Элизабет Гаскелл Пер. с англ. Валентина Григорьева
Редактор: Елена Первушина Жены и дочери
Часть IV Глава XLV
Доверие
Весь остаток того дня Молли чувствовала себя подавленной и нездоровой. Ей было так непривычно что-то скрывать - почти небывалый случай для нее - что она этим сильно терзалась. Это был кошмар, от которого она не могла избавиться, ей так хотелось забыть обо всем, однако казалось, что каждое незначительное событие напоминает ей об этом. На следующее утро с почтой пришло несколько писем. Одно письмо было для Синтии от Роджера, и Молли, не получившая писем, с тоской смотрела, как Синтия читает его. Молли казалось, что Синтия не получит удовольствия от этих писем, пока не расскажет Роджеру, в какой ситуации с мистером Престоном она оказалась. И тем не менее, Синтия краснела и улыбалась до ямочек на щеках, которые всегда появлялись у нее от комплиментов и слов восхищения и любви. Но мысли Молли и чтение Синтии были прерваны победоносным возгласом миссис Гибсон, когда она протягивала только что полученное письмо своему мужу:
- Вот! Должна сказать, я этого ожидала! - затем, повернувшись к Синтии, она пояснила: - Это письмо от дяди Киркпатрика, дорогая. Он так добр и желает, чтобы ты приехала и погостила у них, помогла им приободрить Хелен. Бедняжка Хелен! Боюсь, она нескоро поправится. Но мы не могли бы пригласить ее к нам, не потревожив вашего дорогого отца в его кабинете. И хотя я могла бы уступить свою гардеробную… он… что ж! Поэтому я написала в своем письме, как мы сожалеем… а ты больше всех нас, потому что вы с Хелен очень дружны… и как тебе хочется быть полезной… я уверена, так и есть… и поэтому они хотят, чтобы ты немедленно поехала к ним, поскольку Хелен мечтает об этом.
Глаза Синтии засверкали.
- Мне бы хотелось поехать, - ответила Синтия, - но не покидать тебя, Молли, - добавила она тихим голосом, словно ее мучили угрызения совести.
- Ты успеешь собраться к отправлению вечернего экипажа? - спросил мистер Гибсон. - Как это ни странно, спустя двадцать лет спокойной практики в Холлингфорде, меня впервые вызывают завтра на консультацию в Лондон. Боюсь, леди Камнор стало хуже, дорогая.
- Не говорите, так. Бедная леди! Какой это удар для меня! Я так рада, что позавтракала. Я бы не смогла съесть ни крошки.
- Нет, я только говорю, что ей хуже. С ее заболеванием ухудшение состояния может оказаться всего лишь подготовкой к улучшению. Не принимайте мои слова более чем буквально.
- Благодарю. Как добр ваш дорогой отец и всегда может обнадежить. А что с твоими платьями, Синтия?
- О, они в порядке, мама, благодарю. Я буду вполне готова к четырем часам. Молли, ты не поднимешься со мной и не поможешь мне собраться? Мне бы хотелось поговорить с тобой, дорогая, - сказала она, как только они поднялись наверх. - Такое облегчение уехать отсюда, где меня преследует этот человек. Но боюсь, ты подумала, что я рада уехать от тебя, поверь, я не рада, - в этих словах послышался незначительный оттенок "слишком сильного несогласия", но Молли не заметила этого. Она только ответила:
- Вовсе нет. Я знаю по себе, как тебе, должно быть, не нравилось встречаться с мужчиной на публике и держаться с ним иначе, нежели когда вы оказывались наедине. Я постараюсь не видеться с мистером Престоном долгое, долгое время. Но, Синтия, ты не сказала мне ни слова о письме Роджера. Прошу, скажи, как он? Он вполне оправился от приступа лихорадки?
- Да, вполне. Он пишет в очень хорошем настроении. Очень много о птицах и животных, как обычно, о привычках туземцев и вещах подобного рода. Ты можешь прочитать отсюда (указав на отрывок в письме) до этого места, если хочешь. А я скажу, что доверюсь тебе, Молли, пока упаковываю вещи. И это показывает, насколько я уважаю тебя… ты могла бы прочесть письмо целиком, только любовные признания наскучат тебе. Составь небольшую записку о том, где он находится, и что он делает, поставь число и тому подобное, и отошли ее его отцу.
Молли без слов взяла письмо и начала переписывать его за письменным столом. Часто перечитывая то, что ей было разрешено читать, часто замирая, подперев щеку рукой, опустив глаза на письмо, и позволяя воображению странствовать вслед за автором по всем пейзажам, в которых она видела его сама, или в которых ее воображение рисовало его. Внезапное появление в гостиной Синтии, светящейся от удовольствия, вывело ее из раздумий.
- Здесь никого? Какое счастье! Ах, мисс Молли, вы более красноречивы, чем полагаете. Посмотри! - она показала большой пухлый конверт, а затем быстро спрятала его в карман, словно опасаясь, что ее могут увидеть. - Что случилось, милая? - подойдя, она приласкала Молли. - Беспокоишься из-за того письма? Разве ты не видишь, что это мои собственные ужасные письма, которые я немедленно сожгу, и которые мистер Престон милостиво прислал мне, благодаря тебе, малышка Молли, cuishla ma chree, пульс моего сердца… письма, которые висели над моей головой, как чей-то меч, в течение этих двух лет?
- О, я так рада! - произнесла Молли, немного воодушевляясь. - Я никогда не думала, что он пришлет их. Он лучше, чем я о нем думала. Теперь все кончено. Я так рада! Ты думаешь, это означает, что он отказывается от всех требований на тебя, так Синтия?
- Он может требовать, но теперь у него нет доказательств. Это самое приятное облегчение. И я обязана этим тебе, тебе моей дорогой маленькой леди! Теперь нужно сделать еще одно дело, если бы ты сделала это за меня… (она гладила плечо сестры).
- О, Синтия, не проси меня. Я больше не могу этого делать. Ты не знаешь, как мне становится не по себе, когда я думаю о вчерашней встрече и о взгляде мистера Шипшэнкса.
- Это всего лишь маленькое дело. Я не стану отягощать твою совесть, рассказывая тебе, как я получила свои письма, но разве не посредством человека, которому я могу доверить свои деньги. Я должна заставить его взять эти двадцать три с лишним фунта. Я собрала их по курсу пять процентов, и они запечатаны. О, Молли, я бы уехала с таким легким сердцем, если бы ты только постаралась передать их ему в сохранности. Это последнее дело, нет нужды торопиться. Ты могла бы встретиться с ним случайно в магазине, на улице или на вечере, если бы только положила их к себе в карман, не было бы ничего проще.
Молли вздохнула.
- Папа передал бы их ему. В этом не будет вреда. Я бы сказала ему, что он не должен задавать вопросы, кому это нужно.
- Очень хорошо, - ответила Синтия, - поступай, как знаешь. Я думаю, что мой вариант самый лучший. Если что-нибудь выйдет из этого дела… Но ты уже много сделала для меня, я не стану винить тебя за то, что ты отказываешься сделать больше!
- Мне так не нравятся эти закулисные отношения с ним, - умоляюще произнесла Молли.
- Закулисные! Просто передай ему письмо от меня! Если я оставлю записку для мисс Браунинг, тебе не захочется передать ее?
- Ты же знаешь, что это другое. Я могу передать ее открыто.
- И все же это могла бы быть записка, и в ней не будет ни строчки о деньгах. Это было бы всего лишь прекращение - благородное, честное завершение дела, которое беспокоило меня несколько лет. Но поступай, как хочешь!
- Дай их мне! - сказала Молли. - Я попытаюсь.
- Вот, дорогая! Ты можешь попытаться. А если у тебя не получится передать их ему наедине, не поставив себя в затруднение, что ж, сохрани их у себя, пока я не вернусь. Он их получит, хочет он этого или нет!
Представляя себе, как пройдут два дня наедине с миссис Гибсон, Молли испытывала совсем иные чувства, нежели те, с которыми она радостно ожидала подобного общения со своим отцом. Прежде всего, путешественников никто не сопровождал до гостиницы, от которой отправлялся экипаж. Расставание на рыночной площади находилось за пределами приличий миссис Гибсон. Кроме того, вечер был мрачным и дождливым, и свечи пришлось принести непривычно рано. За шесть часов они не прервались ни на музыку, ни на чтение. Обе дамы сидели за рукоделием, перебрасываясь словами о том, о сем, даже не сделав обычного перерыва на ужин, - чтобы накормить уезжавших, они поужинали рано. Миссис Гибсон намеревалась сделать Молли счастливой и старалась быть приятной собеседницей, только Молли была нездорова и встревожена, предчувствуя заботы и недоразумения: в такие часы нездоровья опасения, ожидаемые нами на жизненном пути, принимают форму уверенности. Молли многое бы отдала, чтобы избавиться от всех этих чувств, достаточно непривычных для нее, но сам дом, мебель, расплывчатый из-за дождя пейзаж за окном, казалось, были пропитаны неприятными воспоминаниями, большинство из которых относились к событиям последних нескольких дней.
- Думаю, следующий раз, моя дорогая, мы с тобой должны отправиться в путешествие, - заметила миссис Гибсон, почти угадывая желание Молли, уехать куда-нибудь на пару недель из Холлингфорда в новую жизнь и новую атмосферу. - Мы долго оставались дома, а смена обстановки так желательна для молодых! Но я думаю, путешественникам захочется оказаться дома у этого замечательного яркого камелька. "В гостях хорошо, а дома лучше", - как сказал поэт. "Хоть я могу бродить средь удовольствий и дворцов"[1], - так начинается стихотворение, но обе строчки очень милы и очень верны. Слава Богу, что у нас есть такой милый небольшой дом, правда, Молли?
- Да, - ответила Молли довольно уныло, испытывая в этот момент какое-то "toujours perdrix" [2] чувство. Если бы она могла уехать с отцом, всего на два дня, как это было бы приятно!
- Конечно, милая, для нас с тобой было бы очень приятно совершить небольшое путешествие. Ты и я. И больше никого. Если бы не такая плохая погода, мы бы отправились в небольшую импровизированную поездку. Я ждала чего-то подобного несколько недель. Но здесь мы ведем такой замкнутый образ жизни! Признаюсь, порой мне становится не по себе при одном виде стульев и столов, которые мне так хорошо знакомы. К тому же не хватает домочадцев! Без них все кажется скучным и пустынным!
- Да! Нам очень одиноко сегодня вечером. Но я думаю это отчасти из-за погоды.
- Чепуха, дорогая. Я не могу допустить, чтобы из-за влияния погоды ты поддавалась глупым фантазиям. Бедный мистер Киркпатрик обычно говорил: "радостное сердце создает свое собственное солнце". Он говорил это мне в своей милой манере всякий раз, когда я была подавлена - я настоящий барометр - ты можешь судить о состоянии погоды по моему настроению. Я всегда так чувствительна! Хорошо, что Синтия это не унаследовала. Не думаю, что на нее легко повлиять, верно?
Молли раздумывала минуту или две, а затем ответила: - Да, она, конечно, не так легко поддается… не так глубоко поддается, я бы сказала.
- Многие девушки, например, были бы тронуты восхищением, которое она вызывает… я могу сказать вниманием, которое она получала, когда была у своего дяди прошлым летом.
- У мистера Киркпатрика?
- Да. Там был мистер Хендерсон, тот молодой юрист. То есть, он изучает закон, но у него большое личное состояние, и, похоже, будет больше. Поэтому, он может только, что я называю, играть в закон. Мистер Хендерсон был по уши в нее влюблен. Это не моя фантазия, хотя я допускаю, что матери предвзяты. И мистер, и миссис Киркпатрик это заметили, и в одном из своих писем миссис Киркпатрик написала, что бедный мистер Хендерсон собрался в Швейцарию на долгосрочные каникулы, очевидно, чтобы постараться забыть Синтию. Но она полагала, что он только обнаружит, что "прикован к дому цепью растяжимой"[3]. Я подумала, что это такая изящная цитата, и вместе с тем слова подобраны так красиво. Когда-нибудь ты познакомишься с тетей Киркпатрик, Молли, милая. Она из тех, кого я называю женщиной истинно элегантного ума.
- Я подумала, жаль, что Синтия не рассказала им о своей помолвке.
- Это не помолвка, моя дорогая! Сколько раз я должна тебе это повторять?
- Но как мне тогда ее называть?
- Я не понимаю, почему тебе нужно ее как-то называть. В самом деле, я не понимаю, что ты имеешь ввиду под "ней". Тебе всегда следует стараться выражаться понятно. Это один из первых принципов английского языка. Философы могли бы спросить, для чего нам всем дан язык, если не для того, чтобы сделать наши намерения понятными?
- Но между Синтией и Роджером что-то есть, они больше значат друг для друга, чем я для Осборна, например. Как мне это назвать?
- Тебе не следует связывать свое имя с именем неженатого молодого человека. Так трудно учить тебя утонченности, дитя. Наверно, можно сказать, что между дорогой Синтией и Роджером особенные отношения, но их очень трудно описать. Я не сомневаюсь, что именно в этом причина того, что она избегает говорить об этом. Между нами, Молли, я порой думаю, что это ни к чему не приведет. Он так далеко, и откровенно говоря, Синтия весьма, весьма непостоянна. Я знаю, однажды она была очень увлечена до того, как… тот небольшой роман закончился. И по-своему она была очень любезна с мистером Хендерсоном. Полагаю, она унаследовала это от меня, поскольку когда я была девочкой, я была окружена поклонниками и не могла заставить себя избавиться от них. Ты не слышала, твой дорогой отец говорил что-нибудь о старом сквайре или о дорогом Осборне? Кажется, уже так давно мы не получали известий от Осборна и не видели его. Должно быть, он вполне здоров, иначе мы бы узнали об этом.
- Полагаю, он вполне здоров. Кто-то сказал, что видел его на днях, он прогуливался верхом… теперь я вспомнила, это была миссис Гудинаф… и что он выглядел сильнее, чем в прошлые годы.
- В самом деле?! Я искренне рада это слышать. Я всегда любила Осборна, ты знаешь, мне никогда не нравился Роджер. Я уважала его и все такое прочее, конечно. Но сравнивая его с мистером Хендерсоном! Мистер Хендерсон такой красивый и хорошо воспитанный, и покупает свои перчатки у Убигана!
Это была правда - они не виделись с Осборном Хэмли уже очень давно, но как это часто случается, как раз после того, как они поговорили о нем, он появился. На следующий день после отъезда мистера Гибсона миссис Гибсон, что случалось сейчас не столь часто, получила записку от семьи, проживавшей в городе, с просьбой приехать в Тауэрс и найти книгу или рукопись, что-то, чего хотелось леди Камнор со всем нетерпением больной. Это был как раз тот вид занятий, который требовался миссис Гибсон для развлечения в хмурый день, и который немедленно приводил ее в хорошее настроение. В этом поручении была некая доверительность, оно привносило разнообразие и даровало приятную прогулку в пролетке по величественной аллее, а также возможность почувствовать себя временной хозяйкой роскошных комнат, некогда так ей знакомых. Она попросила Молли сопровождать ее из приступа доброты, но совсем не расстроилась, когда Молли извинилась и предпочла остаться дома. В одиннадцать часов миссис Гибсон отбыла в своем лучшем воскресном наряде (выражаясь языком слуг, которым она сама пренебрегала), чтобы произвести впечатление на слуг Тауэрса, поскольку кроме них ее никто не увидит.
- Я не вернусь домой до вечера, дорогая! Но я надеюсь, тебе не будет скучно. Не думаю, что ты заскучаешь, ты похожа на меня, милая - никогда не бываешь менее одинокой, чем когда остаешься одна, как выразился кто-то из великих авторов.
Молли наслаждалась домом, предоставленным в ее полное распоряжение, как миссис Гибсон наслаждалась Тауэрсом. Она осмелилась пообедать, принеся поднос в гостиную, чтобы съесть сэндвичи за чтением книги. Во время этого занятия ей сообщили о приходе мистера Осборна Хэмли. Он вошел, у него был ужасно больной вид, несмотря уверения подслеповатой миссис Гудинаф.
- Этот визит не к вам, Молли, - сказал он, когда с первыми приветствиями было покончено. - Я надеялся застать вашего отца дома. Я думал, что обеденные часы - самое подходящее время, - он сел, словно обрадовавшись возможности рухнуть на стул, ссутулившись, как будто это стало для него таким естественным, что в хороших манерах не было смысла.
- Надеюсь, вы пришли к нему не как к доктору? - спросила Молли, размышляя, благоразумно ли намекать на его здоровье, и все же неподдельное беспокойство подстегнуло ее задать этот вопрос.
- Нет, именно как к доктору. Полагаю, я могу угоститься пирогом и стаканом вина? Нет, не звоните, чтобы принесли еще. Я бы не смог есть, даже если бы пирог был здесь. Я просто хочу небольшой кусочек. Этого достаточно, благодарю. Когда вернется ваш отец?
- Его вызвали в Лондон. Леди Камнор стало хуже. Я думаю, происходит какая-то операция, но я не знаю. Он вернется завтра вечером.
- Очень хорошо. Тогда я должен подождать. Возможно, к этому времени мне будет лучше. Думаю, это отчасти мое воображение. Но мне бы хотелось, чтобы так сказал ваш отец. Он посмеется надо мной. Но я не думаю, что буду возражать. Он всегда строг с капризными пациентами, верно, Молли?
Молли подумала, что если только отец увидит Осборна, он едва ли посчитает его капризным или будет строг с ним. Но она всего лишь ответила: - Папе во всем нравятся шутки. Для него они являются облегчением после всего того горя, что он видит.
- Очень правильно. На свете слишком много горя. Я не думаю, что это очень счастливое место. Значит, Синтия уехала в Лондон? - добавил он, помолчав. - Думаю, мне бы хотелось снова ее увидеть. Бедный старина Роджер! Он любит ее очень сильно, Молли, - сказал он. Молли едва ли знала, что ему ответить на это, она была поражена переменой в его голосе и поведении.
- Мама поехала в Тауэрс, - начала она, наконец. - Леди Камнор понадобились некоторые вещи, которые только мама может найти. Ей будет жаль, что она не застала вас. Только вчера мы говорили о вас, и она сказала, как долго мы вас не видели.
- Думаю, я стал беспечным. Я часто чувствовал себя таким усталым и больным, что единственное, на что я был способен, это храбриться перед отцом.
- Почему вы не приехали повидаться с папой? - спросила Молли. - И не написали ему?
- Не могу сказать. Порой мне становилось лучше, порой - хуже, а сегодня я собрался с мужеством и приехал услышать, что скажет мне ваш отец: кажется, все бесполезно.
- Мне очень жаль. Но подождите только два дня. Он приедет и осмотрит вас, как только вернется.
- Помните, Молли, он не должен тревожить моего отца, - сказал Осборн, опираясь руками о кресло, чтобы выпрямится и придать больший вес своим словам. - Я молю Бога, чтобы Роджер оказался дома! - воскликнул он, принимая прежнюю позу.
- Я хорошо понимаю вас, - ответила Молли. - Вы считаете себя очень больным, но разве это не от того, что сейчас вы устали? - она не была уверена, стоит ли ей понимать, что происходит в его душе, но начав говорить, она не могла не быть откровенной.
- Порой мне кажется, я очень болен. А потом я снова думаю, что только из-за хандры я становлюсь капризным и все преувеличиваю, - он помолчал немного. Затем, словно приняв внезапное решение, снова заговорил. - Видите ли, от меня зависят другие… от моего здоровья. Вы не забыли, что услышали в тот день в библиотеке? Нет, я знаю, не забыли. Я видел по вашим глазам, что вы помните. Я не знал вас в то время. Думаю, что знаю сейчас.
- Не говорите так быстро, - попросила Молли. - Отдохните. Никто нас не прервет. Я продолжу шить, когда вы захотите сказать что-нибудь еще, я буду слушать, - ее встревожила странная бледность, появившаяся на его лице.
- Благодарю, - через некоторое время он встряхнулся и начал говорить очень тихо, словно говорил о незначительном.
- Мою жену зовут Эми. Эми Хэмли, конечно. Она живет в Бишопсфилде, деревушке возле Винчестера. Запишите адрес, но храните его при себе. Она француженка, римская католичка и была служанкой. Она всецело добропорядочная женщина. Я не должен говорить, как она дорога мне. Я не смею. Как-то раз я намеревался рассказать Синтии, но она, казалось, не считала меня братом. Возможно, она робка с новым родственником, но вы передадите ей от меня привет. Какое облегчение думать, что кто-то еще знает мой секрет, вы, похоже, одна из нас, Молли. Я могу доверять вам, как доверяю Роджеру. Мне уже лучше, теперь я уверен, что кто-то еще знает о местонахождении моей жены и ребенка.
- Ребенка?! - воскликнула Молли. Но прежде, чем он смог ответить, Мария объявила: - Мисс Фиби Браунинг.
- Сверните эту бумагу, - быстро сказал он, вкладывая ей что-то в руку. - Это только для вас.
[1] Строки из песни "Дом, милый дом" ("Home, Sweet Home") американского драматурга и актера Джона Говарда Пейна.
[2] toujours perdrix (фр.) - всегда монотонное, однообразное, буквально означает "всегда куропатка" - для каждой перемены блюд.
[3]Из "Путешественника" О. Голдсмита. (пер. А. Парина).
март, 2013 г.
Copyright © 2009-2013 Все права на перевод романа
Элизабет Гаскелл «Жены и дочери» принадлежат:
переводчик - Валентина Григорьева,
редактор - Елена
Первушина 
Исключительные права на публикацию принадлежат apropospage.ru. Любое использование материала полностью
или частично запрещено |
