумал, что застану тебя здесь, сынок! До зимы мы отделаем старую комнату. В ней довольно затхлый запах, и все же, я вижу, что это место для тебя! Я хочу, чтобы ты обошел со мной поле в пять акров. Я подумываю засеять их травой. Пора тебя вывести на свежий воздух, ты совсем помрачнел, сидя над книгами, книгами, книгами. Ничто так не крадет здоровье у человека, как они.
Роджер вышел с отцом, едва разговаривая с ним, пока они не удалились довольно далеко от дома. Затем он заговорил с такой внезапностью, что невольно отплатил своему отцу за испуг, который испытал четверть часа назад.
- Отец, помните, что в следующем месяце я снова собираюсь уехать на Мыс Доброй Надежды! А вы говорите о ремонте библиотеки. Если она предназначена для меня, то меня не будет всю зиму.
- Разве ты не можешь обойтись без этого? - умолял его отец. - Я думал, возможно, ты забыл об этом.
- Конечно, нет! - ответил Роджер, улыбаясь.
- Ну, они могли бы найти другого человека, чтобы закончить твою работу.
- Никто не закончит ее, кроме меня. Кроме того, обязательство есть обязательство. Когда я написал лорду Холлингфорду и сообщил ему, что должен приехать домой, я обещал поехать туда снова на другие шесть месяцев.
- Да. Я знаю. Возможно, это вылетело у меня из головы. Мне всегда будет тяжело вдали от тебя. Но полагаю, это лучше для тебя.
Роджер покраснел:
- Полагаю, вы намекаете на… мисс Киркпатрик… миссис Хендерсон. Отец, позвольте мне рассказать вам все сразу, я думаю, это был довольно поспешный поступок. Я вполне уверен теперь, что мы не подходили друг другу. Мне было невыносимо, когда я получил ее письмо… на Мысе, я имею в виду… но, полагаю, это было к лучшему.
- Это правильно. Вот это мой собственный сын, - сказал сквайр, поворачиваясь и с горячностью пожимая ему руку. - А теперь расскажи мне, что я услышал на днях, когда был на встрече магистратов. Они все говорили, что она бросила Престона.
- Я не хочу слышать ничего, направленного против нее. Она может ошибаться, но я не могу забыть, как когда-то любил ее.
- Ну, ну! Возможно, это правильно. Я был не таким плохим, правда, Роджер? Бедному Осборну не нужно было иметь секреты от меня. Я пригласил твою мисс Синтию сюда, ее мать и прочее - я лаю, да не кусаю. Если бы у меня было желание, я бы хотел видеть Осборна женатым, как подобает наследнику старинного рода, а он уехал и выбрал эту французскую девушку, без рода, только…
- Не думайте о том, какой она была, посмотрите, какая она есть! Я удивляюсь, что вы не покорены ее смирением и добродушием, отец!
- Я даже не называю ее милой, - беспокойно ответил сквайр, поскольку испугался, что Роджер повторит доводы, которыми часто пользовался, чтобы заставить его воздать Эми должное. - Твоя мисс Синтия была красива, в этом плутовке не откажешь! Подумать только, вы, двое парней, бросили вызов своему отцу и выбрали девушек из семей, сословием ниже вашего, и ни один из вас не занял свое воображение моей маленькой Молли. Смею сказать, в то время я был достаточно сердит, но девочка нашла путь к моему сердцу, как не смогла сделать ни эта француженка, ни кто-либо еще.
Роджер не ответил.
- Я не понимаю, почему ты до сих пор не смог принять ее. Сейчас я довольно скромен в своих желаниях, и ты не наследник, как Осборн, который женился на служанке. Ты не думаешь, что мог бы обратить свои мысли на Молли Гибсон, Роджер?
- Нет! - коротко ответил Роджер. - Слишком поздно… слишком поздно. Давай больше не будем говорить о моей женитьбе. Разве это не поле в пять акров? - и вскоре он обсуждал относительную ценность луга, пахотных земель и пастбища настолько искренне, словно никогда не знал Молли и не любил Синтии. Но сквайр был не в столь приятном расположении духа, и продолжал обсуждение с тяжестью на сердце. В конце он сказал apropos de bottes[2]:
- Но тебе не кажется, что ты мог бы понравиться ей, если бы постарался, Роджер?
Роджер прекрасно понимал, на что намекает отец, но на мгновение он был готов притвориться, что не понимает. Наконец, он ответил тихо:
- Я не буду пытаться, отец. Давайте больше не будем говорить об этом. Как я уже сказал, слишком поздно.
Сквайр вел себя как ребенок, которому отказали в игрушке. Время от времени эти мысли возвращались к нему, и тогда он принимался винить Синтию как первопричину безразличия Роджера к женскому полу.
Так случилось, что в последнее утро ее визита в поместье Хэмли Молли получила письмо от Синтии - миссис Хендерсон. Это произошло как раз перед завтраком. Роджера не было дома, Эми еще не спустилась. Молли сидела в одиночестве в столовой, где был уже накрыт стол. Она только что закончила читать письмо, когда вошел сквайр, и она немедленно рассказала ему, что принесли ей этим утром. Но увидев лицо сквайра, она прикусила язык, и пожалела, что упомянула при нем имя Синтии. Он выглядел раздосадованным и подавленным.
- Хотелось бы мне больше никогда не слышать о ней. Она была бедствием для моего Роджера, вот кем она была. Я не спал полночи, и это по ее вине. А теперь мой мальчик говорит, что у него сердце не лежит к женитьбе, бедняга! Хотелось бы мне, чтобы именно вами, Молли, увлеклись мои сыновья. Я говорил с Роджером на днях, и я сказал, что из-за того, что вы были по положению ниже той, на которой я хотел видеть их женатыми… что ж… это бесполезно… слишком поздно, как он выразился. Только больше не упоминайте при мне имени этой плутовки, вот и все, без обид к вам, девочка. Я знаю, вы любите эту девицу, но если вы примите слова старика, вы стоите больше ее. Хотелось бы мне, чтобы молодые люди думали так же, - пробормотал он, подходя к боковому столику, чтобы нарезать ветчины, пока Молли потягивала чай - ее сердце, всегда разгоряченное, действенно замолчало на время. Ей с огромным трудом удалось сдержать слезы огорчения. Вместе с тем она остро ощущала свое неуместное положение в этом особняке, который до последнего визита оставался для нее домом. Тогда замечания миссис Гудинаф, а теперь эта речь сквайра, намекающего - по крайней мере, так казалось ее восприимчивому воображению - что отец предлагал ее в жены Роджеру, и что от нее отказались - она была рада больше, чем могла выразить или даже подумать, что этим самым утром она едет домой. Роджер вернулся с прогулки, пока она находилась под влиянием этого чувства. Ему хватило мгновения заметить, что что-то расстроило Молли, ему хотелось снова иметь прежнее дружеское право спросить ее, что случилось. Но она целенаправленно держала его на слишком большом расстоянии в течение этих последних дней, чтобы он мог заговорить с ней с прежней прямолинейностью, как подобает брату. Особенно теперь, когда он понял все ее попытки скрыть свои чувства, лихорадочную спешку, с которой она допила свой чай, и взяла хлеб, только чтобы раскрошить его на своей тарелке, оставив нетронутым.
Но тут спустилась Эми, серьезная и озабоченная: ее малыш плохо спал ночью, и кажется, нездоров. Сейчас он забылся лихорадочным сном, и она не могла оставить его. Немедленно все сидящие за столом пришли в волнение. Сквайр отодвинул тарелку и больше не мог есть; Роджер пытался выспросить подробности у Эми, которая начала плакать. Молли быстро предложила, чтобы экипаж, который заказали, чтобы отвезти ее домой в одиннадцать, прибыл немедленно - она уже уложила все вещи - и сказала, что тотчас же отправит к ним своего отца. Она сказала, что если поспешит, то, возможно, сможет застать его дома, он как раз вернется после своего утреннего визита в город, прежде чем отправиться в более дальнюю поездку. С ее предложением согласились, и она поднялась наверх, чтобы одеться в дорогу. Она спустилась в гостиную уже в полной готовности, ожидая, что застанет там Эми и сквайра. Но за время ее отсутствия, обеспокоенной матери и дедушке сообщили, что малыш проснулся в панике, и они оба бросились к своему любимому чаду. Но Роджер остался в гостиной, поджидать Молли, с большим букетом самых прекрасных цветов.
- Посмотрите, Молли! - сказал он, когда она собиралась покинуть комнату, застав его одного. - Я собрал эти цветы для вас перед завтраком.
- Благодарю вас! - ответила она. - Вы очень добры. Я очень обязана вам.
- Тогда вы должны что-то сделать для меня, - сказал он, решив не замечать ее скованности, и начиная перебирать цветы, которые она удерживала, как связь между ними, поэтому не смогла повиноваться своему импульсу и покинуть комнату.
- Скажите мне… честно, как я знаю, вы всегда говорите, - неужели я сделал что-то, рассердив вас, с тех самых пор, как мы были вместе счастливы в Тауэрсе?
Его голос был таким добрым и искренним - его манеры такими открытыми, он казался настолько огорченным, что Молли была бы рада все ему рассказать. Она верила, что он, больше чем кто бы то ни было, мог помочь ей понять, как следует правильно себя вести. Он бы избавил ее от фантазий, если бы только сам не находился в самом центре всех ее затруднений и беспокойств. Как она могла рассказать ему о словах миссис Гудинаф, беспокоивших ее девичью скромность? Как она могла повторить ему, что его отец сказал этим утром, и уверить его, что она, не больше, чем он, желала, чтобы их прежнюю дружбу беспокоили мысли о скором родстве?
- Нет, за всю мою жизнь вы ни разу меня не рассердили, Роджер, - сказала она, глядя ему прямо в глаза, впервые за многие дни.
- Я верю вам, потому что вы так говорите. Я не имею права спрашивать дальше. Молли, вы вернете мне один из этих цветков, как залог того, что вы сказали?
- Возьмите тот, который вам нравится, - ответила она, с готовностью предложив ему весь букет на выбор.
- Нет, вы должны выбрать и дать его мне.
Как раз в этот момент вошел сквайр. Роджер был бы рад, если бы Молли не продолжала так усердно изучать букет, чтобы выбрать наилучший цветок, в присутствии его отца, но она воскликнула:
- О, пожалуйста, мистер Хэмли, вы знаете, какой у Роджера любимый цветок?
- Нет. Роза, полагаю. Экипаж у дверей, Молли, моя дорогая, мне не хочется вас торопить, но…
- Я знаю. Вот, Роджер… вот роза!
(«И сама была красна, как роза».)
- Я найду папу, как только приеду домой. Как малыш?
- Боюсь, у него начинается лихорадка.
И сквайр проводил ее к экипажу, всю дорогу говоря о маленьком мальчике. Роджер следовал за ними и едва ли обращал внимание, что делает, отвечая на вопрос, который задавал самому себе: "Слишком поздно… или нет? Может ли она забыть, что моя первая глупая любовь была отдана той, совсем другой?"
Тем временем она, пока экипаж катился, продолжала говорить себе:
- Мы снова друзья. Я не думаю, что он будет помнить, что дорогой сквайр взял себе в голову, много дней. Так приятно быть снова в прежних отношениях! И какие прекрасные цветы!
[1] Ирландская народная сказка «Дурное место».
[2] Ни к селу, ни к городу (фр.)
январь, 2014 г.
Copyright © 2009-2014 Все права на перевод романа
Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» принадлежат:
переводчик - Валентина Григорьева,
редактор - Елена
Первушина 
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено |
